Мощный раскат грома, потрясающий своим грохотом и продолжительностью, снова заставил нас с тревогой переглянуться.
– Что же мы медлим? Душа моя!
Поцелуй – и прощай навсегда!
Еще, еще! Душа моя!
Что же мы медлим, я и он?
Молящий взгляд, безмолвный стон.
Прощай навечно…
Ужас! Что это было? Гибкий и быстрый огненный змей, злобно извивающийся в темных небесах! Зара потянулась руками вверх, посмотрела в небо, улыбнулась и упала без чувств! Все случилось с такой пугающей внезапностью, что едва мы оправились от слепящего ужаса раздвоенной молнии – как она уже лежала ничком на балконе, где еще мгновение назад стояла и улыбалась! С тревожными и отчаянными криками мы подняли ее, внесли в комнату и осторожно уложили на ближайший диван. В это время оглушительный, страшный удар грома – но лишь один – потряс землю под нашими ногами, точно гигантская бомба разорвалась в воздухе. Тут же со свистом и яростью долго сдерживаемого и внезапно прорвавшегося гнева полил дождь.
Голос Эми замер на последнем слове. Задыхаясь, она выскочила из-за рояля с бледным лицом и дрожащими губами.
– Что произошло? В чем дело?
– Ее оглушило вспышкой молнии, – сказала я как можно спокойнее, одновременно расстегивая платье Зары и брызгая ей на лоб одеколоном из флакона, который мне вручила миссис Чаллонер. – Через несколько минут она придет в себя.
Но ноги мои подкашивались, и слезы против воли застилали глаза.
Тем временем Гелиобас с бледным лицом, похожим на мраморную маску, яростно закрыл окно, опустил шторы и задернул тяжелые шелковые портьеры. Затем подошел к бесчувственному телу сестры и, нежно взяв ее за запястье, нащупал пульс. Мы наблюдали за ним в глубочайшей тревоге. Девочки Чаллонеров дрожали от страха и плакали. Миссис Эверард с большим самообладанием окунула носовой платок в холодную воду и приложила к вискам Зары, и все же ни единый слабый вздох не сорвался с сомкнутых, улыбающихся губ – никаких признаков жизни заметно не было. Все это время дождь хлестал бурными потоками и яростно барабанил по оконным стеклам, а ветер уже не стонал – он поднялся до крика, словно в смятении и жаждущем расплаты гневе. Наконец Гелиобас заговорил.
– Я был бы рад присутствию другого доктора, не только себя, – сказал он тихим и сдавленным голосом. – Это может быть долгий обморок.
Мистер Чаллонер сразу же предложил свои услуги.
– Ради вас я поеду куда угодно. Думаю, жене и дочерям лучше отправиться со мной. Наша карета наверняка уже ждет нас. Мадемуазель, когда она очнется, будет нужен полный покой. Гостям стоит удалиться. Вам не о чем беспокоиться, я уверен. По цвету ее лица видно, что она только в обмороке. За каким доктором мне послать?
Гелиобас назвал некоего доктора Морини, живущего на авеню де л’Альма, 10.
– Хорошо! Скоро он будет здесь. Идемте, жена, идемте, девочки! Миссис Эверард, мы отправим нашу карету за вами с полковником. Доброй ночи! Завтра мы обязательно справимся о здоровье мадемуазель.
Гелиобас с благодарностью пожал ему руку, жена и дочери Чаллонера, шепотом простившись, последовали за ним. Остальные так и суетились рядом с Зарой, делая все возможное, чтобы привести в чувство это безжизненное тело.
Некоторые из слуг, прознав о случившемся, скучились у дверей гостиной и с бледными встревоженными лицами глядели на казалось бы мертвую фигуру прекрасной госпожи. Так прошло, должно быть, полчаса или больше: в комнате стояла пугающая тишина, а снаружи лил дождь, и свирепый ветер выл и рвался в окна, словно осадившее дом войско. Внезапно Эми Эверард, что тихо и умело помогала мне растирать руки Зары и делать на лоб примочки, замерла, пошатнулась и упала бы, если бы муж не подхватил ее под руки.
– Мне страшно, – прошептала она. – Я этого не вынесу: она такая неподвижная, и лучше ей не становится – одеревенела, как труп! Ох, а если она умерла! – И подруга спрятала лицо на груди мужа.
В этот момент мы услышали доносившийся с улицы скрип колес по гравию: вернулась карета Чаллонеров. Кучер, доставив хозяина с семьей в «Гранд-отель», несмотря на мокрый снег и дождь, тут же воротился обратно с сообщением, что доктор Морини скоро прибудет.
– Тогда я отвезу Эми домой, – прошептал мне полковник Эверард. – Она глубоко расстроена, не стоит доводить ее до истерики. Завтра я все узнаю вместе с Чаллонером, – и, ободряюще кивнув нам на прощание, он бесшумно вышел из комнаты, почти неся дрожащую супругу на себе, а через пару минут мы услышали, как карета снова уехала.
Наконец оставшись наедине с Гелиобасом и отцом Полем, я, стоя на коленях рядом с любимой Зарой, попыталась найти в их лицах утешение – ничего не вышло. Меня в самое сердце пронзило отчаяние в сухих глазах Гелиобаса, от сострадательного и торжественного выражения лица почтенного священника пробрал ледяной холод. Прекрасная мраморная белизна и неподвижность фигуры перед нами наполнили меня неясным ужасом. Всеми силами стараясь овладеть голосом, я тихо, но отчетливо позвала:
– Зара! Зара!
