Спустя десять лет после окончания колледжа, давным-давно потеряв девственность и пережив новый всплеск интереса к мифологии, я решила своими глазами посмотреть на священную дорогу до Элевсина, или Элефсиса, как он называется на современном греческом языке. Мне хотелось посмотреть на захоронения вдоль всего маршрута, и я надеялась пережить что-то подобное тому, что ощущали посвященные в Элевсинские мистерии. Может, находясь на этой священной земле, обладая свежеполученными знаниями греческого языка, я смогла бы постичь эту тайну? В самом крайнем случае, думала я, просто погляжу, что творится за пределами Афин.
Я так спланировала свое пребывание в Афинах (не послушавшись совета Дороти Грегори), чтобы оно совпало с греческой Пасхой. Она была поздней в том году, в мае. Я и подумать не могла, что все в столице будет закрыто: на Пасху греки уезжают к родственникам в деревню и закрывают магазины на несколько дней. Пока я бродила по окрестностям Плаки[83], у подножия Акрополя, я увидела, как какой-то мужчина насаживал на вертел ягненка на своем крошечном заднем дворе. Мне страшно захотелось тоже отпраздновать Пасху. Может, в Элевсине, который в древние времена был священным местом Деметры, я нашла бы что-то, что связало бы меня с весенними языческими ритуалами.
От Афин до Элефсиса около двадцати двух километров, и путеводитель рекомендовал поехать туда на автобусе, так как «первые пять – семь километров сильно застроены промышленными объектами и утомительны для пешехода». Меня, человека, который провел детство в Кливленде, а позже жил в Садовом штате, не могла отпугнуть такая формулировка. Хотя, конечно, двадцать два километра идти пешком не хотелось. В путеводителе также говорилось, что в Дафни (Δαφνη), в десяти километрах от Афин, находится монастырь, известный своими византийскими мозаиками. Я решила сесть на автобус до Дафни и начать священный путь оттуда.
Мое знание греческого языка на тот момент оставляло желать лучшего, но отступать я уже не могла. Чаще всего с моих губ срывалось Δεν καταλαβα (Den katalava) – «Я не понимаю». Я тренировалась, прежде чем задать каждый вопрос, но если ответ на него был не таким, какой я ожидала услышать, то терялась и не понимала ни слова. Пытаясь найти информацию о паромах с Крита на Родос, я набралась храбрости и позвонила кому-то вроде администратора в порту Пирея, но мужчина, с которым я говорила, наверное, решил, что я возвращаюсь с Крита в Пирей, чтобы дальше ехать на Родос. У меня складывалось ощущение, что всякий раз, когда я хотела куда-нибудь поехать, мне приходилось начинать все заново. У меня опускались руки. Паромы существовали только в том случае, если грек, с которым вы говорите, был владельцем этого судна или получал комиссию за продажу билетов (не забывайте, все это происходило в эпоху, предшествовавшую появлению интернета, и у многочисленных компаний, осуществлявших перевозки на паромах, не было удобных для навигации сайтов). Не получив нужного мне ответа по телефону – а ведь я преодолела свою ксенофонофобию (страх перед чужими телефонами)! – я стала искать стойку информации в порту Пирея и задала все свои вопросы мужчине, сидевшему за ней. И получила все тот же невнятный (или неприемлемый) ответ. «Δεν καταλαβα», – произнесла я. Брови мужчины поползли вверх, и он сказал: «Я вас знаю!» Именно с ним я говорила по телефону.
Во время моей элевсинской экспедиции все греческие глаголы вдруг спрессовались в моей голове в форме прошедшего времени, как будто я двигалась в противоположную сторону. Когда я села в автобус, то спросила водителя: «А вы проходили священный путь до Элевсина?» – на что он едва заметно кивнул в знак согласия. Наблюдаемое из окна лишний раз подтверждало, что путеводитель преувеличивал: пригород Афин, огромные территории, засаженные старыми деревьями, нельзя было сравнить с Кливлендом или Элизабет (штат Нью-Джерси). Мы проезжали мимо базилики, которую я приняла за монастырь в Дафни, поскольку греки, ехавшие в автобусе, начали усиленно креститься, и я вышла. Водитель бросил в мою сторону недоуменный взгляд. «Я прогулялась», – последовало мое объяснение в прошедшем времени. Он только усмехнулся в ответ.
Ага, прогулялась. Идти мне пришлось больше часа, прежде чем я увидела указатель на Дафни. Монастырь представлял собой поросшее листвой сооружение за высокой каменной стеной. Написанная от руки табличка над входом гласила: «Закрыто из-за повреждений в результате землетрясения». В Коринфском заливе и правда было крупное землетрясение – 6,7 балла по шкале Рихтера. Случилось это в 1981 году, и, очевидно, восстановление мозаики не было приоритетной задачей.
