Едва ли мальчишка задумывался о своём будущем; но многие люди, как знатные, так и «подлые», считали, что именно маленький Пётр является единственным законным наследником российского престола. На него делали ставку будущий канцлер, а тогда посол в Дании А. П. Бестужев-Рюмин и его окружение, в которое входил наставник царевича. Хитрый Остерман предлагал иной выход: брак Петра и Елизаветы (племянника и тётки!) с выделением ей Прибалтики в личное владение. Однако все эти планы были похоронены Меншиковым, положение которого по мере ухудшения здоровья императрицы становилось всё более шатким. После смерти Петра 1 Меншиков был самым решительным противником воцарения Петра II, но к весне 1727 года он неожиданно для своих бывших единомышленников превратился в горячего сторонника юного царевича. Он задумал женить царевича на своей дочери, в результате чего сам он смог бы стать регентом при несовершеннолетнем государе. Да и только что заключённый союз с Австрией заставил изменить отношение к племяннику императора Карла VI, тем более что датские и австрийские дипломаты считали кандидатуру великого князя наиболее благоприятной для своих интересов.
У Меншикова были две дочери — Мария и Александра. Старшую уже помолвили с польским графом Петром Сапегой. Вероятно, позже Меншиков решил подстраховаться, и в проекте завещания Екатерины оказался пункт об обручении будущего императора Петра II с одной из дочерей светлейшего, но без упоминания имени невесты. Екатерина умирала, поэтому у Меншикова оставалось очень мало времени, чтобы убедить императрицу в необходимости подобной комбинации. Но он всё же смог добиться её принципиального согласия, однако встретил сопротивление со стороны недавних единомышленников. Одним из них подобный поворот событий грозил опал ой, других пугала бесконтрольная власть, которую получал Меншиков.
В числе недовольных были генерал-полицмейстер А. М. Девиер, член Верховного тайного совета граф П. А. Толстой, генералы-гвардейцы И. И. Бутурлин и А. И. Ушаков. Их мнения сводились к тому, чтобы Екатерина «короновать изволила при себе цесаревну Елисавет Петровну или Анну Петровну, или обеих вместе. И когда так зделаетца, то ея величеству благонадёжнее будет, что дети её родные». А о судьбе царевича Толстой писал: «Как великий князь научитца, тогда можно его за море послать погулять и для обучения посмотреть другие государства, как и протчие европейские принцы посылаютца, чтоб между тем могли утвердитца здесь каранация их высочеств». Решительный Девиер пытался даже сделать наследника своим орудием — «нечто ему на ухо шептал» и призывал: «Поедем со мной в коляске, будет тебе лучше и воля, а матери твоей не быть уже живой».
До настоящего заговора дело не дошло — Меншиков нанёс удар первым. 24 апреля он добился от Екатерины указа об аресте Девиера, затем были схвачены Толстой и другие оппоненты светлейшего князя. Следствие проходило в спешке под его сильнейшим давлением и обернулось обвинением в подстрекательстве к «великому возмущению» с полагавшимся в таких случаях пыточным розыском. 4 мая императрице был сделан доклад по делу; 5 мая Меншиков четыре раза посещал умиравшую и добился-таки именного указа о предоставлении уже следующим утром краткого доклада по делу. Доклад и приговор были готовы лишь к вечеру 6 мая, в последние часы жизни Екатерины, и утверждены ею в присутствии Меншикова, не отходившего от её постели. Толстой был отправлен в заточение в Соловецкий монастырь, Девиер и Скорняков-Писарев — в Сибирь, Бутурлин — в деревню, Ушаков и Иван Долгоруков отправлены служить в полевые полки.
Утром 7 мая Меншиков представил гвардии нового императора, затем была проведена церемония утверждения государя. Было зачитано завещание Екатерины, согласно которому до совершеннолетия Пётр II «за юностью не имеет в правительство вступать» и его опекунами назначались Анна, Елизавета, герцог Голштинский и члены Верховного тайного совета. Чтение документов завершилось присягой императору. Пётр II, которому шёл двенадцатый год, в окружении родственников принимал поздравления и объявил о своём желании регулярно присутствовать на заседаниях Верховного тайного совета. Началось его недолгое царствование.
«Я покажу, кто император...»
К вечеру 7 мая 1727 года светлейший князь считал себя победителем. Противники были повержены, и теперь он, выскочка, сумевший своей хваткой и способностями пробить дорогу на самый верх, мог стать подлинным правителем империи. Пётр II — ребёнок, ему ещё расти и расти. К тому же мальчик знает, что только благодаря ему, Меншикову, он получил корону. Оставалось породниться с императором.
Светлейшему надо было окончательно упрочить своё положение и престиж своего семейства. 7 мая сам Александр Данилович стал адмиралом, а его сын Александр — обер-камергером, то есть занял высшую должность среди придворных Петра II. Через несколько дней руководимый Меншиковым Верховный тайный совет решил, что малолетнему Петру «и государыням цесаревнам не о важных делах протоколов крепить не надобно», то есть их участие в повседневной правительственной деятельности признавалось излишним. Светлейший князь устроил для придворных небольшой спектакль: Пётр II зашёл в его покои и неожиданно заявил: «Я хочу уничтожить фельдмаршала!» «Эти слова, — писал саксонский посланник Лефорт, — привели всех в недоумение, но, чтобы положить конец всем сомнениям, он показал бумагу князю Меншикову, подписанную его рукой, где он назначал Меншикова своим генералиссимусом». За безвестные заслуги его сын стал генерал-лейтенантом, получил орден Андрея Первозванного и даже дамский орден Святой Екатерины. Таким же орденом была награждена старшая дочь светлейшего Мария, а младшая Александра и свояченица Варвара Арсеньева — только что учреждённым орденом Александра Невского.
