«...государь был охотник до курения табаку и любил, чтоб и другие курили, и все тому натурально в угодность государю и подражать старались, то и приказывал государь всюду, куда ни поедет, возить с собою целую корзину голландских глиняных трубок и множество картузов с кнастером и другими табаками, и не успеем куда приехать, как и закурятся у нас несколько десятков трубок и в один миг вся комната наполнится густейшим дымом, а государю то было и любо, и он, ходючи по комнате, только что шутил, хвалил и хохотал.
Но сие куда бы уже ни шло, если б не было ничего дальнейшего и для всех россиян постыднейшего. Но та-то была и беда наша! Не успеют, бывало, сесть за стол, как и загремят рюмки и покалы и столь прилежно, что, вставши из-за стола, сделаются иногда все как маленькие ребяточки и начнут шуметь, кричать, хохотать, говорить нескладицы и несообразности сущие. А однажды, как теперь вижу, дошло до того, что, вышедши с балкона прямо в сад, ну играть все тут на усыпанной песком площадке, как играют маленькие ребятки. Ну все прыгать на одной ножке, а другие согнутым коленом толкать своих товарищей под задницы и кричать: “ну! ну! братцы, кто удалее, кто сшибёт с ног кого первый!” — и так далее. А по сему судите, каково же нам было тогда смотреть на зрелище сие из окон и видеть сим образом всех первейших в государстве людей, украшенных орденами и звёздами, вдруг спрыгивающих, толкущихся и друг друга наземь валяющих? Хохот, крик, шум, биение в ладоши раздавались только всюду, а покалы только что гремели. Они должны были служить наказанием тому, кто не мог удержаться на ногах и упадал на землю. Однако всё сие было ещё ничто против тех разнообразных сцен, какие бывали после того и когда дохаживало до того, что продукты бакхусовы оглумляли всех пирующих даже до такой степени, что у иного наконец и сил не было выйтить и сесть в линею, а гренадеры выносили уже туда на руках своих»30.
Екатерина II утверждала, что её супруг в гневе даже порол приближённых розгами, «не стесняясь ничьим присутствием», чем вызвал изумление английского посла Кейта. Эта информация может и не соответствовать действительности; но то, что император, собравшись жениться на своей пассии Воронцовой, приказал прямо на парадном обеде арестовать жену, не вызывает сомнения. Лишь Георг Голштинский, дядя Петра, уговорил его отменить приказ.
К тому же возрождение духа «австерии времён Петра Великого» уже не совпадало со вкусами и привычками общества. Такое поведение более или менее естественно смотрелось бы при дворе Анны Иоанновны, рядом с её шутами и стрельбой из окон; но теперь оно уже выглядело совершенно неприемлемым. Милые Петру III кабацко-солдатская «демократичность» и простота нравов воспринимались как «безразборчивая фамилиарность», от которой в своё время предостерегала племянника императрица Елизавета. «Он не был похож на государя» — таковым было общее мнение; с этой оценкой вполне соглашались и образованная дочь вельможи Екатерина Дашкова, и аристократ Михаил Щербатов, и армейский поручик Андрей Болотов. Двор и столичное общество явно отвергали новый стиль государственного руководства, но Пётр этого не чувствовал.
«Великие перемены»
Пётр III не обладал и способностями предка по части выбора помощников, хотя старался приобрести популярность среди своего окружения, которое мгновенно это почувствовало. В бумагах канцлера Воронцова сохранилась его жалобная записка: «всеподданнейший бедный раб» сетовал на свой двухсоттысячный долг, из-за коего заимодавцы причиняют ему сильнейшее «внутреннее беспокойство». Далее был помещён список желательных пожалований с указанием количества (28 тысяч) крепостных душ самому канцлеру, его родственникам Гендриковым и Ефимовским, а также ещё нескольким придворным. Следом составлен был второй такой список с просьбами о пожалованиях ещё 21 тысячи мужиков братьям Нарышкиным, И. И. Шувалову, А. Г. Разумовскому и И. И. Неплюеву.
Раздачи оказались скромнее, но всё же новым владельцам достались целые волости из дворцовых земель. Сам канцлер получил четыре тысячи душ, А. И. Шувалов — две тысячи «по его выбору», гофмаршал М. М. Измайлов — 1085, А. П. Мельгунов — тысячу. Родственники императора — его дядя, прусский генерал Георг Людвиг Голштинский, и принц Пётр Гольштейн-Бекский — стали российскими фельдмаршалами; первый был назначен командиром Конной гвардии, второй — петербургским генерал-губернатором. Боевые генералы А. Н. Вильбуа, И. Ф. Глебов, П. А. Румянцев, 3. Г. Чернышёв, П. А. Девиер были повышены в чине. Воспитатель Павла Н. И. Панин получил чин действительного тайного советника, адъютант государя и начальник кадетского корпуса А. П. Мельгунов — генерал-лейтенанта, секретарь Конференции Д. В. Волков — действительного статского советника.
