αφανη μεμβρανη («прозрачная оболочка»). Пластик легкий, универсальный и практически не поддается разрушению (что одновременно является и недостатком). Он не дает вещам портиться. Однако у пластика со временем сформировалась плохая репутация. Именно на тех нефтеперерабатывающих заводах, на которые я сейчас смотрела, мог быть произведен пакет, в который я опустила ноги.
Большую часть того, что нам известно об Элевсинских мистериях, мы знаем из Гомерова «Гимна к Деметре»[84], одного из наиболее ранних документов на греческом языке. Мистерии проходили осенью, во время сбора урожая. Посвященные готовились в Афинах. Один из обрядов требовал, чтобы каждый человек выпил снадобье kykeon (в современном языке это слово означает «каша» или «похлебка»), похожее на то, что просила Деметра, когда прибыла в Элевсин. Однажды, измученная тоской по дочери, богиня в виде простой смертной села у колодца. Ее увидели дочери царицы и привели домой к своей матери, Метанире, и она взяла Деметру няней для своего новорожденного сына. Метанира предложила богине вино, но та отказалась и попросила ячменную воду с мятой, или блоховником (как было написано в переводе Тельмы Сарджент, которая была редактором в «Нью-йоркере» еще до меня). Эдит Гамильтон отмечает, что Деметра попросила того же, что пили фермеры в полях, чтобы освежиться. Авторы книги «Дорога к Элевсину» (The Road to Eleusis) считают, что активным ингредиентом снадобья являлась спорынья – гриб, который растет на диких зерновых, например на ячмене. Они пишут: «Это зелье – галлюциноген; если его использовать с умом и в определенных обстоятельствах, оно воздействует на внутреннее ухо и может вызвать поразительный чревовещательный эффект». Редактор и переводчик тома «Лёбовской серии»[85], посвященного Гомеровому «Гимну к Деметре», Г. Г. Эвелин-Уайт пишет, что употребление такого напитка (чем бы он там ни был) представляло собой некий «акт причастия» и «один из самых важных ритуалов в Элевсинских мистериях, чтивших скорбящую богиню».
Как напоминает нам Гамильтон в своем стройном и выразительном пересказе мифа, Деметра была одной из тех богинь, которым пришлось страдать. Когда ее дочь пропала, она обыскала всю землю. Ни один из богов не сказал ей, что произошло, потому что именно с согласия Зевса его брат Аид и украл Персефону. Гелиос, бог солнца, видел, что случилось, и, когда он рассказал Деметре о том, где ее дочь, и о том, что все было подстроено братьями, она пришла в такую ярость, что покинула Олимп. И сколько бы ее ни уговаривали вернуться, все было тщетно. Боги напомнили ей, что Аид вообще-то неплохая партия для Коры. Его назвали Аидом в честь того места, где он правит, так же как персонаж у Шекспира зовется, скажем, Глостером[86], но настоящее имя бога – Плутон, Πλουτων, от πλουτος, что означает «богатство». И он действительно богат: в его царстве множество душ, ушедших в мир иной. Подумайте о нем как о владельце похоронного бюро: даже людям такой профессии нужна жена. К тому же не все браки, заключенные в период с мая по декабрь, оказываются несчастными.
Наконец, видя, что человечество находится на грани вымирания, Зевс согласился вернуть Деметре дочь. И вот тут-то как раз и настал черед граната: отведав еды из подземного царства, девушка была вынуждена возвращаться к Аиду каждый год. Как и ее мать, она тоже страдалица, потому что, хоть она и возвращается на землю с весенними цветами, ее невинности не вернуть.
Кора беззаботна и мила, как дитя. У нее нет ярко выраженного характера, поэтому эпитет, который подобрал для нее Гомер в «Гимне к Деметре», – «тонконогая». Но она была окружена вниманием: в гимне описаны ее подруги, которые в тот день, когда Персефону похитили, собирали вместе с ней цветы на лугу. Ее свежесть пленяет, но и вызывает зависть. Я вспомнила о Коре-Персефоне, когда читала «Энн из Зеленых крыш», книгу Люси Мод Монтгомери. Иногда, оказываясь на травянистой тропе через луг, окаймленной розами, я все еще чувствую, как живо реагирует во мне на весну молодая девушка. Но ведь когда-нибудь девушка должна вырасти, правда?
Возможно, посвященные тоже как-то освежались, прежде чем войти в святилище Деметры в Элевсине. Я спустилась с холма, поросшего соснами, и вышла на финальный отрезок священного пути. В былые времена меня бы окружала толпа греков. Но в тот день кроме меня там была лишь группа туристов из Франции. Я им завидовала, потому что у них был гид, который рассказывал об этих камнях и все объяснял. Я же ничего не смыслила в археологии. Однако вот что я увидела, вооружившись путеводителем: колодец, у которого присела Деметра, когда пришла в Элевсин, был по-прежнему на месте. Широкие, низкие ступеньки вели к пропилеям – переднему двору, а затем поворачивали к холму. Руины утопали в зарослях мака, ракитника и морской лаванды. Справа от меня находилась пещера Аида, настоящий грот в склоне горы. Может, именно здесь Персефона, владычица царства мертвых, вышла, моргая, на весенний свет. В мифе об этом не говорится напрямую, но она, скорее всего, была беременна, ведь ее изнасиловал бог, а боги не дают осечки. (Место, где Аид овладел Корой, находится на Сицилии.) Здесь же стояли храмы Афродиты и Посейдона. Пройдя мимо нескольких залов, в которых продавались сувениры и толпились люди, в самом конце священного пути я нашла сакральное место – Зал посвященных, квадратное пространство с теперь уже отсутствующей крышей; пол его был выложен огромными кусками камня вплоть до того места, где трибуны, похожие на галерку на стадионе, упирались в склон холма.
