— А откуда вы, мой любимейший, взяли, что не сделал? — он выдержал паузу. — А откуда вы знаете, что не сделал? — Андрей вздрогнул. — А с чего вы взяли, что все это не происходит в вашей прелестной ветреной головушке?
Он вдруг расхохотался и столкнул Кошару на пол, недовольное животное пошло прочь, тряся отмирающей головой.
— Что вы имеете в виду?
— Ну то, что все это, — он махнул рукой этак небрежно, словно все, все вокруг не представляло значения и интереса, — все это не в вашей голове происходит. Может быть, вы и есть мой самый удачный, самый лучший эксперимент, что Гоша так, разминочка легкая. Вспомните, родной мой, когда вы были в моей клинике, — он в возбуждении крутанул колеса инвалидного кресла и проехал по комнате до окна, там развернулся, подъехал к Андрею. — Вспомнили? — он уставился Андрею в лицо. — Что я не извратил ваши мозги, как мне захотелось. А все это, — он махнул рукой куда-то назад, — декорация, мы здесь только актеры, а спектакль играется вот тут, — он ткнул пальцем в лоб Андрея, оставив на коже еле заметный след ногтя, но Андрей даже не почувствовал этого, он не моргая смотрел в глаза Юрия Анатольевича. Медленно, миллиметр за миллиметром отвоевывая пространство, по щеке его кралась струйка пота. — Вот, к примеру, писатель, да хоть бы любой самый завалящийся, создает в своей голове образы и ситуации, проигрывая в ней кусок своей жизни, но каждый писатель знает, что с определенного момента уже не он руководит героями, что они выходят из-под его контроля и начинают жить своей жизнью, и он превращается в летописца, гоняясь за собственными глюками… — «Нет, все это ложь… — думал Андрей. — Он хочет напугать меня… Я не верю ему. Он мерзкий, гнусный лжец». — Ты сам замечаешь, как преображается твой мир?! Как он изменяется, плывет в твоей голове, — голова кружилась, Андрей находился в предобморочном состоянии, было трудно сосредоточиться. — Ты давно не живешь, ты давно труп. И только благодаря мне в твоей головенке происходят химические процессы, которые напоминают тебе жизнь. Но это не жизнь, это твой бред. И я могу выключить его, в любой момент выключить. — «А Марианна, — пронеслось в голове, — как же она без меня? Ведь только я могу…» — голова закружилась сильнее. — Ты понимаешь меня, мой любезный?! — глаза Юрия Анатольевича беспокойно и гневно блестели из-за стекол очков и смотрели уже даже не в глаза Андрея, а в суть. — Только поэтому я так легко проник к тебе. Я могу проникнуть к тебе и в тебя, где бы ты ни находился. В кого там тебя превратить? В свинью, в жеребца? Да запросто, потому что тебе все равно кем быть! А сейчас ты заснешь, мой любезный, но кем, где и когда ты проснешься, не знает никто… впрочем, кроме меня…
Андрей открыл глаза, сел и огляделся. В комнате никого не было, в окно светило солнце, значит, было уже утро. Он встал и обошел квартиру в поисках подтверждения ночной жути — не нашел. Но это не успокоило. Было это или привиделось в страшном сне, уже не имело значения, явь давно срослась и переплелась с реальностью. Как, преодолев все замки в квартире, появляется бывший муж Кристины, было непостижимо. Сейчас, при свете дня, ночное вторжение не выглядело таким ужасным, как среди ночной тьмы. Да и было ли оно? В последнее время с Андреем что-то происходило, он начинал путать сон и реальность. Сны казались явью, дневные события порой фантастическими, и все это перемешивалось, как в детстве. И самое странное, что Андрею это уже казалось нормальным.
Андрей позавтракал яичницей. Кристина не звонила уже несколько дней, сколько, точно он не знал, заходить к ней без предварительной договоренности по телефону она запрещала. Зато почти каждый день он бывал у Марианны, это сделалось потребностью души, и чем дольше он не видел ее, тем мучительнее его терзала теперь разлука. Он, уже не стесняясь присутствия ее мужа Мелодия или кого-то из его собутыльников, тихо разговаривал с ней, согревая ее прохладную руку в своих руках, он говорил и говорил… Он говорил о чудесах стран, в которых они побывают, когда смогут уехать отсюда, о просторах Африки, об океанской глади, которая будет перед их глазами во время кругосветного путешествия; они посетят экзотические Японские острова, Ямайку… Андрей говорил все, что приходило в голову, — все фантазии, которые могли родиться в свободном сознании. Иногда он мечтал об одиноком домике в деревне, где они будут пить коровье молоко, днем кататься на лодке по реке, а вечерами смотреть на огонь в печи… часами, и им никогда не будет надоедать.
Часто Андрей проводил возле спящей целые дни, к ней он шел, как на праздник.
— Слушай, Мелодий, отдай мне ее, — сказал он однажды, когда тот дошел в своей нетрезвости до состояния, в котором был, по наблюдению Андрея, наиболее сговорчив.
— Нет!! — заорал тот истеричным голосом. — И не проси. Меня бабка тогда со света сживет и коляску давать не будет.
— А если я тебе коляску достану? — не отставал Андрей.
— Доставай, посмотрим тогда, ты ее фиг достанешь. Но она все равно квартиру мою подожжет, стерва старая.
