Он настолько быстро описал картину, что мне показалось, она была внезапным видением в магическом кристалле. Я посмотрела на него со всей серьезностью.
– Значит, наша следующая встреча будет счастливой? – спросила я.
– Конечно. Почему нет? И следующая, и та, что после нее!
От ответа, данного мне так искренне, я почувствовала облегчение и решительно пошла за ним через зал к парадной двери. Тут нас встретил Лео и сообщил о желании попрощаться со мной так просто, как это мог сделать один лишь человек. Я наклонилась, поцеловала его большую голову, ласково потрепала и была вознаграждена за внимание тем, что его похожий на султан хвост медленно закачался взад и вперед, – знак удовольствия, которое бедное животное не выражало с тех пор, как Зара покинула место своего земного заточения.
В дверях милый мальчик-грек протянул мне огромную корзину восхитительных цветов.
– Последние из оранжереи, – сказал Гелиобас. – Мне больше не понадобится эта роскошь.
Когда я села в карету, он поставил корзину рядом со мной и снова взял меня за руку.
– Прощайте, дитя мое! – сказал он искренне и по-доброму. – У меня есть ваш адрес, я буду писать обо всех своих переездах. В любой беде, маленькой и большой, без колебаний пишите мне за советом. Я уже сейчас могу сказать, что предвижу время, когда вы совершенно откажетесь от сомнительной и опостылевшей жизни простого профессионального музыканта. Думаете, никакое другое ремесло для вас невозможно? Посмотрим! Все решат несколько месяцев. Еще раз до свидания, храни вас Бог!
Карета тронулась, а Гелиобас так и остался стоять на ступенях особняка, наблюдая, как она скрывается из виду. Я до последнего смотрела на величественную фигуру, возвышающуюся в свете зимнего солнца, – фигуру, которой отныне суждено занимать видное место в моей жизни и в памяти. Сожаление, испытанное от расставания с ним, в значительной степени смягчила его уверенность в нашей будущей встрече – это обещание уже было исполнено и, вероятно, вскоре будет исполнено снова. Дружба с таким человеком стала для меня благотворной, ведь под его наставничеством я могу верно судить о многих вещах, происходящих в повседневной жизни, – о вещах, что кажутся тривиальными, но являются намеками на грядущие серьезные изменения, которые я таким образом частично могу предвидеть. Есть в этом, конечно, и оборотная сторона: единственная горькая капля в чаше познания состоит в том, что чем больше я расту под руководством Гелиобаса, тем меньше меня обманывает привлекательная внешность. С жестокой внезапностью я вижу истинную натуру каждого встречного. Ни улыбка губ, ни улыбка глаз не заставят меня принять простую поверхностную материю за настоящую глубину, и мне очень больно видеть лицемерие в выражении явной набожной чувственности на лице какой-нибудь ослепительно красивой и популярной женщины: порок под маской добродетели, корысть под личиной дружбы, злобу и ненависть, прорастающие, будто ядовитый подлесок, за словами почтительной лести или изысканного комплимента. Я часто жалею, что не могу окутать такие проявления розовой дымкой иллюзии, и еще больше жалею о том, что ни разу не ошиблась. Увы! роковой перст электрического чутья во мне безошибочно указывает на изъян в каждом человеческом бриллианте и пишет «ПОДДЕЛКА» на многих искусно продуманных имитациях ума и доброты. Однако печаль, которую я при этом испытываю, отчасти уравновешивается радостью, с которой быстро распознаю истинную добродетель, истинное благородство, истинную любовь. Когда качества эти расцветают на человеческих лицах, моя душа согревается, и я знаю, что мне явились сами ангелы. Способность Гелиобаса предсказывать будущие события проявилась в знании судьбы известного английского героя, Гордона, задолго до того, как храбрый воитель встретил погибель. В то время, когда английское правительство отправило его с заданием, ставшим роковым, в письме Гелиобаса ко мне были следующие слова:
Я вижу, Гордон выбрал свою судьбу и то, как он найдет смерть. Ему были предложены два способа умереть: один медленный, болезненный и бесславный, другой внезапный и потому более приятный для человека такого темперамента. Он и сам прекрасно осознает приближение конца своей карьеры, в Хартуме герой получит освобождение. Англия немного поплачет над ним, а потом объявит вдохновенным безумцем, опрометчиво бросившимся на погибель, а те, кто позволил его убить, будут признаны самыми мудрыми, справедливыми и добродетельными во всем королевстве.
Пророчество Казимира исполнилось с совершенной точностью, поэтому я всем сердцем верю, что то, о чем я пока не знаю, также произойдет. Хотя есть те, кто слепо верит в Задкиила, вряд ли найдутся люди, поверящие в такое явление, как электрическое предсказание. Первый представляет собой обычного пошлого самозванца, второе совершается на чисто научной основе в соответствии с известными правилами и принципами; однако, думаю, можно даже не сомневаться относительно того, какой из двух вариантов предпочтет и стар и млад. Все люди в целом не прочь, чтобы их обманули; они ненавидят, когда их наставляют, а ноша самостоятельного мышления для них почти непосильна. Задкиил, безусловно, будет процветать еще много и много долгих дней, в то время как инстинкт молниеносного пророчества, дремлющий в каждом человеческом существе, остается неиспользованным и совершенно забытым, за исключением редких случаев.
