Дверь открылась, в комнату заглянул Вадим.
— Пап…
— Завтракать будешь?
Он кивнул.
— Ага… Только до туалета сбегаю.
Я достал из посудного шкафчика вторую чашку, бросил в неё чайный пакетик. Непривычно чувствовать себя в роли отца, готовящем завтрак для сына. Бог с ним, если сын маленький и не умеет пользоваться электроплиткой и сковородой, но когда он на последнем курсе института — это начинает вызывать… Опять раздражение.
Я плеснул на сковородку растительного масла, разбил два яйца, покрошил зелёного луку. Масло заскворчало. Взял лопаточку, разложил яичницу по тарелкам. Можно было оставить в сковороде, как я делаю, когда готовлю для себя одного. Но так никогда не делала бывшая. Она вообще помешана на этикете, и сын, как я уже понял, в этом плане тоже в неё.
Вошёл Вадим, сел к столу. Я поставил перед ним тарелку, чашку с чаем. Подбежала Муська, тронула меня лапкой, требуя внимания к себе.
— Твой завтрак там, — кивнул я в сторону печки, где стояла кормушка с сухим кормом. Муська посмотрела на меня обиженно и ушла. Рыбы я не покупал уже давно, недели две, и она имела право обижаться. Я поджал губы: надо всё-таки взять у Лёхи удочку и сходить на рыбалку.
— Пап, а ножа нет? — спросил Вадим.
— Извини, сынок, не в ресторане.
— Да я…
Вадим склонился над тарелкой немного недовольный, и я подумал, что если купить столовые ножи, то ничего плохого не произойдёт. Нужно зайти как-нибудь на мелочёвку, там, вроде, продавали. Недорого. Впрочем, Вадим и без ножа справлялся неплохо.
— Пап, а вы когда на охоту пойдёте?
— На какую охоту?
— Дядя Лёша вчера говорил.
Этого ещё не хватало. Никогда я не был охотником и становиться им не собирался. Однажды зимой Серёга Копытов позвал меня охотиться на зайцев. Собралось нас человек восемь страстных охотников, дали мне ружьё, патронташ, посадили в машину. Доехали до большого поля, встали на лыжи, пошли к лесу. Примерно на пол пути я, ни слова не говоря, развернулся и пошёл обратно. Больше на охоту меня не звали.
— А в чём дело? Хочешь с нами пойти?
— Я бы с удовольствием, если честно. Было бы что в институте рассказать. Но у нас сегодня встреча с Анюткой. У них какие-то развалины за городом. Не слышал о них? То ли графские, то ли княжеские, поедем туда. Что-то вроде экскурсии. Я не любитель истории, но она просто помешана на всех этих древностях, так что это скорее для неё. Она даже учеников своих туда водит.
Ни про какие развалины Анна мне не рассказывала, и уж тем более не приглашала на экскурсию. А я бы пошёл, и не только потому, что в отличие от сына историю люблю.
— Неплохой вариант, тоже будет о чём поговорить в институте, — сказал я и, помолчав, спросил. — У вас с ней серьёзно?
Вадим чуть качнул головой.
— Не знаю, пап. Тяжело с ней общаться, никакого компромисса. У неё на всё есть своё мнение и оно непререкаемо. Можно, конечно, списать это на издержки профессии, учитель всё-таки должен формировать у детей правильный взгляд на жизнь. Но она слишком часто путает детей со взрослыми, у которых взгляды давно сформировались.
Да, это похоже на Анну. С навязыванием своих взглядов она преуспела.
— Что же тебя держит?
Он вздохнул, глядя в тарелку, и в этом вздохе, мне почудилось, было больше сожаления, чем радости.
— Мне с ней интересно, пап. Она как синяя птица из сказки. У меня никогда не было такой девушки.
Вадим выглядел расстроенным, хотя, судя по словам и ситуации, должен летать на крыльях любви. Сейчас у них с Анной идёт тот самый пресловутый цветочно-конфетный период, и они должны видеть друг в друге только плюсы — время минусов ещё не настало. Но Вадим уже начинал делать выводы, и, похоже, они его не радовали. Слишком он молод, чтобы быть сильным рядом с такой женщиной.
Но вмешиваться или учить его жизни я не стану. И уж тем более не стану мешать.
— А много девушек у тебя было? — перевёл я разговор на другую тему.
— Пап, я не ребёнок.
— Кто бы спорил, — согласился я, и попробовал пошутить. — Только матери этого не говори.
Шутка не получилась, и несколько минут мы сидели молча. Тарелки опустели, я собрал их и составил на шесток, взял чашку с чаем. Подвинул к Вадиму сахарницу, но он отрицательно мотнул головой.
— Пап, знаешь, я хотел тебя спросить. Раз уж ты упомянул маму… — голос его подрагивал как желе в тарелке. — Почему вы разошлись? Извини, конечно, за вопрос. Если он неудобен или ты как и она считаешь меня ребёнком, то можешь не отвечать.
Этого вопроса я ждал едва ли не с той минуты, когда Вадим сошёл с электрички. Я готовился к нему и сочинил много ответов. Они вполне годились для мальчика шестнадцати лет, каким Вадим был в нашу последнюю встречу, но теперь он вырос и те ответы для него уже не подходили. Что же сказать ему сегодняшнему?