Андрей потратил не один день, пока в задрипанной комиссионке нашел старую инвалидную коляску. Теперь уже неделю она стояла у него дома, а он подыскивал подходящий случай, чтобы снова завести этот разговор с Мелодием.
Андрей теперь выходил из квартиры с особой осторожностью, на случай побега имея при себе паспорт и некоторую сумму денег. Больные люди, которыми теперь кишела их лестница, как правило, не проявляли агрессии, всплески эмоций возникали у них редко, по причинам необъяснимым. Иногда Андрей в глазок следил за тем, как они шляются по лестнице вверх и вниз, слюнявые, пузатые, хохочущие, плачущие… многие забывали, в какой квартире живут, судя по всему, главенствовала у них демократия — вожаки, из буйных и сообразительных, разгоняли жильцов дома по квартирам после двенадцати вечера, а будили в семь. Зато уж когда приезжал автомобиль с едой, высыпал со своими алюминиевыми мисками весь дом. Три раза в день автомобиль останавливался возле парадной Андрея, и все сумасшедшие выстраивались в очередь за горячей пищей. Сюда же слетались стаи уродливых птиц, сбегались переделанные кошки — вся живность дома, — им тоже доставалось. На эту очередь через маленькие запыленные оконца с изумлением и завистью глядели подвальные бомжи. Однажды они сунулись в нее со своими мисками, но, сколько ни искажали свои лица психическими (по их разумению) гримасами, все равно два здоровых мужика выявили и пенделями выгнали их из очереди. Теперь они изучали жизнь идиотов через окна, завидуя и втайне надеясь перенять их гримасы, чтобы тоже получать горячий обед бесплатно.
Андрей дождался, когда новые соседи получили завтрак и машина уехала. Потом он долго стоял, приложив к входной двери ухо, ловя случайные или неслучайные звуки, но теперь, потому как новые соседи имели обыкновение не закрывать входные двери, лестница была полна не только звуков, но и движения. Андрей неслышно открыл замок и шагнул за дверь. Взвыв от боли, вверх ринулась кошка: Андрей, не разглядев, наступил ей на хвост. Во внешности этой кошки тоже была какая-то неразбериха, как и у всех жильцов дома, но Андрей уже перестал обращать на это внимание. Он на цыпочках спустился к входной двери и вышел из парадной. Барабанная дробь ударила по напружинным нервам. Андрей вздрогнул, обернулся. За спиной стоял дурачок — вечный его спутник — и барабанил со счастливым лицом. Барабанщик чем-то нравился ему, Андрей достал из кармана леденец и протянул идиоту. Тот, счастливый, тут же засунул его в рот. «Ну и хрен с ним, пусть все знают, что я иду, — подумал Андрей. — Сколько можно бояться?» И под барабанную дробь направился к остановке автобуса.
Андрей приехал к дому Марианны в полдень. Сегодня он собирался провести решительный разговор с Мелодием и потребовать от него, чтобы он немедленно подал на развод. Андрей сам готов был жениться на Марианне, но понимал, что брак их никто не зарегистрирует. Кристина, правда, ему тоже очень нравилась, но иначе, и, если бы вдруг его поставили перед окончательным единственным выбором навсегда, Андрею было бы трудно, даже, пожалуй, и невозможно сделать его.
Он уже подходил к дому, когда мимо него торопливо прошел низкорослый человек в длинном кожаном пальто. Что-то знакомое показалось в его лице, фигуре. Андрей уже завернул во двор, но, пройдя несколько шагов, повернул назад.
— Ну, ты, гаденыш, у меня сейчас получишь, — прошептал он сквозь зубы, прибавляя шаг.
Заморыша он вскоре нагнал. Это был тот самый докторишка, который сначала бил его возле дома, обзывая «рослым», а потом пугал в клинике Юрия Анатольевича. Бывшего мужа Кристины он бить бы не осмелился, а этого гаденыша можно и даже нужно.
«Я клятву Гиппократа не давал, так что буду бить сильно, но аккуратно», — подумал Андрей и улыбнулся злорадно, он был уверен, что справится с плюгавым докторишкой, ведь он в детстве занимался боксом.
Маленький человек свернул на улицу Зверинскую, Андрей последовал за ним и, повернув за угол, увидел, что докторишка уже не один: под руку он держал даму ростом выше него, в черном пальто, сиреневом платке на голове… Кристина!.. Андрей бросился за водосточную трубу, сердце бешено заколотилось. Значит, Кристина…
Кристина с коротышкой зашли в подворотню, видно было, что они очень торопятся. Андрей, подождав немного, пошел за ними. За помойкой в углу двора хлопнула входная дверь. Он подошел к двери, медленно открыв ее, проник в парадную.
Здесь было темно, хоть глаз выколи. Андрей замер, стараясь не дышать, чтобы не выдать своего присутствия. Из открытой в подвал двери тянуло вонючей сыростью. Слышно было, как капала вода из прохудившейся трубы.
— Все вроде тихо, — донесся до него голос плюгавого. — Наверное, показалось.
— Сходи проверь все-таки.
Андрей насторожился, готовый в любой момент выскочить во двор или лучше, пожалуй, двинуть в рожу этому поганцу, а уже потом выскакивать. «Ну, давай, спускайся! Я с тобой поговорю коротко».