Другим рычагом проведения реформ стали Преображенский приказ в Москве и Тайная канцелярия в Петербурге — органы политического сыска, впервые выделившиеся при Петре в самостоятельное ведомство, пресекавшее все попытки сопротивления правительственному курсу. Главный судья Преображенского приказа, жестокий, но честный и неподкупный «князь-кесарь» Фёдор Юрьевич Ромодановский даже замещал царя во время отъездов, коротко и ясно сообщая ему о своей деятельности: «Беспрестанно в кровях омываемся». Процедура следствия по политическим делам заканчивалась массовыми расправами: в 1698 году после подавления выступления стрельцов был казнён 1091 человек; из пятисот привлечённых по делу о восстании в Астрахани (1706) 365 человек были приговорены к повешению, отсечению головы, колесованию.
Контроль «сверху» Пётр дополнял наблюдением «снизу». В 1713 году государь впервые обязался лично принимать и рассматривать доносы и призвал подданных «без всякого б опасения приезжать и объявлять... самим нам» о «преслушниках указам» и «грабителях народа». За такую «службу» доносчик мог получить имущество виновного, «а буде достоин будет — и чин». Рассчитывать на такой карьерный взлёт могли все, «от первых даже до земледельцоф». Поощряя практику доносительства, в следующем году царь указом от 23 ноября во всеуслышание пригласил неизвестного автора подмётного письма «о великой ползе его величеству и всему государству» явиться к нему за наградой в 300 рублей — огромной по тем временам суммой. Однако в ответ хлынула волна устных и письменных обращений, разобрать которые по существу не хватало рук. Поэтому очередной собственноручный указ Петра от 25 января 1715 года выразил разочарование царя: «воровские и раскольнические» письма были наполнены различными «измышлениями» и неуместной критикой властей, а авторы истинно важных доношений так и не решались явиться за наградой. Отныне предписывалось подмётные письма сжигать, не вскрывая. Однако при этом указ убеждал: «Нет в доношениях никакой опасности», — и приводил достойные примеры для подражания — царских фискалов, доносивших «не точию на подлых, но и на самыя знатныя лица без всякой боязни».
Донос стал для власти источником информации о реальном положении вещей, а для подданных — единственным доступным путём свести счёты с влиятельными обидчиками. Можно представить, с каким «чувством глубокого удовлетворения» обыватели сочиняли бумагу (а чаще по неграмотности объявляли «слово и дело»); в результате воевода или офицер, а то и бедолага-сослуживец могли угодить под следствие. «По самой своей чистой совести, и по присяжной должности, и по всеусердной душевной жалости... дабы впредь то Россия знала и неутешные слёзы изливала», — захлёбываясь от восторга, доносил подьячий Павел Окуньков на соседа-дьякона: тот «живёт неистово» и «служить ленитца».
Импульсивный царь мог даже лично сдать в застенок нового «клиента». В день его рождения, 30 мая 1724 года, сын купца Гостиной сотни из Серпухова Афанасий Шапошников оказался рядом с императором на службе в церкви Преображенского, где от души поднёс ему три украшенных цветными лентами калача. Царь принял подарок, а приглянувшегося ему молодого купца пригласил в Лефортовский дворец и посадил с собой обедать. Но за столом осмелевший молодец позволил себе спросить: «Есть ли польза в том употреблении табаку?» — и рассказал, как сам пробовал курить и нюхать табак, но «пользы не нашёл, кроме греха». В ответ император «изволил рассмеятца и сказал ему: “Не рыть бы де тебе, Афонасей, у меня каменья”», — а после трапезы внезапно подошёл к гостю, «изволил ударить ево тростью дважды и указал взять ево под караул». Незадачливый детина последовал за Петром из Москвы в Петербург уже в качестве «колодника» и просидел в Тайной канцелярии вплоть до самой смерти государя.
Ответом на искренний поступок простолюдина стала величайшая милость — возможность посидеть за царским столом и побеседовать с государем. Будь Пётр в другом расположении духа — как знать, возможно, и сложилась бы карьера ещё одного петровского «птенца». Но «отеческая» угроза неразумному подданному внезапно перешла в собственноручную расправу с отправкой гостя «под караул». В этом крохотном эпизоде, случившемся на фоне коронационных торжеств, наглядно проявились не только характер и образ действия самого Петра, но и методы его реформ, в одночасье возносившие людей к вершинам власти и могущества и безжалостно свергавшие их оттуда в небытие. Фортуна Петровской эпохи была капризна и жестока.
Капитализм из-под палки
При отце Петра железо в Россию ввозилось из Швеции, ружья — из Голландии, да и сам он ещё несколько лет после Полтавской баталии вынужден был закупать оружие за границей. Но в первой четверти XVIII века в стране произошёл резкий скачок в развитии мануфактурного производства: к 1725 году количество мануфактур увеличилось в разы, появились новые отрасли: табачное, полотняное, шёлкоткацкое, хлопчатобумажное производства. В России впервые стали писать на отечественной бумаге; в украинской Ахтырке открылась первая табачная мануфактура, а в только что основанном Петербурге — шпалерная (гобеленовая). Появились даже игральные карты отечественного производства. Окрепли уральские металлургические заводы: выпуск их продукции вырос в пять раз; по этому показателю Россия заняла третье место в мире. Выплавка чугуна за четверть века увеличилась со 150 тысяч до 800 тысяч пудов. В 1724 году был издан указ о продаже железа с казённых заводов на внешнем рынке.
