– Это она меня позабыла! – прошептал он.
– Никогда! Ни за что! – сказала я искренне. – Гелиобас! Что с вами происходит?
Он ничего не ответил, а у меня не было возможности продолжить разговор, так как я должна была следовать за Зарой. Мне стало очень тревожно, хотя я и не понимала причин. Я задержалась у двери и оглянулась на него. В этот момент до наших ушей донесся низкий, рокочущий звук, словно где-то вдалеке грохотали колеса огромной колесницы.
– Гром, – тихо заметил мистер Чаллонер. – Думаю, самое время. Весь день было неестественно жарко. Хорошая буря освежит воздух.
Оглядываясь, я заметила, что, когда раздался этот далекий раскат, Гелиобас крайне побледнел. Почему? Он определенно был не из тех, кто боится грозы, – ему чужд любой страх. Я нерешительно вошла в гостиную: проснулось мое чутье, оно начало предостерегать меня, и я тихо прошептала молитву тому сильному, незримому, но величественному духу, который, я знала, должен быть рядом, – Ангелу-хранителю. Мне тотчас же дали ответ – и мое предчувствие переросло в твердую уверенность: Гелиобасу угрожает опасность, и если я хочу быть ему другом, то должна подготовиться к непредвиденному. Восприняв эту мысль, как и подобает воспринимать подобные предчувствия – словно прямое послание, отправленное мне для руководства, – я успокоилась и собрала все силы, чтобы противостоять чему-то, хотя и не знала чему.
Зара показывала гостьям большой альбом итальянских фотографий и, переворачивая страницы, поясняла, что на них. Когда в комнату вошла я, она горячо попросила меня:
– Сыграй нам, дорогая! Что-нибудь нежное и печальное. Ты же знаешь: мы восхищаемся твоей музыкой.
– Вы слышали сейчас раскат грома? – спросила я.
– Это был гром? Я так и думала! – сказала миссис Эверард. – О, надеюсь, бури не будет! Я так боюсь грозы!
– Вы взволнованы? – любезно спросила Зара, отвлекая ее прекрасными видами Венеции.
– Видимо, да, – посмеиваясь, ответила Эми. – Пусть чаще всего я отважна. Все же мне не нравится слушать, как ссорятся друг с другом стихии, – они слишком серьезно к этому относятся, и никто не может их усмирить.
Зара улыбнулась и мягко повторила мне просьбу сыграть – к ней охотно присоединились миссис Чаллонер и ее дочери. Подойдя к роялю, я думала о чудесном стихотворении Эдгара Аллана По:
На Небе есть ангел, прекрасный,
И лютня в груди у него.
Всех духов, певучестью ясной,
Нежней Израфель сладкогласный,
И, чарой охвачены властной,
Созвездья напев свой согласный
Смиряют, чтоб слушать его37.
Только я подняла пальцы над клавишами инструмента, как издалека донесся еще один протяжный, низкий, зловещий раскат грома, отчего комната содрогнулась.
– Играй же, играй, ради всего святого! – воскликнула миссис Эверард. – И тогда нам не придется думать о приближающейся буре!
Я сыграла несколько осторожных вступительных арпеджио, пока Зара усаживалась в кресло у окна, а другие дамы, к своему удовольствию, расположились на диванах и оттоманках. Комната была очень тесной, и аромат расставленных в изобилии цветов был даже слишком сладким и удушающим.
И шепчут созвездья, внимая,
И сонмы влюбленных в него,
Что песня его огневая
Обязана лютне его.
Поет он, на лютне играя,
И струны живые на ней,
И бьется та песня живая.
Как преследовали меня эти строки! Они всплывали в голове, и я играла, теряясь в лабиринтах мелодии и гармонично переходя от одной тональности к другой с чувством невероятной радости, известной только тем, кто с легкостью может импровизировать и улавливать неписаную музыку природы, которая сильнее всего взывает к не испорченным связью с миром эмоциям и живо откликается на то, что называется искусством сугубо подсознательным. Вскоре я полностью увлеклась и позабыла о присутствии слушателей. Я снова представляла себя в свете Электрического Кольца – и вновь узрела опаловое сияние Центральной Сферы:
Полна там воздушных утех
Любовь, возращенная бурей;
И взоры лучистые Гурий
Исполнены той красотой,
Что чувствуем мы за звездой.
Постепенно я обнаружила, что мои пальцы с нежностью распутывают небольшой клубок мажорной мелодии – такой же ласковой и по-детски простой, как невинный лепет маленького ручейка, что бежит среди папоротников. Я безропотно последовала за легкомысленной мелодией, пока она сама не привела меня к подходящему концу, – и перестала играть. Меня встретил взрыв аплодисментов: подняв взгляд, я увидела, что мужчины вышли из столовой и окружили меня. Величественная фигура Гелиобаса была самой заметной в этой группе – он стоял прямо, положив одну руку на корпус рояля, а его глаза пристально всматривались в мои.
– На вас снизошло вдохновение, – сказал он мне с серьезной улыбкой. – Вы не заметили, как мы вошли.