И хотя изначально я предприняла эту поездку не для того, чтобы посетить монастырь (да и о византийской мозаике я ничего не знала), оказавшись там, я уже не могла так просто развернуться и уйти. Часто бывает, что какой-нибудь указатель, перевалочный или населенный пункты на карте, выбранные просто как ориентир для поиска места назначения, становятся целью путешествия. Так вышло и с Дафни. Придя туда, я захотела попасть внутрь. Я слышала, что кто-то был по другую сторону стены – поливал сад. Ну и переполох я устроила возле ворот, выдав весь свой убогий словарный запас: «Kalimera! Доброе утро! Есть кто-нибудь?» На звук моего голоса тут же отреагировали громким лаем собаки. К воротам подошел мужчина, и я начала свой сумбурный монолог: «Я шла по священному пути и подумала: попрошу-ка я воды». Должно быть, выглядела я как Страшила, болтающий с Волшебником страны Оз о том, как он встретил Элли на дороге, вымощенной желтым кирпичом. По крайней мере, я знала, как сказать neraki («немного водички») – уменьшительную форму от nero. Мужчину, казалось, это совсем не впечатлило, и он отправил меня на стоянку, где несколько человек разбили палатки. В монастыре, как я узнала, уже давно не было никаких монахов: теперь он использовался как парк и лужайка для пикника. Ребята в кемпинге дали мне воды и спросили, не из Финляндии ли я. Должно быть, я была очень бледной.
«Новое шоссе переходит в старую дорогу до Дафни» – написано в путеводителе. Современное шоссе, построенное в шестидесятые, представляет собой платную автомобильную дорогу из Афин в Коринф в 80 километрах к западу и не предназначено для пешеходов. Оно напомнило мне загруженную магистраль, проходящую вдоль восточной части Манхэттена, по которой я как-то случайно прокатилась на велосипеде, когда только-только переехала в Нью-Йорк: меня пошатывало от страха, но я все равно продолжала свой путь вдоль узенькой обочины, кожей чувствуя, как в нескольких сантиметрах от меня проносятся автомобили. Больше я подобной ошибки не совершу. Теперь машины со свистом проносились здесь, на священном пути, и каждая третья, будь то грузовик, такси или частный автомобиль, сигналила мне, внезапно возникая откуда-то сзади, отчего я всякий раз подпрыгивала. Многие водители предлагали меня подвезти, но я отказывалась. Я высматривала древние захоронения, но вместо них видела повсюду миниатюрные храмы, стоящие на постаментах: они чем-то напоминали деревенские почтовые ящики. В каждом внутри находились иконка, фитиль в невысокой консервной банке, пачка спичек и масло для лампы в бутылке из-под узо. Это были памятники тем, кто погиб на шоссе. Когда очередной водитель, сигналя, пролетел мимо, мне пришло в голову, что я сама могу стать жертвой несчастного случая на дороге и некому будет воздвигнуть для меня такой алтарь.
Я миновала то, что внешне напоминало какие-то военные объекты, – нефотогеничные участки земли со знаками, запрещающими фотографирование (не очень-то и хотелось). Желто-красные треугольники с черным восклицательным знаком предупреждали о грядущей опасности. Длинный, извилистый холм обещал отличный вид, но, когда он открылся, я увидела лишь нефтезавод и ржавые грузовые корабли в Сароническом заливе. Я прошла мимо фабрик, на которых производилось оборудование для телефонных столбов; мимо магазинов, предлагающих огромный ассортимент разноцветных пластиковых товаров вроде леек и корзин для белья; мимо садовых магазинов, где со скидкой продавались упомянутые выше мини-алтари; мимо автозаправочных станций и еще нескольких нефтезаводов. У меня было ощущение, что я оказалась на окраине какого-то богом забытого промышленного города, например Гэри в Индиане, если не считать небольших оливковых рощиц то тут, то там. В какой-то момент я увидела крошечную ферму с курами, коровами голштинской породы и тюками сена. Рядом с хозяйственным магазином для заводских рабочих находилась единственная древняя мраморная гробница, которую затеняло оливковое дерево.
Дорога, по которой я шла, была липкой от масла. Мои сандалии, целехонькие, когда я только начинала свое паломничество, теперь выглядели потрепанными. Ноги были вымазаны жиром и покрыты пылью. Когда я добралась до Элефсиcа, то не направилась сразу же к руинам, а заскочила в магазин, купила двухлитровую бутылку воды и взяла ее с собой в полиэтиленовом пакете. Святилище находилось недалеко от центра города. Войдя в ворота, я хотела присесть, но грек в билетном киоске не позволил мне передохнуть. Я могла отпугнуть посетителей. Так что я с трудом взошла на холм и расположилась в тени сосен.
После нескольких глотков из бутылки я сунула ступни в пакет и вылила на них оставшуюся воду. Ах… Пластик хорошо держал воду, не протекал. Наверное, я должна была иметь более высокие помыслы, когда смотрела на святилище древнего Элевсина, на плоские крыши современного Элефсиса и дальше на промышленные подъемные краны, чопорно согнувшиеся на набережной; на корабли, покрытые ржавчиной вплоть до отметки уровня воды; на легендарный остров Саламин, дом Аякса Великого, но именно тогда я ощутила огромную благодарность к пластику. Ведь само слово «пластик» греческого происхождения, и его первоначальное значение было вполне невинно – «податливый, изменяющий форму». ΖΑΧΑΡΟΠΛΑΣΤEIΟΝ – это кондитерская, место, где сахару придают форму. В переводе на греческий полиэтиленовая пленка будет δι