«А почему, – пояснила она, – кто-то должен грустить, когда я на самом деле бесконечно счастлива?»
Князь Иван Петровский покинул Париж, однако его карета, запряженная двумя русскими скакунами, следовала за гробом на почтительном расстоянии, как и карета доктора Морини и некоторых других знакомых Гелиобаса. Несколько человек шли пешком – в основном бедняки: кому-то из них помогла Зара своей благотворительной деятельностью, кто-то воспользовался врачебным искусством ее брата. Они узнали о беде по слухам или из колонок «Фигаро», где об этом сообщалось с предельной краткостью. На улице было еще туманней, и, словно сквозь слезы, светило огненное солнце, когда отец Поль с помощниками торжественным, но жизнерадостным голосом проводил поминальную службу по католическому обряду. Одним из главных скорбящих у могилы был верный Лео, который, никого не тревожа, сидел поодаль и, судя по обращенному на хозяина доверчивому взгляду, казалось, вполне понимал, что отныне всю жизнь он должен посвятить только ему. Гроб опустили в землю, прочитали «Вечный покой» – и все закончилось. Присутствующие тихо пожали Гелиобасу руку, поприветствовали друг друга и постепенно испарились. Я села в карету и направилась обратно в отель «Марс», оставив Гелиобаса на кладбище отдавать последние указания по украшению могилы его сестры.
Маленький паж накрыл обед у меня комнате, и к моменту, когда к моему отъезду все было готово, вернулся Гелиобас. Я спустилась в кабинет и застала его задумчиво сидящим в кресле. Он казался таким грустным и одиноким, что сердце сжалось от благодарности и сочувствия к нему. Я села на колени подле него, словно дочь, и с нежностью поцеловала руку Казимира.
Он вздрогнул, будто очнувшись ото сна, увидел меня – и его взгляд смягчился, он печально улыбнулся.
– Вы пришли попрощаться, дитя мое? – спросил он ласково. – Что ж, ваша миссия здесь окончена!
– Если у меня была какая-то миссия, – ответила я, с благодарностью глядя на него, – кроме, разве что, самой эгоистичной, заключенной в естественном желании поправить здоровье.
Гелиобас некоторое время молчал.
– Скажи я вам, – наконец произнес он, – что за таинственная сила и влияние заставили вас приехать сюда, какая удивительная цепь событий познакомила меня с вами задолго до нашей встречи, как я узнал, что вы единственная, кому я мог доверить сестру во времена, когда женское общество было так ей необходимо, как вам было суждено стать для меня маленькой точкой света, что помогла найти дорогу в угрожавшей мне тьме, – так вот, скажи я вам все это, и вы больше не станете сомневаться в крайней необходимости вашего присутствия здесь. Однако этого всего достаточно, чтобы сказать, что вы исполнили все, что от вас ожидалось, превзойдя мои самые смелые надежды, и в ответ на услуги, ценность которых вы не можете себе даже вообразить, я буду оказывать любую помощь ради вашего физического и духовного процветания. Кое-что я уже совершил, но это не много, – сделаю больше. Только прошу в общении со мной оказать мне полное доверие в делах, касающихся вас и вашего окружения, – тогда мне не придется ошибаться во мнениях, которые у меня складываются, или советах, которые даю.
– С готовностью обещаю вам, – радостно ответила я, ибо считала, что мне очень повезло иметь в качестве друга и советчика такого человека, как этот ученик самых высоких наук.
– И еще кое-что, – продолжил он, открывая в столе ящик прямо там, где сидел. – Вот карандаш, которым вы сможете писать мне письма. Его хватит примерно на десять лет, а по истечении срока вы получите новый. Пишите им на любой бумаге, словно обычным карандашом, только написанное немедленно исчезнет. Не переживайте: доверяйте бумаге все, что вам хочется сказать, а когда закончите письмо – исписанные страницы будут казаться пустыми. А потому чужой человек ничего из них не узнает. Однако, когда они попадут в руки мне, я заставлю написанное проявиться на, казалось бы, незапятнанных страницах. Мои письма тоже при получении будут выглядеть пустыми, но стоит вам прижать их минут на десять вот этим, – и он передал мне, казалось бы, обычный бювар, – вы легко сможете их прочесть. У Челлини тоже имеются такие письменные принадлежности: он использует их всякий раз, когда расстояния между нами слишком велики, чтобы мы развлекали друг друга с помощью прозорливого Лео, – вообще-то путешествия верного животного и служили ему обучением.
– Почему, – заговорила я, приняв карандаш и папку из его рук, – не сделать эти письменные принадлежности достоянием всего мира? Они принесли бы неоценимую помощь.
– А почему я должен сколотить состояние для какого-то нуждающегося торговца писчими товарами? – спросил он, улыбнувшись. – Тем более это не новые изобретения. Они были известны еще древним, и многие секретные письма, законы, истории и стихи написаны такими же инструментами. В старой библиотеке, уничтоженной более двух столетий назад, лежала внушительных размеров стопка, казалось бы, чистого пергамента. Живи я в те времена и знай то, что знаю сейчас, мне удалось бы заставить те белые страницы раскрыть свою тайну.
– Она тоже связана с электричеством? – спросила я.
– Конечно, – с так называемым растительным электричеством. Не существует цветка или травы, в крошечных бутонах или широких листьях которых не скрывалось бы чуда, – вы можете в это поверить?
