От старшего сына Андрея Кобылы, Семёна Жеребца, пошли фамилии Ладыгиных и Коновницыных; от Александра Ёлки — Колычёвы, Неплюевы и Боборыкины; от младшего, пятого, Фёдора Кошки — будущие Романовы и Шереметевы. Кошка стал верным слугой Дмитрия Донского: в 1380 году князь, отправляясь на Куликовскую битву, оставил его «блюсти» Москву; боярин вёл переговоры с могущественным в ту пору Великим Новгородом, в 1389 году стал одним из десяти свидетелей завещания великого князя, а в конце жизни постригся в монахи. Ему принадлежало сохранившееся до наших дней рукописное Евангелие с миниатюрами и кованым серебряным окладом. Сын боярина, Иван Фёдорович Кошкин, и внук, Захарий Иванович, не потерялись среди знатных княжеских фамилий, стекавшихся к московскому двору с середины XV века, — князей Шуйских, Воротынских, Мстиславских и многих других.
Сподвижниками великого князя Ивана III (1462—1505) стали братья-бояре Яков и Юрий Захарьины — они сватали дочь московского государя княжну Елену за литовского князя Александра. Юрий в 1485 году в составе русского войска ходил на Казань, в 1488-м наместничал в Великом Новгороде, в 1500-м в походе против Литвы взял Дорогобуж и участвовал в битве на реке Ведрошь, закончившейся разгромом литовского войска.
Его дети писались уже Захарьиными-Юрьевыми. Из них наибольшую известность получил окольничий и боярин великого князя Василия III (1505—1533) Михаил Юрьевич. Как и отец, Михаил был воеводой в походах на Смоленск в 1512—1514 годах и на Казань в 1524-м. Он исполнял дипломатические поручения: в 1511 году был послан в Литву, чтобы наладить тайную переписку великого князя с его сестрой, вдовствующей княгиней Еленой; в 1519—1520 годах сажал царём в Казани московского ставленника Шаха-Али (в русских документах — Шиг-Алея); при его участии проходили переговоры с литовскими послами и посланником германского императора Сигизмундом Герберштейном. Поручались ему и более деликатные миссии; тот же Герберштейн рассказывал, как «государев секретарь» Михаил Юрьевич отравил «правителя» Каширы, обвинённого в заговоре против великого князя. Во время своей последней болезни Василий III вызвал доверенного боярина из Москвы, и тот всё время находился при нём, поддерживал его при причащении и помогал ослабевшему государю перед смертью творить крестное знамение.
Менее заметный его брат, окольничий Роман Юрьевич, вошёл в историю, когда его дочь Анастасия стала в 1547 году женой молодого царя Ивана IV Васильевича и тем обеспечила фамилии приближение к трону, хотя сама ушла из жизни в 27 лет не от частых родов (она произвела на свет шестерых детей), как считали ранее, а от солей ртути, как показало современное исследование её останков. При этом семейная драма царя обернулась неожиданным последствием — конфликтом с ближайшим окружением и старыми традициями «государева двора». Составитель Пискарёвского летописца приписывал инициативу создания опричнины старшему представителю клана Захарьиных-Юрьевых, двоюродному брату покойной царицы Василию Михайловичу: «Взъярися царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии на всё православное християнство по злых людей совету: Василия Михайлова Юрьева да Олексея Басманова и иных таких же, учиниша опришнину».
Стоит отметить, что до породнения с государем служба рода на протяжении длительного времени протекала ровно: не было ни неожиданных карьерных взлётов, ни опал с казнями, ни «захудания» в тени более удачливых соперников. Увы, мы слишком мало знаем о людях XV—XVI веков, чтобы можно было выделить какие-то фамильные черты, способствовавшие такой карьере. Даже разделение на опричнину и земщину и опричные репрессии не повредило Захарьиным. Брат царицы, боярин и дворецкий Даниил Романович, храбро воевал: участвовал во взятии Казани, в походах против крымцев и литовцев в 1556—1557, 1559 и 1564 годах и в опалу не попал. В числе «ближних людей» Ивана Грозного на протяжении всего времени существования опричнины находился другой брат — Никита Романович, дед первого царя из дома Романовых Михаила Фёдоровича.
Никита Романович (1522—1585/86), начав карьеру рындой (стражем у царского трона) в 1547 году, за почти сорок лет службы стал окольничим и боярином, отличился во многих походах долгой Ливонской войны. Взяв в 1575 году Пернов (нынешний эстонский Пярну), он великодушно предложил жителям выбор — присягнуть царю или покинуть город со всем имуществом. Ему довелось воевать против крымцев и ведать сторожевой и станичной службой на юге, ставить крепость на западной границе, вести переговоры с литовскими послами. После смерти Ивана Грозного он как ближайший родственник — дядя — царя Фёдора Иоанновича до самой своей смерти возглавлял регентский совет. Его племянники, дети Даниила Романовича, погибли вместе с матерью в 1571 году, когда при набеге крымского хана Девлет-Гирея выгорела вся Москва. Другие его братья не имели наследников, и к концу XVI столетия из всех потомков Захария Кошки осталась лишь семья Никиты Романовича, в которой суждено было появиться на свет будущему основателю новой царской династии.
