– Источник помнит добро, а вы?
Она промолчала. Затем, наконец, посмотрела ему прямо в глаза. В глазах её стояли слёзы. На какой-то миг он почувствовал боль. Это была её боль, не его.
«Если бы ты смог», – безмолвно говорила она.
«Если бы я смог – что?» – мысленно спросил он.
«Кто хочет, находит способ и находит путь», – туманно намекнула она.
Николай решил, что ему почудился этот короткий диалог или он просто придумал его, чтобы приглушить тоску. Он не чародей. Его мозг неспособен принимать телепатические сигналы. Но тут случилось чудо. Последнее чудо. Айви слегка обняла его, притянула к себе и поцеловала. Она целовалась неумело, как школьница. Просто впечаталась в его губы своими сомкнутыми и неподвижными губами. Николай почти машинально обнял её в ответ, втянул мощно ноздрями запах её волос, а его язык чуть коснулся её верхней губы. Айви вздрогнула, но не отстранилась, а попыталась повторить его движение.
Чудо продолжалось недолго. За спиной раздался предупреждающий кашель, и девушка оторвалась неохотно, но решительно.
– Время уходит. А вам следует позаботиться об ученице, – сказал Сарафил, который приблизился к ним на несколько шагов. – Уже поздно. Не хотелось бы сейчас лишних проблем.
Николая он удостоил лишь коротким кивком. Не злым, но и не добрым. Прочие члены Триумвирата скучали возле портала.
Всё же она была сильной девушкой. Смогла развернуться и уйти, не оглядываясь. Как послевкусие терпкого вина, Николай ещё долго чувствовал запах её волос и вкус её губ. Вместе с Айви в портал ушла и Кристина с велосипедом, хотя, наверное, ей проще было добраться до дома своим ходом. Девочка многое понимала или во всяком случае чувствовала, но благоразумно не лезла в дела взрослых.
– Мне сотрут память? – спросил Николай Сарафила. – Или что-то в этом роде?
– Нет. Что мы, по-вашему, варвары? – удивился старик. – У вас мало шансов встретить кого-то из нас на улице. А что до остального, вам всё равно никто не поверит.
– Да я как-то и не собираюсь рассказывать. Мне, собственно, и некому. Но послушай, неужели вы можете вот так взять и выбросить человека за дверь, точно беспородного пса?
Старик пожал плечами. Он мог. А Николай, с его точки зрения, был именно беспородным.
Николай подумал, что до сих пор так и не узнал, где живёт Айви. Она ни разу не приглашала его погостить. За исключением того бункера, где они встретились впервые, который наверняка являлся каким-то служебным помещением, а не жилищем. С другими его знакомыми в волшебном мире картина была похожей. Он вряд ли бы нашёл город Лизы или графа, или даже то ранчо в Южной Африке, где проходил фестиваль. А если бы и нашёл, то что толку? Эти люди умели хранить свои тайны и ограждать своё общество от таких, как он.
Старики один за другим шагнули в портал. Ненастоящее Солнце погасло. Портал частью схлопнулся внутрь, частью развеялся. Холод рванулся на место уходящего в небеса тепла, закружил белыми вихрями и возобновил царствование. Снежинки, до сих пор парящие в отдалении, начали опускаться на плиты, газон и зеркало фонтана. Локальная весна закончилась. Во дворе музея, кроме Николая, осталась лишь Лиза. Она так и стояла поодаль. А когда все ушли, подошла к нему.
– Мне поручили отвезти тебя домой, – сказала она. – Пойдём, машина на улице.
– Домой, – повторил он.
Он и так был дома, в смысле, в родном городе. А в его номинальном доме жили чужие люди. Он ничего не сказал, просто сел в машину. А потом, немного подумав, назвал адрес гостиницы.
– Ты прав, – сказала Лиза, когда до гостиницы оставалось минут пять езды. – Нам надо что-то менять. В другие времена человек, который пожертвовал собой, но чудом остался жив, сорвал бы банк. Ну, фигурально, конечно. В любом случае ему нашлось бы место среди нас и нашлось бы дело по душе и по силам. А теперь какие-то чиновники, пусть они хоть трижды мудрецы, решают, кто достоин разделить наше общество, а кто не совсем, точно у нас какое-нибудь дерьмовое государство.
Она притормозила возле гостиницы. Он вышел. Посмотрел на неё.
– Зайдёшь?
Она думала слишком долго для простого отказа. Тем не менее отказ последовал.
– Нет, – ответила Лиза. – Я всё равно не смогу заменить её. Да и не желаю. Прощай!
«Смарт» рванул и вскоре скрылся из вида. Последняя ниточка, связывающая его с миром волшебства, ускользнула из пальцев прямо в Рождество.
Словно в насмешку из-за угла вывалила толпа фальшивых и пьяных Дедов Морозов.