Я уже собиралась было ответить, как над нами прогремел оглушительный и пугающий раскат грома, словно внезапно рухнуло большое здание. От этого все на мгновение замолчали и с ужасом посмотрели друг другу в лица.
– Хороший раскат, – заметил мистер Чаллонер. – В грохоте чувствуется уверенность. Решение принято.
Зара вдруг соскочила со своего места и отдернула шторы на окне.
– Интересно, идет ли дождь, – сказала она.
Эми Эверард вскрикнула от испуга.
– О, не открывайте окон! Это очень опасно!
Гелиобас взглянул на нее с легкой саркастической улыбкой.
– Если вы переживаете, мадам, садитесь в другом конце комнаты, – сказал он тихо, ставя кресло в предложенное им место, и Эми охотно с ним согласилась.
Мне казалось, предложи он ей – она с радостью спряталась бы и в погребе для угля. В это время Зара, не слышавшая испуганного возгласа миссис Эверард, отдернула одну из штор и молча стояла, глядя в ночь. Мы все, за исключением Эми, невольно присоединились к ней и тоже посмотрели в окно. Небо было очень темным, слабый завывающий ветер трепал вершины голых деревьев, тем не менее дождь не шел. Атмосферу распалял сухой вулканический зной – каждый чувствовал, насколько удушлив воздух. Гелиобас вообще распахнул окно со словами:
– Во время грозы безопаснее держать окна открытыми, кроме того, так мы точно не задохнемся.
Внезапно перед нашим взором мелькнула яркая вспышка. Небо словно разорвалось от края до края, и в самом сердце огромных черных облаков задрожало бескрайнее озеро бледно-голубого огня – все это лишь на секунду. Последовал приближающийся, нарастающий, раскатистый гром, который, казалось, сотрясал землю – и мир снова погрузился во мрак.
– Невероятно! – вскричала миссис Чаллонер, чья семья часто колесила по миру, а потому давно привыкла к ураганам и другим неудобствам, вызванным несговорчивым характером стихий. – Кажется, я никогда в жизни не видела ничего подобного. Джон, милый, даже та буря, что мы застали в Шамони, была ничуть не лучше этой.
– Что ж, – задумчиво ответил ей муж, – видишь ли, там нас окружали заснеженные горы, поэтому эффект получился довольно впечатляющий. Еще там было эхо – и какое! Эффи, что я тогда сказал? Какое место из Иова мне все это напомнило?
– «Столпы небес дрожат и ужасаются от грозы Его. …А гром могущества Его кто может уразуметь?» – с трепетом ответила Эффи Чаллонер.
– Именно! Я полагаю, Иов был прав в своих мыслях, не так ли, уважаемый сэр? – обратился мистер Чаллонер к отцу Полю.
Священник кивнул и предостерегающе поднял палец.
– По-моему, эта дама – миссис Эверард – хочет нам спеть или сыграть, – заметил он. – Не лучше ли нам соблюдать тишину?
Я посмотрела на Эми с удивлением. Я знала, что она очень хорошо поет, но мне казалось, она слишком переживает из-за бури и может лишь тихо сидеть в кресле. Однако вот она уже за фортепиано, и через мгновение ее звонкое и приятное меццо-сопрано мягко разнеслось по комнате в жалобной песне Тости «Прощай!». Мы внимательно слушали. Никто из нас не отошел от открытого окна, у которого все вдыхали свежий воздух и смотрели на опускающееся небо.
– Тише! Голос издалека
Шепчет запомнить навсегда:
Теперь каждый день будет все, как вчера, —
пела Эми с жалостливой нежностью.
Зара вдруг подавленно отошла от нас и с непокрытой головой выпорхнула через стеклянную дверь в ночь, на балкон.
– Ты простудишься! – одновременно окликнули ее мы с миссис Чаллонер.
Она лишь покачала головой, улыбнулась нам в ответ и, легко опершись ладонями на каменную балюстраду, наклонилась вперед и посмотрела на облака.
– Падут оковы, погаснет свет,
Прощай, прощай, надежды нет!
В этот момент голос Эми был особенно волнующим и необычно нежным. При звуках ее пения и от незримого присутствия бури меж нами наступила полная тишина – никто не хотел даже пошевелиться.
Гелиобас вышел к сестре на балкон и что-то сказал – возможно, предостерег от простуды, очень кратко, – и почти сразу вернулся на место. Зара выглядела невероятно мило: свет, льющийся из комнаты, мягко отражался на складках ее атласного платья и жемчужных украшениях, электрический камень на груди слабо светился, словно звезда в дождливый вечер. Прекрасное лицо, обращенное вверх к сердитому небу, было наполовину освещено, наполовину затемнено: на губах играла улыбка, а глаза сияли интересом и ожиданием. Еще одна внезапная вспышка – и тучи снова разверзлись, только теперь резко и быстро, как будто их проткнули обнаженным мечом и тут же его выдернули.
– Неприятная вспышка, – сказал полковник Эверард, пристально вглядываясь в прекрасную, похожую на Джульетту, девушку на балконе. – Мадемуазель, не стоит ли вам войти?
– Да, как только начнется дождь, – сказала она, не меняя положения. – Здесь так хорошо слышно пение. К тому же я очень люблю бури.