И. К.). При таком состоянии дел не токмо целость верных наших союзников, святость нашего слова и сопряжённая с тем честь и достоинство, но и безопасность собственной нашей империи требовали не отлагать действительную нашу противу сего нападателя помощь».
Русская армия нанесла поражение пруссакам при Гросс-Егерсдорфе (1757) и Кунерсдорфе (1759); в начале 1758 года русские войска заняли Восточную Пруссию, а в 1760-м на короткое время захватили Берлин. Однако у противников Фридриха II отсутствовало единство интересов и действий. Австрийский двор боролся за возвращение отнятой в 1740-х годах Силезии и требовал участия русской армии именно на этом театре войны. Отправленная туда русская армия в 1760—1761 годах из-за разногласий с австрийцами и прусских маневров не смогла разгромить пруссаков. Французы рассматривали альянс с Россией как случайное стечение обстоятельств и не собирались отказываться от традиционной политики «восточного барьера» — системы союзов с реальными и потенциальными её противниками Швецией, Польшей и Турцией. В Париже опасались «слишком больших успехов русских в этой войне». В соответствии с этими установками знаменитого «секрета короля» — тайной дипломатии Людовика XV — в 1760 году французский МИД инструктировал своего посла в России барона де Бретейля. Тамошние политики мечтали возвести на русский престол свергнутого Ивана Антоновича и вызвать смуту, которая была бы выгодна королю, «так как она ослабила бы русское государство».
Однако попытки французской дипломатии склонить Россию к миру оказались напрасными. М. И. Воронцов, несмотря на обещанные ему французским двором 800 тысяч ливров, оказался бессилен — передал, что не может воздействовать на императрицу. Елизавета была намерена продолжать борьбу «со всею силою и ревностию» и даже обещала в случае нехватки средств заложить свои платья и драгоценности. В декабре 1761 года генерал Пётр Румянцев взял Кольберг (нынешний польский Колобжег) — крепость и порт на побережье Балтийского моря. Тогда же был подготовлен «план операций на будущую 1762 году кампанию». К началу нового года заграничная армия вместе с гарнизонами и иррегулярными частями составляла внушительную силу — 123 889 человек.
Но в мире придворных «конъектур» будущее выглядело менее определённо. Затянувшаяся война нарушила равновесие между придворными «партиями». Последние годы царствования Елизаветы принесли ей туже проблему, что и её отцу: конфликт с взрослым и законным наследником. Пётр Фёдорович, не скрывавший своих симпатий к Пруссии, был выведен из состава Конференции при высочайшем дворе. С другой стороны, болезнь Елизаветы и её отход отдел заставляли окружение императрицы всё больше считаться с намерениями «молодого двора». Появились слухи о возможном отстранении от престолонаследия Петра Фёдоровича и передаче короны маленькому Павлу Петровичу. Позднее сама Екатерина II сообщала, что «за несколько времени» до смерти Елизаветы Петровны Иван Шувалов предлагал воспитателю Павла Н. И. Панину «переменить наследство» и «сделать правление именем цесаревича», на что Панин ответил отказом.
И всё же Елизавета не рискнула изменить ею же утверждённый порядок. Императрица теперь часто болела: помимо астмы и, вероятно, диабета, она страдала частыми припадками эпилепсии, после которых по несколько дней пребывала в бесчувственном состоянии. В последние месяцы жизни она устранилась от дел в Царском Селе. Начавшиеся в конце 1740-х годов реформы в условиях войны и начавшейся борьбы за власть были свёрнуты. В очередной раз не было завершено составление Уложения, не проведён в жизнь указ 1757 года о передаче управления церковными вотчинами светским властям.
«...Для неё ненавистно всякое напоминание о делах, и приближённым нередко случается выжидать по полугоду удобной минуты, чтобы склонить её подписать указ или письмо. В течение настоящей длинной зимы (1760/61 года. — И. К.) императрица всего только раз показывалась в публике (в праздник Св. Андрея), а с тех пор по самую Пасху... она не выходила из своих покоев, куда запиралась совершенно одна в частых припадках меланхолии или где забавлялась с детьми и маленькими калмыцкими девочками. Принимая же у себя общество, она выносила присутствие только самого ограниченного числа придворных. Её успешно развлекает и забавляет один теперь из её хора, буффон и мимик, по имени Компани...
Кроме истерических припадков, симптомов потери крови, совершающейся у неё постепенно, и другой местной болезни, императрица Елисавета в течение всей настоящей зимы страдала ещё от раны на ноге, но ни за что не хотела ни лечиться, ни следовать какому бы то ни было режиму. Она ни с кем не желает советоваться, кроме одного лекаря по имени Фуасавье, но он не иное что, как цирюльник и ниже всякой посредственности.
В этом состоянии она ещё сохраняет страсть к нарядам и с каждым днём становится в отношении их всё требовательнее и прихотливее. Никогда женщина не примирялась труднее с потерей молодости и красоты. Нередко, потратив много времени на туалет, она начинает сердиться на зеркало, приказывает снова снять с себя головной и другие уборы, отменяет предстоявшее театральное зрелище или ужин и запирается у себя, где отказывается кого бы то ни было видеть»27.