— Всё нормально, сын, — надо было импровизировать, однако импровизация не мой стиль, и я покраснел от волнения. — Вопрос справедливый, и ты имеешь право знать, что и как у нас было. Но здесь необходимо понимать, что в отношениях между мужчиной и женщиной иногда возникают недоразумения, решить которые бывает тяжело, а порой и невозможно. Догадываешься о чём я?
— Ты ей изменил? Или она тебе?
Говорить прямо, без обиняков, что произошло тогда, я не был готов, и разговор, едва начавшись, начал меня тяготить. Я бы вообще предпочёл забыть о том времени и не вспоминать. Осталось убедить в этом Вадима.
— Сынок, ни что не происходит просто так. У всего есть предыстория и у всего есть причины, и ты не можешь утверждать, что виноват тот, а не другой.
— Пап, ты говоришь загадками. Тебе не в пожарную охрану надо было идти, а в дипломатию. Можешь выразиться без всех этих закорючек? Так, мол, и так. Если бы ты нашёл другую женщину, я бы всё понял. Это нормально, когда люди вдруг понимают, что быть вместе больше не могут. Но ты до сих пор один, а она после тебя двоих мужей поменяла!
В его голосе появилась злость, и мне стало немного не по себе: на кого он злится? И не потому ли он приехал, что решил выяснить, что случилось тогда между мной и его матерью? Всё это слишком сложно. Намного проще сделать как я: обидеться и затаиться.
Я пожал плечами.
— Мы были слишком молоды, чтобы правильно оценивать ситуацию. Нужно было немного перетерпеть и всё бы наладилось. Не обижайся на маму. Сколько бы у неё мужей не было, главное для неё — ты. Она всегда будет на твоей стороне…
Вадим поставил чашку на стол.
— Ладно, пойду я.
— Хорошо, сынок, иди, — ответил я с облегчением.
Вот и поговорили. Я дождался, когда Вадим выйдет за калитку, потом встал, протёр стол, помыл тарелки. Собрался было заняться текущими делами, но за последние дни я, кажется, всё переделал: поправил, наконец-то, сарайчик, сложил дрова в поленницу, подступился к забору, заменил пару столбушек. Не мешало бы ещё пару заменить, но где их взять? Обращаться к Аркашке не хотелось, он и так здорово помог. Спросить у соседей? Но кроме Лёхи у меня ни с кем отношения не сложились. Не то чтобы мы ссорились или молча ненавидели друг друга — просто не общались.
Чем ещё занять себя? Если занятия нет, его надо придумать, это помогает отвлечься от дурных мыслей, позабыть о неприятностях и сосредоточиться. Можно слазать на подловку, покопаться в оставшихся от тётки Натальи вещах. Давно собирался это сделать. А можно взять корзинку и сходить за грибами. Сейчас самое время. У Люськи по всему двору гирлянды сухих грибов висят, будет чем зимой семью радовать. А у меня пусто, как будто и жить не собираюсь.
Я взял корзину, нож, вышел на улицу. Облачное небо настраивалось на дождь, но возвращаться в дом за плащом я не стал. Ближайший лесок находился почти сразу за нашей улицей, шагов сто пройти. Но со слов Галыша грибы там никогда не родились, разве что мухоморы и поганки, и идти надо к Пужанке до самого пляжа, а потом сворачивать влево, в сторону крутого подборья, что стеной вставало на сухих песчаных холмах. Уж там точно можно нарезать полную корзину маслят и коровок.
Про подборье Галыш врал, вернее, не договаривал. Грибы там были, Люська тоже упоминала об этом, но ещё она обмолвилась, что туда едва не полгорода ходит, и конкуренция получалась из расчёта на один гриб два соискателя. На вопрос, где она сама грибы собирает, Люська махала рукой неопределённо, причём каждый раз в другую сторону, и хитро щурилась. Лёха тоже качал головой и пожимал плечами, а я всё старался понять, отчего происходит такая скрытность. Русский человек по природе своей щедрый, но почему-то щедрость эта распространяется исключительно на конечный продукт, а места его произрастания обходит стороной.
Что ж, идём в подборье. День сегодня рабочий, пасмурный, значит, конкурентов будет меньше. Однако не успел я дойти до поворота, как дорогу мне перегородил старенький «уазик». Сначала он посигналил, и я сошёл на обочину, пропуская его, но он затормозил прямо передо мной и встал так нагло, что у меня невольно слетело с языка грубое слово. Я собрался произнести второе грубое слово, но из «уазика» выскочил Лёха. Лицо его выражало недоумение.
— Ты куда?
— А куда можно с корзинкой? — недовольным тоном ответил я. — За грибами.
— На охоту же договаривались!
Ах да, Вадим говорил что-то об этом. Но идти убивать животных желания у меня не было. С детства не терплю насилия, да и профессия приучила спасать, а не губить.
— Лёш, честно, не помню этого разговора… — начал я виновато.
— Да как не помнишь? Вчера у тебя в беседке говорили. Я ребят уломал, заказ отменил. Ты чего?
Лёха смотрел на меня удивлённо-обиженными глазами, как обычно смотрит собака, у которой только что отняли мячик, и под этим расстроенным взглядом я начал чувствовать себя неуютно.
— Бросай свою корзину в багажник, — Лёха ухватил меня за рукав, — и лезь в машину. Нам ещё полста километров пилить.
— Дай хоть в дом занесу, — я вцепился в корзинку, как в последнюю надежду. — Потеряется не дай бог, а другой у меня нет.