Забежал Евтушенко:
— Анатолий Наумович, я все время думаю о вашем романе. Даже свой сценарий забросил (сценарий о состарившемся Д'Артаньяне, Евтушенко же и будет его играть). Сделаем так: я напишу отзыв, это очень важно, поверьте мне. Когда у меня не хотели издавать «Ягодные места», мне помогли только отзывы. Они с этим считаются. И я советую вам: возьмите отзывы еще у нескольких писателей и с этими отзывами отправьте роман в ЦК.
Хороший парень Евтух! Только не знает, что роман арестован.
— Ладно, — отвечаю, — это идея.
— Вы с Распутиным и Астафьевым знакомы? Хотите я им пошлю ваш роман?
— Нет-нет, только без этих.
— Но почему?
— Это уж мое дело почему. Ладно, спасибо за совет.
В конце марта, наконец, раздался звонок из Союза писателей: 4 апреля меня приглашают на закрытое заседание секретариата.
Привожу сделанную мной запись этого заседания.
Кабинет Маркова.
Присутствуют: Верченко, Карпов, Боровик, Рыбаков.
Секретарю приказано никого в кабинет не впускать, по телефону ни с кем не соединять.
Верченко. Анатолий Наумович, мне, Карпову и Боровику секретариат поручил поговорить с вами по поводу вашего романа «Дети Арбата». Все мы этот роман прочитали от начала и до конца. Но прежде всего я хочу, чтобы вы осознали наше к вам отношение. Мы не мыслим советской литературы без писателя Рыбакова, без его книг, на которых воспитывались многие поколения читателей, и мы не мыслим также писателя Рыбакова вне советской литературы. Вы хорошо знаете, как мы все вас любим, ценим и уважаем. Только сегодня я просмотрел ваше личное дело, вашей биографией может гордиться каждый советский человек. Это прекрасная и героическая биография. Тем печальнее и непонятнее выглядит история с романом «Дети Арбата». Рукопись задержана на таможне аэропорта «Шереметьево» у некоего датского подданного при попытке нелегально провезти ее через границу. Сам по себе этот факт экстраординарный и бросает на вас тень. Чтение романа показывает, что этот роман не может быть опубликован в Советском Союзе, в нем дается одностороннее, а следовательно, искаженное изображение нашей истории, конкретно истории тридцатых годов и деятельности в этот период товарища Сталина. Что вы можете сказать нам по этому поводу?
Рыбаков. Может быть, мне лучше послушать товарищей Карпова и Боровика и потом уже ответить на все вопросы?
Верченко. Ну что же, давайте так.
Карпов. Первую часть романа я читал года полтора-два назад. Анатолий Наумович нам давал его в редакцию, его читали я, заведующая прозой Тевекелян, никакого секрета из этого романа Рыбаков не делал. Однако мы этот роман не взяли, так как он был не закончен и судить о нем было трудно. Теперь же я прочитал вторую и третью части, правда, не в рукописи, а в ксерокопии…
Рыбаков. Вот как? Откуда взялась ксерокопия?
Верченко. Это не имеет значения. Продолжайте, Владимир Васильевич.
Рыбаков. Нет, это имеет значение. Если вы сняли с него ксерокопии, то роман выходит из-под моего контроля. Что я и фиксирую.
Карпов. Я в общем согласен с товарищем Верченко: тридцатые годы показаны односторонне. Есть Сталин, его противозаконные действия, однако недостаточно показана и другая сторона тридцатых годов: индустриализация, энтузиазм народа и так далее. И конечно, в таком виде роман печатать сложно. Однако Толя мне говорил. Толя, мы с тобой друзья, поэтому я тебя так называю… Так вот: Толя мне рассказал, что он пишет продолжение романа, пишет Отечественную войну, участником которой был сам. В этом новом романе или новом томе романа, не знаю, как уж назвать, действуют многие персонажи из «Детей Арбата», и возможно, что в условиях войны они будут действовать и выглядеть совсем по-другому, будут патриотами, будут доблестно выполнять свой долг перед родиной. Таким образом, обе стороны сбалансируются. И тогда можно будет искать пути к его опубликованию.
Рыбаков. Новый роман я буду писать несколько лет, когда закончу — не знаю. Поэтому нам надо говорить о том, что есть. А у нас есть пока роман «Дети Арбата».
Боровик. Я не во всем согласен с товарищем Карповым. В частности, с его утверждением, будто в романе многое не показано. В романе показано все. Это не просто роман. Это — эпопея, охватывающая все наше общество сверху донизу. Вопрос не в том, чего там нет, повторяю, там есть все, а вопрос в том, как это изображено. А изображено это, бесспорно, талантливо, но, извините меня, Анатолий Наумович, за такое банальное слово, тенденциозно. Одна из ваших героинь. Варя, кажется, говорит, что Москва пропахла тухлой капустой и гниющей картошкой. Тут проглядывает аллегория — все прогнило.