Иван Шувалов остался единственным докладчиком больной императрицы, а порой был единственным придворным, кого она допускала к себе. О настроениях в её окружении повествует переписка между ним и канцлером Воронцовым в ноябре 1761 года. Канцлер желал уйти в отставку; фаворит умолял его не делать этого, но одновременно признавал полный паралич управления: «Все повеления без исполнения, главное место без уважения, справедливость без защищения. Вижу хитрости, которых не понимаю, и вред от людей, преисполненных моими благодеяниями».
Третьего декабря Елизавета высказала свой «гнев» сенаторам за их «излишние споры и в решениях медлительство» — и слегла окончательно. Как и отец, она до самого конца гнала мысль о смерти: распорядилась приготовить ей покои в новом Зимнем дворце к марту 1762 года. Но переехать туда ей не было суждено: 12 декабря «вдруг сделалась с нею прежестокая рвота с кашлем и кровохарканьем». Врачи прибегли к кровопусканию и увидели, что «во всей крови её было уже великое воспаление». 25 декабря 1761 года «Петрова дщерь» скончалась.
Глава девятая«ОН НЕ БЫЛ ПОХОЖ НА ГОСУДАРЯ»
«Голштинский чёртушка»
Благоразумнее и безопаснее иметь дело
с такими простаками, как мы...
Судьба появившегося на свет в феврале 1728 года внука Петра Великого началась трагично: его мать, российская цесаревна Анна Петровна, умерла после родов. Отец мальчика герцог Карл Фридрих был племянником шведского короля Карла XII, и его сын в принципе мог претендовать и на русский, и на шведский престолы. Но высокое родство не принесло выгод. В тени баталий Северной войны и без того малое герцогство Гольштейн-Готторпское понесло невосполнимые потери: отец Карла Фридриха сражался в рядах шведской армии и пал в бою; победители-датчане отобрали область Шлезвиг с родовым замком в Готторпе. Самостоятельно вернуть утраченное герцог не рассчитывал и надеялся только на могучего союзника-покровителя. Женившись в 1725 году на дочери Петра I, Карл Фридрих рассчитывал на помощь России. Однако тёща-императрица Екатерина I воевать с объединённым датско-английским флотом не решилась. А смерть жены и воцарение Анны Иоанновны сделали сюжет неактуальным — императрица не любила свояченицу герцога Елизавету, а его самого и его сына-«чёртушку» и подавно. Карл Фридрих мог только мечтать о реванше и завещал эту мечту сыну.
Однако юный наследник, названный в честь славных дедов Карлом Петером Ульрихом, оставшийся в 1739 году круглым сиротой, едва ли мог её осуществить. Но тут его русская тётка в результате дворцового переворота стала императрицей. Детей (по крайней мере законных) у Елизаветы не было, и необходимость утверждения на троне потомков Петра I оставляла ей единственный вариант. В декабре 1741 года в Голштинию прибыло секретное посольство, и двоюродный дядя юного герцога Адольф Фридрих охотно отправил мальчика в далёкую Россию. Елизавета Петровна встретила племянника радушно, обещала быть ему второй матерью, хотя и была удивлена видом бледного и худого наследника и его скудным образованием — за исключением французского языка.
Но выбирать не приходилось. Двор торжественно отметил четырнадцатилетие «его королевского высочества владетельного герцога Шлезвиг-Голштинского», а затем он отбыл на коронацию тётки в Москву. Вскоре мальчик уже был подполковником гвардейского Преображенского полка и полковником кирасирского. В это время Карл Петер Ульрих был избран наследником шведского престола — преемником слабого и ограниченного сословиями в правах короля Фридриха Гессенского (затеявшего тем не менее войну с Россией). Но Елизавета успела раньше: после принятия православия манифестом от 7 ноября 1742 года её племянник был объявлен наследником престола с титулом его императорского высочества и указанием поминать его на богослужении как «внука Петра Первого, благоверного государя великого князя Петра Фёдоровича». Штелин отметил, что на церемонии императрица «показывала принцу, как и когда должно креститься, и управляла всем торжеством с величайшею набожностью. Она несколько раз целовала принца, проливала слёзы, и с нею вместе все придворные кавалеры и дамы, присутствовавшие при торжестве». Проигравшим войну шведам пришлось в 1743 году довольствоваться избранием на престол голштинского дяди Петра, что Россию вполне устраивало. При заключении в августе мирного договора юный великий князь подписал отречение от шведского трона.
Следовало позаботиться о должном образовании будущего государя. Вопреки расхожим утверждениям, он не был совершенным невеждой. Отчёты воспитателей принца за 1739—1741 годы из голштинского архива показывают, что Карл Петер Ульрих владел французским и латынью, изучал арифметику, римское право, фехтование и верховую езду; прочёл Библию с комментариями и имел представление об истории и географии соседних стран. Другое дело, что преподаватели были скучны и суровы, а наказания — часты и жестоки: заточение в капелле на хлебе и воде, хождение в «позорном колпаке», запрет на игрушки, стояние в углу на коленях на горохе, порка розгами под звуки флейты и барабана. Неудивительно, что мальчишка учился из рук вон плохо и на всю оставшуюся жизнь сохранил отвращение к школьному занудству.