Праздничную ночь он провёл в номере люкс, где лежал по диагонали на неразобранной двуспальной кровати. Лежал прямо в верхней одежде, с закрытыми глазами, а когда надоедало вымучивать сон, просто пялился в потолок. Спать не хотелось, думать не хотелось тем более. И тому и другому в любом случае помешали бы. До утра гуляли толпы, орали песни. Петарды гремели, как выстрелы в революционном Петрограде. Рождество католическое праздновалось в городе даже с большим размахом, чем православное. Почти полностью очищенное от религиозной основы, но заражённое консумеризмом и карнавалом, оно превратилось в настоящую ярмарку в отличие от скучного похмельного аутентичного Рождества. Разумеется, большинство населения даже не вдавалось в конфессиональные тонкости и воспринимало праздник, лишь как повод выпить за более богатым и красивым столом, чем обычно. К большинству до сих пор относился и Николай. Вообще-то он не любил и Рождество, и Новый год. В концептуальном смысле. Праздновал с размахом, но не любил. Считал их очень странными вехами времени. В канун и во время празднования люди возлагают огромные надежды на будущее, но всё веселье приходится на проводы прошлого, а с первыми днями нового года наступает постпраздничная депрессия. Наваливается усталость. Приходит понимание того, что часть жизни отсекли мясницким ножом.
Теперь всё стало ещё хуже. На этот раз судьба измотала его много раньше похмельной побудки. И пусть теперь богатый стол и лучшая выпивка стали доступны ему хоть каждый день, но, как это зачастую случается с богатством и прочими соблазнами мира, отклика в душе они больше не вызывали.
Он зашёл в ресторанчик, один из немногих работающих в столь ранние часы. Выпил рюмку водки, закусил чёрной икрой. Настоящей, хотя наверняка браконьерской. Затем вышел на пустую улицу. Ближе к Новому году погода порадовала настоящей зимой. Лёгкий морозец, какого и хочется в праздничный день, свежий снег, в меру скрипучий, не позволяющий сапогам скользить на измызганных за ночь сотнями ног тротуарах.
Шагая без какой-либо цели, он оказался на той же улице, по которой каких-то шесть недель назад брёл, мучимый похмельем и депрессией. Теперь его голова не раскалывалась, потому как с утренней выпивкой проблем не возникло, а вместо грязных джинсов и куртки на нём прекрасно смотрелись дорогой костюм, плащ с модным белым шарфиком, шляпа. По карманам была рассована куча денег, а кроме того, звенела россыпь обыкновенных монет разных стран и достоинств, и где-то среди них одна мелкая монетка, стоимостью в три миллиона долларов. Это был честный заработок. Он отработал его, рискуя собственной шкурой. И теперь мог позволить себе почти всё, всё, что угодно. Мог снять квартиру, вернуться к работе над книгой. Или даже бросить всё и отправиться в путешествие. Он немало повидал за последний месяц, но мир был куда богаче того, что он успел увидеть из уносящего их от погони фургона.
– Интересно, какого цвета её новый «Транспортёр»? – произнёс он вслух.
Ему никто не ответил. Народ готовился к Новому году. Нетерпеливые продолжали пускать фейерверки и грохотать петардами. Николай перебрал в уме собственные новогодние подарки. Кроме монеты стоимостью в три с лишним миллиона и кучи денег на мелкие расходы, он теперь обладал рядом умений и знаний, могущих пригодиться в жизни. Он научился стрелять из пистолета, водить автомобиль в экстремальных условиях и превосходно драться. Помимо этого, ему была обещана долгая жизнь и море удачи. Что ещё нужно для новой попытки?
– Земляк, закурить не найдётся? – раздался знакомый голос.
Бомж по прозвищу Топорик заискивающе улыбался породистому джентльмену. Он попросту не узнал прежнего собутыльника Коленьку в таком роскошном прикиде. Грачевский решил не напоминать о себе тогдашнем. Возвращаться в прошлое ему совсем не хотелось. Впрочем, смотря насколько далеко отматывать прошлое. Он молча достал пачку дорогих сигарет, взял одну себе и отдал остальное Топорику, дав понять жестом, что дарит всё. Закурил и, не обращая внимания на благодарности, направился к музею. Тот, как всегда, подготовился к праздникам в лучших традициях казённой конторской культуры. Бумажные снежинки на окнах, ватные комочки на ниточках. Вход во двор украшен выцветшей и потёртой пластмассовой гирляндой, которую вывешивали здесь десятками лет, а маленькая ёлочка (разумеется, искусственная) стояла на полпути к фонтану. Николай только теперь подумал, отчего этот фонтан не промерзал даже в самую сильную стужу. В чаше и в бассейне всегда была вода, такая же студёная, как летом. Корочкой льда, несмотря на любые морозы, вода никогда не покрывалась. Впрочем, какая теперь разница, не правда ли? Разве что кто-то надумает кинуть среди зимы монетку на счастье.
Он улыбался, он наконец решился. Широким шагом прошёл через дворик.
– Привет, Митридат, – кивнул он терновому кусту. – Как жизнь растительная?
Куст не ответил. Интересно, сохранил ли чёрный властелин хотя бы отблеск сознания, понимает ли он свою обречённость, вынужденный торчать здесь растением, а может быть, вынашивает планы освобождения? И если так, то сохранил ли он хотя бы часть своей силы? Ведь в таком случае рано или поздно он сможет вернуться…
Игнорируя галдящий вокруг люд, Николай нагнулся к водному зеркалу и зачерпнул со дна горсть монет.