Никаких признаков жизни – даже слабого взмаха ресниц! Только шум дождя и вой ветра – гром давно уже стих. Внезапно кое-что привлекло мой взгляд: сначала удивило, а потом ужаснуло. Драгоценность – электрический камень на груди Зары – больше не сиял! Он был похож на обычную неотшлифованную гальку. Осознав, что это значит, я, не помня себя, резко вскочила и схватила Гелиобаса за руку.
– Вы… Вы! – быстро зашептала я. – Вы можете привести сестру в чувство! Сделайте то же самое, что с князем Иваном, вы можете… Вы обязаны! Камень, что она носит, – свет в нем померк. Если это означает – а я даже не сомневаюсь! – что жизнь на некоторое время покинула ее, вы способны вернуть ее обратно. Скорее… Скорей! Это в вашей власти!
Он посмотрел на меня горящими печальными глазами, и вздох, почти стон, сорвался с его губ.
– Нет у меня никакой власти, – сказал Гелиобас. – Только не над ней. Я говорил вам, над нею властвует более высокая сила, чем моя. Что я могу? Ничего, хуже, чем ничего, – я совершенно беспомощен.
Я смотрела на него с отчаяньем и ужасом.
– Вы хотите сказать, – медленно произнесла я, – она умерла, правда умерла?
Он уже собирался ответить, когда один из слуг объявил тихим голосом:
– Доктор Морини.
Новоприбывший был маленьким сухощавым итальянцем с зоркими глазками, движения его были резки, решительны и только по делу. Сначала он разогнал небольшую группу слуг и отправил их заниматься своими обязанностями. Далее закрыл двери комнаты от непрошеных гостей. Затем подошел прямо к Гелиобасу и, дружески пожав ему руку, кратко спросил:
– Как и когда все случилось?
Гелиобас был как можно более краток. После этого доктор Морини склонился к безжизненной фигуре Зары и внимательно изучил ее черты. Он приложил специальный прибор к сердцу и прислушался. Наконец посмотрел на тусклый круглый камень, висящий в окружении жемчужин у нее на шее. Он аккуратно сдвинул его в сторону, взглянул под него и кивком позвал нас – чтоб мы взглянули. Точно на том месте, где покоился электрический камень, на нежной белой коже, словно черный шрам, виднелась маленькая круглая отметина – не больше крошечного перстня.
– Гибель от удара электричеством, – сказал доктор Морини тихо. – Должно быть, мгновенная. Вспышка молнии, нисходящий электрический ток, попала вот сюда, где остался след, и прошла прямо в сердце. Совершенно безболезненно, но, разумеется, смертельно. Она умерла на месте.
И передвинув камень на прежнее место, он отступил, бросив многозначительный взгляд на отца Поля. Я смотрела и слушала в состоянии полного оцепенения. Умерла? Моя прекрасная, веселая, сильная Зара мертва? Не может быть! Я опустилась подле нее на колени, я снова и снова взывала к ней ласковыми прозвищами, что приходили на ум, целовала ее красивые губы. Они были холодны, как лед, – кровь стыла в жилах! Словно во сне, я видела, как подошел Гелиобас: он поцеловал сестру в лоб и губы, осторожно снял жемчуг с ее шеи, а вместе с ним и электрический камень. Затем вперед медленно выступил отец Поль и положил на сияющую белизной навсегда замершую грудь распятие – прямо туда, где покоилась когда-то сверкавшая, а теперь бесцветная и лишенная своего пламени драгоценность.
При виде священной реликвии в моем разуме словно лопнула струна, и я в ужасе закричала:
– О нет! Нет! Не надо! Это для мертвых, а Зара жива! Это все ошибка… Ошибка! Скоро она поправится, улыбнется и скажет, какие же вы глупые, раз решили, что она мертва! Умерла? Она не может умереть, это невозможно! Невозможно, и все! – И я захлебнулась от рыданий.
Доктор Морини со всей нежностью и деликатностью отвел меня в сторону и силами дружеского убеждения, в которых чувствовалась немалая доля твердой решимости, препроводил в зал, где заставил выпить бокал вина. Так как я никак не могла унять рыданий, он заговорил со мной суровее:
– Мадемуазель, вы не принесете ничего хорошего, беззаветно отдавшись на волю чувствам. Смерть – событие прекрасное и торжественное. Выказывать в ее присутствии такую неуместную страсть непочтительно. Вы любили подругу – так пусть ее безболезненная гибель служит вам утешением. Возьмите себя в руки, чтобы помочь в последних необходимых ей приготовлениях, и постарайтесь утешить несчастного брата, которому сейчас действительно нужна чья-то поддержка.
Его последние слова привели меня в чувство. Я сдержала слезы и утерла глаза.
– Обязательно, доктор Морини, – сказала я дрожащим голосом. – Мне стыдно за свою слабость. Я знаю, что должна сделать, и сделаю это. Можете мне довериться.
Он посмотрел с одобрением.
– Хорошо. Я здесь больше не нужен, пойду попрощаюсь. Помните: чрезмерная скорбь – проявление эгоизма, смирение – вот истинный героизм.
И он ушел. Я собралась с силами, чтобы взяться за предстоящие хлопоты. Уже через час прекрасная земная оболочка Зары покоилась на катафалке в маленькой часовне: вокруг горели свечи, а над ним в скорбном изобилии раскинулись цветы.