Больше мне сказать нечего. Чувствую, те из моих читателей, что лениво перелистывают данные страницы, ожидая найти «роман» в истинном понимании этого слова, могут быть разочарованы. Мое повествование есть просто «опыт», но у меня нет желания убеждать других в содержащейся в нем главной истине, а именно в существовании в каждом человеческом существе мощных электрических органов, которые при правильном развитии способны порождать чудесную духовную силу. Время принять сей факт еще не пришло.
Людей, что связаны с этой историей, можно в последний раз описать в нескольких словах. Когда я присоединилась к своей подруге миссис Эверард, она страдала от нервной истерии. Мое присутствие оказало на нее успокаивающее воздействие, о котором и говорил Гелиобас, а пару дней спустя мы вместе отправились из Парижа в Англию. Через несколько месяцев она вместе с милым и образованным мужем вернулась в Штаты, чтобы предъявить права на огромное состояние, которым они теперь наслаждаются, как наслаждаются богатством большинство американцев. У Эми столько бриллиантов, сколько ее душе угодно, а также большое изобилие нарядов от Уорта, однако детей у подруги нет, и по тону писем мне кажется, что она легко рассталась бы по крайней мере с одним из своих дорогих ожерелий, лишь бы пара маленьких пухлых ручек обвивала ее шею, а нежная головка прижималась к груди.
Рафаэлло Челлини до сих пор жив и продолжает творить: его картины входят в число чудес современной Италии, а все благодаря насыщенности и теплоте цвета, которому, несмотря на завистливых недоброжелателей, суждено сохраниться на века. Рафаэлло не очень богат, ибо стал одним из тех, кто раздает состояние бедным и обездоленным, но люди, знающие талантливого художника, любят его безусловно. Ни одна из его картин еще не выставлялась в Англии, и он не торопится обратиться к лондонским критикам за их мнением. Челлини несколько раз просили продать большую картину, «Властители нашей жизни и смерти» – он не станет. Я больше никогда не видела его с момента нашей встречи в Каннах, однако часто слышу о нем от Гелиобаса, который недавно прислал мне пробный оттиск гравюры с картины «Музыкантша» – для нее я позировала. Это прекрасное произведение искусства, хотя я не настолько тщеславна, чтобы признать, что на нем именно я. Храню его не как свой портрет, а как память о человеке, благодаря которому нашла лучшего друга.
Часто до меня доходят известия и о князе Иване Петровском. Он стал обладателем несметного богатства, предсказанного Гелиобасом; глаза общества жадно следят за его движениями, его имя часто фигурирует в «Светской хронике», а великолепие его недавнего бракосочетания на некоторое время стало на континенте притчей во языцех. Он женился на единственной дочери французского герцога – прекрасном создании, таком же бездушном и бессердечном, как манекены портнихи, но она с гордостью носит на белой груди драгоценности князя и принимает его гостей с таким достоинством, словно хорошо обученный мажордом. Этих качеств достаточно, чтобы пока удовлетворять мужа, другой вопрос, насколько долго продлится его удовлетворение. Он не забыл Зару, ибо на каждый Jour des Morts, или День мертвых, он посылает на скромную могилу в Пер-Лашез венок или крест из цветов. Гелиобас наблюдает за карьерой друга с неустанным вниманием – я и сама не могу не проявлять к ходу его судьбы определенного интереса. В тот момент, когда я это пишу, он является одним из самых завидных и популярных дворян во всех королевских дворах Европы, никто и не думает спросить Ивана Петровского, счастлив ли он. Должен быть счастлив, говорит мир, у него для этого есть все, что нужно. Все? Да, все, кроме того единственного, чего он будет жаждать, когда тень последнего дня замаячит над ним.
Что же осталось? Коротко попрощаться с теми, кто прочел роман, или дать длинное напутствие?
В эти дни суеты и склок, когда нет времени на веру, найдется ли время для сантиментов? Думаю, нет. И потому между читателями и мной не должно быть ничего более, кроме дружеского предостережения. Вера, вера в Бога, вера во все благое, неземное, возвышенное и прекрасное мгновенно задавлена – и чем? Обычной жаждой наживы! Не сомневайтесь, люди добрые, нисколько не сомневайтесь в том, что вы правы, отрицая Бога ради человека, отказываясь от духовного ради материального, прежде чем безрассудно броситься вперед. Концом для всех вас может быть только смерть, но уверены ли вы, что после всего нет никакой жизни? Есть ли смысл воображать, что громадная машина Вселенной была приведена в движение напрасно? Есть ли вообще основания считать, что Душа человека со всеми возвыш