Вырос настоящий «военно-промышленный комплекс»: крупные (на некоторых было больше тысячи работников) предприятия — Тульский и Сестрорецкий оружейный заводы, Адмиралтейская верфь, Петербургский литейный двор, Хамовный, Канатный, Суконный, Портупейный, Шляпный дворы и другие мануфактуры — смогли вооружить, одеть и экипировать армию, оснастить и снабдить всем необходимым флот.
С 1702 года стали массово призываться иностранные специалисты — ремесленники, офицеры, учёные, в контракты которых включалось требование «учить русских людей без всякой скрытности и прилежно». Выгодные условия привлекали мастеров, к неудовольствию правительств их стран. «Вечером я явился в мастерскую в сопровождении Пэрсона, моего секретаря, и четырёх слуг; мы большую часть ночи провели в разрушении материалов и инструментов», — докладывал в Лондон в июле 1705 года английский посол Чарлз Уитворт о ночном погроме, произведённом им в московском отделении британской Табачной компании. Дипломат по поручению своего правительства уничтожал секреты «скручивания», крошения и прессования табака, поскольку русские власти отказали компании в монополии на торговлю и собирались завести свою мануфактуру, сманив на неё английских мастеров. Вслед за специалистами «импортировались» организационноэкономические формы: в России впервые появились акционерные общества («кумпании») и биржа. На смену серебряной копейке пришли золотой червонный, серебряные рубль и полтинник и медная мелочь.
Основанные казной предприятия передавались в частные руки с беспроцентными ссудами и другими льготами. Так, в 1717 году по царскому указу его приближёнными Ф. М. Апраксиным, П. А. Толстым и П. П. Шафировым была учреждена шёлковая компания, получившая из казны 36-тысячную субсидию, землю и здания (стоимостью 45 500 рублей), право беспошлинной продажи своих изделий в течение пятидесяти лет, свободу от податей и постойной повинности. Даже привезённый казённым караваном китайский шёлк царь повелел отдать новоявленным фабрикантам бесплатно, «дабы оная фабрика размножилась» (он мечтал развернуть в России мировой центр производства шёлковых тканей из доставляемого с Востока сырья).
Ближайший друг Петра I Александр Данилович Меншиков стал хозяином кожевенных, винокуренных, парусных, стекольных, поташных, кирпичных предприятий, рыбных, салотопных, солеваренных промыслов, пильных мельниц, рудников. Одни он эксплуатировал сам, другие сдавал в аренду своим или чужим крестьянам, купцам, посадским людям, вёл ростовщические операции. В Москве светлейший князь скупал лавки, харчевни, погреба, торговые места и сдавал их на оброк мелким торговцам. В только что основанном Петербурге он первым догадался завести доходный дом. Огромные прибыли принесли казённые подряды, в которых он участвовал с помощью подставных лиц. Тем же занимались и другие администраторы.
Берг-привилегия (1719) разрешала всем без исключения подданным разыскивать залежи полезных ископаемых и строить заводы даже на частных владениях при уплате хозяину земли 1/32 дохода. В духе политики «меркантилизма» (вмешательства государства в хозяйственную жизнь с целью накопления в стране денег) поддерживался активный торговый баланс (превышение экспорта над импортом), а протекционистские меры были направлены на покровительство отечественной промышленности, увеличение экспорта готовой продукции и уменьшение импорта сырья.
За границей появились первые русские консульства. Таможенный тариф 1724 года устанавливал высокие (до 75 процентов) пошлины на импорт железа, швейных игл, парусины, скатертей, салфеток, выделанных кож, некоторых видов тканей — тех товаров, производство которых в России было уже освоено или налаживалось; на товары, не производимые в стране, пошлина была умеренная (от четырёх до десяти процентов; импорт ценных видов сырья (шёлк-сырец) объявлялся беспошлинным. Вывозимые товары облагались трёхпроцентной пошлиной, за исключением сырья и полуфабрикатов, необходимых для российских фабрик, вывоз которых был запрещён.
В результате форсированного развития промышленности 72 процента русского экспорта в 1725 году составляли готовые изделия и полуфабрикаты; остальное приходилось на традиционные виды сырья. Через год после смерти царя-преобразователя через Петербург было вывезено товаров на 2 миллиона 403 тысячи рублей, а ввезено на 1 миллион 550 тысяч рублей. Русское железо и парусина стали конкурентоспособными на мировом рынке; демидовский металл с клеймом «Старый соболь» экспортировался в Европу, а затем и в Америку. В 1725 году в Петербург прибыло 450 торговых судов — страна начала вхождение в мировой рынок.