Конец династии Рюриковичей
В июле 1596 года у боярина Фёдора Никитича Романова и его жены Ксении Ивановны родился наследник Михаил. Родители были счастливы, но едва ли представляли себе, какая судьба уготована младенцу. По происхождению он принадлежал к московской элите; его отец приходился правящему государю — своему тёзке, сыну царя Ивана — двоюродным братом. В 1588 или 1589 году молодой аристократ получил боярский чин. Особых воинских или административных дарований он не проявил и подвизался при дворе, но всё же к концу царствования Фёдора Ивановича его «братанич» стал главным дворовым воеводой и считался одним из трёх руководителей государевой Думы. Со временем его отпрыску предстояло занять почётное место среди столичной знати и приумножить службой честь рода. Но царю Фёдору выпало стать последним представителем династии Ивана Калиты — в январе 1598 года он умер, не оставив ни наследников, ни завещания.
Впервые в истории Московского государства пресеклась законная династия. Однако «свято место пусто не бывает». По данным литовской разведки, вскоре определились основные претенденты на трон: братья-бояре Фёдор и Александр Никитичи Романовы, боярин князь Фёдор Иванович Мстиславский и брат вдовой царицы Борис Годунов.
Правитель по знатности уступал конкурентам, но ведь именно он, царский шурин, «слуга и конюший боярин и дворовый воевода и содержатель великих государств, царств Казанского и Астраханского», был при Фёдоре правителем государства. На его стороне были церковь в лице только что поставленного им патриарха Иова, приказная бюрократия, сослуживцы и выходцы из опричнины, в которой он начинал карьеру. Пока в Думе спорили, кто из наиболее знатных достоин власти, Годунов показал, что бороться за неё не хочет, и демонстративно удалился в Новодевичий монастырь.
По сведениям литовских лазутчиков, за него выступали стрельцы и почти вся «чернь». Священники объясняли прихожанам, кто является наилучшим претендентом на трон. Патриарх и сторонники Годунова приняли решение об избрании его на престол. Борис со слезами на глазах клялся, что не мыслил посягать на «превысочайший царский чин» — но через несколько дней после усиленных прошений толпы народа с иконами наконец согласился принять шапку Мономаха. Как говорит сочинённое в 1619 году «Известие о начале патриаршества в России», Годунов якобы дал Фёдору «клятву страшну... яко братию и царствию помогателя имети». Наречённый государь щедрыми пожалованиями привлёк на свою сторону дворянское войско и в сентябре 1598 года венчался на царство в Успенском соборе Кремля. Завершила кампанию фальсификация избирательных документов: грамота о царском избрании в феврале была составлена задним числом в июле, и подписывали её аж до начала следующего года те представители духовенства и дворянства, которые уже были поставлены перед фактом «выборов» и не присутствовали в Москве.
Правдами и неправдами Годунов достиг высшей власти. Он оказался талантливым правителем и многое сделал для страны, порой опережая своё время. Он снизил непомерно выросшие при Иване Грозном налоги, стремился ликвидировать белые (не платившие налогов) частновладельческие слободы и дворы в городах, основал главный порт допетровской России — Архангельск. Началось строительство городов-крепостей на южных и юго-восточных границах: Воронежа, Ливен, Ельца, Белгорода, Оскола, Самары, Уфы, Саратова, Царицына. Развернулось освоение Сибири: была основана её столица Тобольск и к началу XVII века окончательно разгромлен хан Кучум. С иранским шахом Аббасом I заключили союз, в 1588 году в устье Терека появилась первая русская крепость на Северном Кавказе.
Первым из русских Борис просватал дочь за датского принца и за сотню лет до Петра I стал приглашать в Россию иностранных специалистов: врачей, рудознатцев, военных. Он хотел основать в Москве университет и послал в Вену и Оксфорд дворянских «ребят» для изучения иностранных языков и прочих наук. В Москве были построены каменный мост через реку Неглинку, Лобное место на Красной площади для провозглашения государевых указов; закончено длившееся целый век возведение колокольни Ивана Великого в Кремле; появились укрепления в столице (Белый город на месте нынешнего Бульварного кольца) и Смоленский кремль. Но как бы ни старался Борис, он не был «природным» государем, а потому о соперниках не забывал. В 1600 году Романовы и их родня попали в опалу по обвинению в хранении неких «кореньев» и умысле на «государское здоровье». Фёдор Никитич, наиболее вероятный претендент на трон, был пострижен в монахи, та же участь постигла его жену, а дети, братья и остальные родственники отправились в ссылку. Четырёхлетний Миша был разлучён с родителями и жил на Белоозере с сестрой Татьяной и другими родичами под надзором тётки Анастасии Никитичны.
В отличие от Ивана Грозного, Годунов не устраивал кровавых шоу с казнями «изменников». У него был свой стиль: разосланные в отдалённые места оппоненты с помощью сопровождавших «приставов» тихо прощались с жизнью. Так произошло и с братьями Александром, Михаилом и Василием Романовыми. Больного Ивана Никитича царь помиловал, но Фёдор (теперь инок Филарет) сидел в заточении в Антониево-Сийском монастыре и переживал: «Милые де мои детки, маленки де бедные осталися; кому де их кормить и поить? Таково ли де им будет ныне, каково им при мне было? А жена де моя бедная, наудачу уже жива ли?»