Меншиков перевёз Петра II в свой дворец на Васильевском острове, который тут же был обнесён забором. В Петербурге тогда свирепствовала оспа, поэтому Александр Данилович распорядился, чтобы никто из больных и их родственников не смел даже приближаться к его резиденции. Светлейший старался постоянно держать царя при себе. Вместе с Петром он садился за обеденный стол, сам возил его то на конный, то на галерный двор, совершал развлекательные поездки по городу, а также в Кронштадт и в Ораниенбаум — свою загородную резиденцию.
Правителю с большим трудом удавалось сохранять приличия. Сразу же после похорон Екатерины (16 мая) начались приготовления к обручению Петра II с Марией Меншиковой. Её несостоявшемуся жениху Петру Сапеге сама Екатерина I перед смертью предложила в жёны свою племянницу графиню Софью Карловну Скавронскую.
Двадцать четвёртого мая 1727 года произошло обручение, которое совершил сподвижник Петра I архиепископ Феофан Прокопович. Синод повелел во всех церквях России поминать рядом с Петром II «обручённую невесту его, благоверную государыню Марию Александровну». Для неё был создан особый двор с бюджетом в 34 тысячи рублей на содержание камергеров, фрейлин, гайдуков, лакеев, пажей, поваров и прочего персонала, во главе которого стала умная и деятельная сестра светлейшей княгини обер-гофмейстерина Варвара Арсеньева. Одновременно от мальчика-императора удалялись все, кто казался Меншикову опасным. Первым делом из России была выдворена цесаревна Анна Петровна вместе с мужем, герцогом Голштинским. Полюбившийся Петру II молодой камергер Иван Долгоруков вынужден был уехать на службу в Томский полк; наставник царя Семён Маврин был срочно отправлен в Тобольск, а «арап Петра Великого» гвардии поручик Абрам Ганнибал — в Селенгинск, строить крепость на границе с Китаем. За пределы России был выслан и прежний учитель юного императора Иван Зейкин.
Все распоряжения, разумеется, формально исходили от самого Петра II, который, казалось, был надёжно изолирован от нежелательного влияния. И юный царь, казалось, соответствовал предназначенной ему роли: не разлучался с детьми своего опекуна, не проявлял интереса к государственным делам. Единственное известное его увлечение — охота — тоже контролировалось Меншиковым, сопровождавшим Петра в поездках по окрестностям Петергофа. Там же для игры и обучения юного императора в июле 1727 года была заложена «потешная» крепость Петерштадт.
Сам же светлейший князь находился на вершине мирской славы и получал поздравления от нидерландских Генеральных штатов и императора Карла VI. «Полудержавный властелин», бесконтрольно распоряжавшийся финансами, провёл через Верховный тайный совет решение о выпуске в придачу к легковесным медным пятакам копеек общим номиналом в миллион рублей полушек на полмиллиона. По его приказу чеканились изготовленные из «фальшивого серебра» с большим содержанием мышьяка новые монеты; члены Берг-коллегии потом признавались, что так и «не осмелились» подать в совет соответствующее доношение. Готовилась к изданию монументальная биография «Заслуги и подвиги его высококняжеской светлости князя Александра Даниловича Меншикова», авторы которой на всякий случай указывали и на происхождение князя от «древней польской фамилии», и на его родство с удельным князем Андреем Васильевичем, братом Ивана III. Сам же Меншиков уже предполагал закрепить своё родство с династией женитьбой сына на сестре императора Наталье, чтобы в любом случае страной управляли его потомки.
Правитель карал и миловал, отбирал и раздавал своим приверженцам имения. Он взял под собственную «дирекцию» дворцовое ведомство и позволял себе бесцеремонно вмешиваться даже в церковные дела. Но при этом князь в 1727 году практически не посещал Военную коллегию, президентом которой являлся, всё реже бывал на заседаниях Верховного тайного совета и подписывал их протоколы не читая — и тем самым постепенно выпускал из рук контроль над гвардией и государственным аппаратом, где даже его «креатуры», подобно члену Военной коллегии Егору Пашкову, в частных письмах стали весьма нелестно отзываться о своём патроне.
Могущество правителя внушало опасения и сплачивало недовольных. Однако пока Меншиков говорил и действовал от имени императора, с ним ничего нельзя было сделать. Но 22 июня светлейший заболел и оказался надолго прикованным к постели. В «предсмертном» обращении к Петру II Меншиков не только просил его выполнить свои обещания, данные невесте, но и, будучи государственным человеком, указывал царю на ожидавшие его трудности: «Восприяли вы сию машину недостроенную, которая к совершенству своему многова прилежания и неусыпных трудов требует». Князь призывал своего воспитанника стремиться к тому, чтобы все его «поступки и подвиги изобразовали достоинство императорское»; предостерегал от людей, «которые похотят вам тайным образом наговаривать». Хорошо зная нрав мальчика, он советовал «в езде так и в протчих забавах умеренно и осторожно поступать», вести себя кротко и быть достойным памяти деда, «как чрез учение и наставление, так и чрез помощь верных советников».