Рыбаков. Нет, это не аллегория. Речь идет конкретно о доме, где жила Варя и в котором, между прочим, тогда жил и я. Это было голодное время, и для обеспечения населения Москвы на зиму овощами приказали во все подвалы заложить картофель и капусту, так как овощехранилищ не хватало. Так что это примета времени, которой имеет право пользоваться каждый художник. Дальше. Товарищ Карпов сказал правду: роман не является ни секретным, ни подпольным. Он читался в редакциях многих журналов и многократно анонсировался как этими журналами, так и другими органами печати начиная с 1966 года. Это советский роман и предназначался он для советского читателя. Мой роман «Тяжелый песок» издан в двадцати шести странах мира. Там о нем существует обширная пресса, среди людей, занимающихся моим творчеством, есть человек по имени Самуэль Рахлин, корреспондент датского радио и телевидения в Москве. В июне этого года Самуэль Рахлин заканчивает срок своей службы в Москве и по возвращении в Данию намерен писать обо мне книгу. Собирал нужный ему материал и попросил меня, пока он здесь, дать ему «Детей Арбата». Я дал — с условием вернуть роман в январе. Дальнейшие события, как мне рассказывал Рахлин, развертывались так. Он дал почитать роман соседу по дому на Самотеке, шведу, или, как вы сказали, датчанину, на несколько дней. И тот, получив недельный отпуск, решил дочитать рукопись в Стокгольме, положил роман в авоську и отправился на аэродром, где у него из этой авоськи роман и забрали. Если бы я хотел переслать роман на Запад, то, наверное, нашел бы более надежный способ, чем авоська человека, которого и в глаза не видел. Таким образом, все происшедшее на таможне случайность. Здесь должна быть полная и безусловная ясность.
Карпов. В общем-то, конечно, таким способом рукописи за границу не передаются, их провозят дипломаты, которые не подвергаются таможенному досмотру. Как я понимаю, все это обычно происходит на приемах в посольствах, передают из рук в руки, потом провозят.
Верченко. И все же, Анатолий Наумович, вы должны были обеспечить сохранность рукописи, исключить всякую возможность передачи ее за границу. Тем более, вас об этом в свое время предупреждал Альберт Андреевич Беляев, верно ведь?
Рыбаков. Да, говорил: «Могут найтись сволочи, которые перешлют вашу рукопись за границу и здорово подведут вас». И я вам отвечу то же, что ответил Беляеву: Советский Союз является участником Бернской конвенции об авторских правах, и никто без моего согласия не может опубликовать мое произведение. Я не понимаю, почему вас так беспокоит эта история: где бы ни находилась рукопись — здесь или там, я ее единственный хозяин.
Боровик. У них достаточно способов опубликовать то, что они хотят.
Рыбаков. Повторяю: без моего ведома, без моего согласия роман никто не может опубликовать. Рахлину это хорошо известно, он — журналист.
Боровик. Журналистами бывают разные люди, Анатолий Наумович.
Рыбаков. Плохого же вы мнения о своих коллегах по профессии. Рахлина я знаю уже несколько лет, дружу с ним, он порядочный человек. Теперь о романе по существу. В свое время его хотел печатать Александр Трифонович Твардовский. Вот его мнение. (Я зачитал высказывания Твардовского.) Так оценил роман Твардовский, а он понимал в литературе.
Карпов. Да, уж он-то понимал.
Верченко. То, что вы мастер литературы, Анатолий Наумович, мы все знаем. Но этот роман не может быть опубликован. Ни в коем случае, я сказал вам об этом в начале нашего разговора.
Рыбаков. Чего же тогда, собственно, вы от меня хотите?
Верченко. Мы не хотим, чтобы роман попал за границу.
Рыбаков. За это я вам ручаться не могу, я не контролирую все границы. Но одно могу сказать твердо: я надеюсь, что мой роман опубликуют у меня на родине. И я уверен, что только так это и будет.
Верченко. И еще одна просьба, Анатолий Наумович, весь сегодняшний разговор должен остаться между нами. Иначе пойдут ненужные слухи, сплетни, которые только могут вам повредить: есть у нас перестраховщики — начнут задерживать ваши издания и так далее… Зачем вам лишние неприятности?..
30
О заседании секретариата я никому не рассказывал, но слухи о нем тут же распространились по Москве, отчего интерес к роману только повысился. Теперь, давая его читать, я, как советовал Евтушенко, ставил условие: отзыв — обязательно.
Начались съемки «Неизвестного солдата», и мы с Таней поехали в Можайск.
Работа в кино оживляет монотонную жизнь прозаика. По моим сценариям снято много кино– и телефильмов. Все это — экранизация моих книг. Не знаю, как сейчас, но в те времена сценарист в кинематографе был фигурой малозначительной, все решали редакторы, главные редакторы, режиссеры, сценарные коллегии, художественные советы, руководители студий, не говоря уже о государственном, партийном, цензурном контроле. Конечно, и в литературе писателя душили, но в журнал или в издательство он приносил готовую рукопись, ее принимали или отвергали, требовали купюр или поправок, но вместо тебя ее не переписывали. В кино сценарий — отправная точка, от него лишь отталкивались, на экране писатель узнавал, что это его сценарий, только по титрам, названия и то меняли.