Но несмотря на эти милости собрать надёжную «команду» Петру III оказалось не под силу. Со смертью в январе 1762 года опытного П. И. Шувалова влияние его клана пошло на убыль: с упразднением Тайной канцелярии отошёл в тень брат покойного А. И. Шувалов, а бывший фаворит И. И. Шувалов, судя по его письмам, сам теперь просил поддержки у Д. В. Волкова. Пётр III разделил свой Кабинет на «хозяйственное» отделение (его по-прежнему возглавлял А. В. Олсуфьев) и личную канцелярию, что сделало Волкова одним из самых влиятельных людей нового царствования. Однако сам он признавал, что не имел отношения к «делам придворным и комнатным». На руководящие посты при дворе выдвинулись члены прежнего «молодого двора» Л. А и А. А. Нарышкины, М. М. Измайлов вместе с компанией новых камергеров из бывших камер-юнкеров.
Министры Конференции во главе с канцлером представили императору проект указа о её сохранении «на прежнем основании». Опытный канцлер в своих докладах разъяснял, что «перемена системы» потребует согласованных действий всех ведомств и с ликвидацией Конференции эту роль не смогут взять на себя ни Сенат, ни Коллегия иностранных дел. Но Пётр решил иначе — 20 января Конференция была упразднена. Самого канцлера царь называл «французом», что в его устах можно считать ругательством.
Опытный канцлер оказался прав. В мае 1762 года Петру III пришлось срочно создавать очередной координационный орган — Императорский совет с правом принимать без его участия решения по делам «меньшей важности». В состав совета вошли Д. В. Волков, Георг Людвиг Голштинский и Пётр Гольштейн-Бекский, возвращенный из ссылки Б. X. Миних, М. Н. Волконский, бывшие члены Конференции Н. Ю. Трубецкой и М. И. Воронцов, А. Н. Вильбуа, новый любимец императора А. П. Мельгунов, но зато не попали гетман К. Г. Разумовский, сенатор и отец фаворитки Р. И. Воронцов и генерал-прокурор Глебов. Можно предположить, что отстранение этих лиц стало одной из причин, приведших их на сторону Екатерины.
Перетасовка кадров и непродуманные решения усилили нестабильность в правящем кругу и, что важнее, не привели к созданию единого «штаба» в условиях начавшихся реформ. Им не стали ни Сенат, ни Кабинет, ни распущенная Конференция, ни даже Императорский совет, мнение членов которого Пётр III не всегда принимал во внимание.
Ключевые должности в центральном аппарате управления и губерниях сохраняли назначенные при Елизавете лица. Скромные перемены на статской службе Пётр компенсировал чинопроизводством военных: весной 1762 года появились семь новых генерал-аншефов, 23 генерал-лейтенанта и 62 генерал-майора — больше, чем за всё предыдущее царствование. Пристрастие к военным приводило к тому, что генералами становились придворные (Нарышкины, Дараганы) или назначенный начальником Канцелярии от строений И. И. Бецкой. Можно полагать, что массовым пожалованием император стремился обеспечить себе опору в армии перед планировавшейся войной с Данией. В один день (30 апреля) были отправлены в отставку руководители Адмиралтейств-коллегии генерал-адмирал М. М. Голицын, адмиралы 3. Мишуков и А. Головин, генерал-кригскомиссар Б. В. Голицын и контр-адмирал Д. Я. Лаптев. Адмиралом стал В. Льюис, вице-адмиралом — С. Ф. Мещерский, контр-адмиралом — А. И. Нагаев; контр-адмирал В. И. Ларионов был назначен генерал-кригскомиссаром. Главным по морскому ведомству Пётр III сделал произведённого им в вице-адмиралы С. И. Мордвинова, несмотря на наличие старших по званию.
Император торопился: обживал свои новые дворцы, награждал приближённых, мечтал преобразовать армию и флот, изменить всю систему внешней политики. Датский посланник сразу почувствовал, как изменилась атмосфера двора: «Всё пришло в движение, и во всём проявляется деятельность изумительная». Но царь не был способен реально контролировать ни своих генералов, ни министров, ни даже фаворитку: придворные имели удовольствие наблюдать «кухонные» сцены, когда ревнивая Воронцова называла российского императора «гадким мужиком», а тот в ответ требовал вернуть подаренные бриллианты. Любовница Петра была очень похожа на него самого — такая же непосредственная, но добрая и прямодушная. Она во всех отношениях уступала супруге императора — но подходила ему. Не случайно Пётр говорил молоденькой Екатерине Дашковой, своей крёстной и подруге жены: «Дочь моя, помните, что благоразумнее и безопаснее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с великими умами, которые, выжав весь сок из лимона, выбрасывают его вон».
Подсчёт числа законодательных актов второй половины столетия показывает, что правление Петра III поставило рекорд по части законотворческой активности (он был побит в царствование Павла I): пять манифестов, 70 именных указов, два договора и 13 резолюций по докладам. Почти каждый второй день из 185 проведённых им на троне отмечался личным царским распоряжением, не считая сенатских указов. Интенсивность потока монаршей воли особенно заметна в первые месяцы царствования.
В январе 1762 года были упразднены должности провинциальных полицмейстеров, утверждены образцы монет, приняты решения о перечеканке медных денег и снижении цены на соль, Сенат получил указ исполнять устные распоряжения императора, была ликвидирована Конференция, объявлено о рекрутском наборе и записи добровольцев в голштинские полки, беглым раскольникам разрешено вернуться в Россию и свободно отправлять богослужение, при Сенате открыт апелляционный департамент, помещики получили право переводить крестьян в другие уезды без санкции властей, Мануфактур-коллегия переехала из Москвы в Петербург.