– Охотно! – живо откликнулась я. – Я ни в чем не сомневаюсь!
Гелиобас грустно улыбнулся.
– Правильно делаете! – сказал он. – Сомнения разрушают красоту – это яд в сладкой чаше бытия, проклятие. Человечество навлекло их на себя. Избегайте сомнений как чумы. Верьте во все чудесное и прекрасное. Но даже самая сильная вера с трудом воспримет потрясающую реальность и совершенство всего, что вы видите, желаете или воображаете. Не доверяйте такому непостоянному явлению, как Убеждения Человека: им называют любое мнение, которого мы на данный момент придерживаемся, – оно шатается на троне в приступе ярости или отчаяния, и нет в нем ничего вечного. Положитесь на тонко настроенное Душевное чутье, говорящее вам, что благодаря Богу возможно все, за исключением того, что Он не может уничтожить Себя или уменьшить одной искрой огненный блеск Своего постоянно расширяющегося круга гениального Разума. Только не пытайтесь переделать мир под собственный образ мышления – это пустая трата времени.
– Могу ли я никогда не пробовать учить тому, что здесь написано? – спросила я.
– Можете, но вы поймете – большинство людей как стадо свиней из Евангелия: они одержимы бесами, гонящими их в море. Вы знаете, например, что ангелы и воздушные духи действительно существуют. Если вы объявите о вере в них во всеуслышание, так называемые философы сочтут ваши теории абсурдными, хотя их идея одинокого Бога, который, однако же, есть Любовь, является высшей степенью абсурда. Ибо у Любви должен быть предмет обожания, она должна создавать красоту и счастье вокруг себя и любимых. Однако зачем указывать на такие очевидные факты тем, у кого нет желания видеть? Довольствуйтесь тем, дитя, что вы признаны достойной этих знаний – для вас такая судьба завиднее, чем если бы вас объявили королевой.
Вошел маленький паж и сообщил, что карета ждет меня у входа. Как только он передал послание и исчез, Гелиобас встал из кресла, взял меня за руки и с нежностью сжал их.
– И еще пара слов, мой юный друг, это касается вашей карьеры. Думаю, придет время, когда вы почувствуете, что музыка слишком священна, чтобы раздавать ее за деньги легкомысленной и разношерстной публике. Что бы ни случилось – помните, вряд ли кто-то из мнимых артистов, обслуживающих толпу, имеет право на звание музыканта в лучшем смысле этого слова. Большинство из них ищет не музыку, а денег и славы. Потому искусство, которым они занимаются, равно для них обычной торговле. Играя на публике, вы должны позабыть о существовании людей с глупым тщеславием и еще более глупым мнением. Думайте о том, что видели в путешествии с Азул, – и невероятным усилием воли сможете, если сами того захотите, заставить ваши уши услышать нужные созвучия – отрывки того, что служит для виденных вами Детей Кольца обычным воздухом, – и частично, а может, и полностью, воспроизводить их. Только если однажды вы заметите промелькнувшую в голове тщеславную мысль, небесные звуки тут же умолкнут. И по этому можно судить о том, кто является в земном мире истинным учеником музыки, – те, кто, подобно Шуберту и Шопену, позволяли небесным мелодиям нисходить через себя, словно через простой проводник звука, или те, кто, слабо подражая другим композиторам, с методичной точностью отмеряют четверти и восьмые и наводняют мир бессмысленными и тленными, а потому бесполезными произведениями. А теперь – прощайте.
– Вы остаетесь в Париже? – спросила я.
– Лишь на несколько дней. Я уеду в Египет и в путешествии приучу себя к одиночеству, с которым должен жить теперь, когда Зара покинула меня.
– У вас есть Азул, – рискнула заметить я.
– Да! Но как часто я ее вижу? Только когда моя душа на мгновение освобождается от грубых земных тягот, – и сколь редко у меня это выходит, пока я обременен телом! Однако она рядом, я знаю, верная, как звезда верна компасу моряка!
Говоря это, он высоко поднял голову, глаза засверкали. Еще ни разу я не видела учителя настолько величавым и благородным. Затем вдохновенное сияние его лица превратилось в привычное выражение кротости и учтивости, и он сказал, предлагая мне руку:
– Давайте я провожу вас до кареты. Вы знаете, что мы еще не прощаемся, – я намереваюсь часто с вами встречаться. Например, следующий обмен учтивостями случится в Италии.
Наверное, я выглядела удивленной – по крайней мере, чувствовала именно это, ведь у меня и мысли не было о том, чтобы ехать в Италию.
Гелиобас улыбнулся и сказал почти весело:
– Описать вам, как это будет? Я вижу прекрасный город, глубоко засевший среди холмов и укрытый оливковыми рощами. Над ним раскинулось бескрайнее темно-синее небо, множество нежных колоколов ласкают летний воздух. Вдали парка Кашине на бархатном мху сидит развеселая компания людей, у них мандолины, и от радости души своей они поют песни. Одна из них, светловолосая женщина, наряженная в белое, с красной розой на груди, собирает буйно растущие вокруг себя дикие цветы, составляя из них букетики для спутников. Ее видит незнакомец, медленно идущий по тенистой аллее с книгой в руке, – их глаза встречаются. Она вскакивает, чтобы поприветствовать его, он берет ее за руку. Женщина – это вы сами, а незнакомец – не кто иной, как ваш бедный друг, который сейчас ненадолго прощается с вами!