Так вот где все происходило. По дороге к внутренней части святилища посвященные видели, конечно, не так много бензоколонок или ржавчины, как открылось моему взору. Они, должно быть, шли мимо полей во время жатвы. Павсаний, путешествуя по Элевсину в I веке нашей эры, писал: «Здесь вам показывают гумно Триптолема и алтарь». Триптолем – элевсинский принц, который первым, как говорит Павсаний, посеял зерно. Это было написано почти две тысячи лет назад, но еще двести лет назад, в 1801 году, эта местность по-прежнему оставалась центром поклонения Деметре. В тот год один предприимчивый путешественник из Англии, некий Е. Д. Кларк, исчез с kistophoros – двухтонной статуей, похожей на кариатиду, с корзиной на голове, несмотря на протесты местных жителей. Питер Леви в своих примечаниях к тексту Павсания пишет: «Подбежал бык, несколько раз боднул статую и с ревом убежал». Сокровище Кларка затонуло во время кораблекрушения возле Бичи-Хед в Восточном Суссексе, Англия. В конце концов статую из святилища Деметры все же подняли с морского дна и установили в Кембридже.
За годы, последовавшие за моим паломничеством в Элефсис, я узнала, что в шестидесятых и семидесятых годах, когда Грецией правила хунта «черных полковников», в Саламинском проливе у подножия города, священного для сельского хозяйства, наступил расцвет нефтеочистительных и прочих загрязняющих природу заводов. Элефсис надолго получил репутацию города, разрушенного промышленным развитием. Как будто весь регион был изнасилован, разорен, принесен в жертву – к слову о том, как принять смерть в самый разгар жизни. Полиэтиленовый пакет, конечно, удобен, но неужели оно того стоило – променять святилище богини плодородия на пластик?
«Сон запрещает мне писать, что находится внутри святилища, – продолжает Павсаний, – и что непосвященным не разрешено видеть, о том они и не должны знать». Ранее в Афинах Павсаний посетил Элевсинион – святилище, предположительно посвященное Деметре. Как сообщает древнегреческий путешественник, он хотел было «описать содержимое, но меня остановило то, что я увидел во сне. Я должен вернуться к тому, что не затронет чувств читателя». Похоже, нам так и не удастся узнать о содержании мистерий: след теряется в самом начале римской эпохи.
Одна из самых милых вещей, которые я видела в Элефсисе, – стела, изображающая сидящую женщину с маленькой девочкой у ее ног. Она сидит с прямой спиной, а ребенок доверчиво что-то ей протягивает. В Элефсисе это было единственное произведение искусства, посвященное материнской любви, которой так много в мифе. Когда я уже вернулась домой, я была поражена любовью, которая связывает матерей и дочерей. Я видела своих подруг, которые стали молодыми мамами. Я не помню, чтобы испытывала что-либо подобное, когда сама была ребенком. Может, только с бабушкой, когда она сажала меня к себе на колени и читала вслух – вероятно, оттуда моя любовь к чтению.
На мое раннее детство пришелся довольно мрачный период в жизни нашей семьи. Мама, подобно Деметре, потеряла ребенка. Мальчик по имени Патрик был старше меня на два года. Самого Патрика я не помню, но выросла с мамиными рассказами о том дне, когда он умер, подробными рассказами, повторяемыми снова и снова, ставшими частью семейной мифологии. Стоял март, плохой месяц, через пару недель Патрику должно было исполниться три года. На завтрак был бекон. Мама сказала сыну подождать: она порежет бекон на кусочки, как только покормит меня. Но он не стал ждать – и подавился. Отец тоже был там, сидел за столом и завтракал. Он поднял Патрика, перевернул его вверх тормашками и стал с силой хлопать по спине, чтобы бекон вылетел из горла. (Никто тогда не знал о приеме Геймлиха[87], теперь же закон обязывает вешать обучающие постеры в каждом ресторане.) На тот момент мой отец сделал все, что мог. Но это не помогло. Мама потом часто описывала, в каком состоянии находился отец. Он никогда не говорил о произошедшем, но по ночам, лежа в постели, давал волю слезам. Все его тело сотрясалось от горя. Он разговаривал с приходским священником и просил у того помощи. Святой отец сказал, что родителям нужен еще один ребенок. Так родился мой младший брат. «Но мое сердце было глухо к нему», – говорила мама. И часто повторяла это прямо в присутствии малыша, который был зачат только для того, чтобы заменить Патрика. (И я еще смела думать, что это мне приходится несладко!) Кто мог выдержать сравнение с широкоплечим мальчиком с каштановыми волосами, в темно-бордовой вельветовой рубашке, с встревоженным выражением лица, который жил на ретушированной фотографии, стоящей в рамке на комоде наших родителей? Вещи, оставшиеся после его похорон, прядь волос и венок, хранились в длинной, плоской коробке в дальнем углу буфета. «Мы никак не могли найти его ботиночки, – сказала мама, – они просто исчезли», поэтому его похоронили без них. По пятницам, отвезя домой бабушку, которая навещала нас каждую неделю, мы стояли на заднем крыльце и смотрели на звезды. Мы спрашивали маму: «Какая из звездочек – Патрик?» И она всегда указывала.