Ждать пришлось недолго. В последние дни 1761 года она стала супругой императора, правление которого оказалось очень коротким.
«Рука Божия предводительствует»
Пётр III вступил на престол как законный наследник и внук первого российского императора. Благородные подданные приветствовали его первые милости, а манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству» от 18 февраля 1762 года вызвал их искренний энтузиазм — сенаторы даже собрались поставить золотую статую императора. Но скоро восторги сменились разочарованием: Пётр совершал одну ошибку за другой. Облик и манеры государя не соответствовали утвердившемуся дворцовому этикету, а сам он представлялся не российским монархом, а заурядным голштинским офицером. Он обидел гвардию переодеванием в «немецкие» мундиры; заключил мир и союз с недавним противником Фридрихом II, отказавшись от оплаченных русской кровью завоеваний, чем оскорбил гордившихся победами военных; восстановил против себя духовенство, объявив об изъятии земель и крестьян у монастырей и передаче их в казну; наконец, решил во что бы то ни стало начать войну с Данией из-за голштинских земель. Судя по всему, дальнейшая жизнь с Екатериной в его планы не входила — на очередном празднике 9 июня император публично назвал супругу дурой и собирался даже арестовать её. В такой обстановке возник заговор вельмож и гвардейских офицеров.
Однако сама Екатерина II в письме С. Понятовскому от 2 августа 1762 года призналась: «Уже шесть месяцев как замышлялось моё восшествие на престол». Чёткого плана действий у неё, кажется, не было. Польскому графу она сообщала о замысле схватить мужа и «заключить, как принцессу Анну и её детей», но тут же указывала на идею Панина о перевороте в пользу наследника Павла, с чем якобы категорически не соглашались гвардейцы. О панинском плане провозгласить Екатерину «правительницей» были осведомлены и иностранные дипломаты (датчанин А. Шумахер, английский поверенный в делах Г. Ширли и секретарь французского посла К. Рюльер), и Дашкова, и ротмистр Конной гвардии Ф. Хитрово. Однако Екатерина могла выслушивать подобные предложения, но не связывать себя обещаниями. К тому же у императрицы были и другие заботы: в апреле 1762 года она втайне родила от Григория Орлова сына Алексея.
На начальном этапе заговор, по-видимому, включал узкую группу близких к Екатерине людей (включая пятерых братьев Орловых и Панина), которая на фоне недовольства политикой Петра III смогла за три-четыре недели организовать переворот. Екатерина II указывала на «четыре отдельных партии, начальники которых созывались для приведения [плана] в исполнение»; «узел секрета находился в руках троих братьев Орловых». Сами же эти «партии», как нам представляется, комплектовались на основе клановых и патрональных отношений, которые связывали гвардейских поручиков с «генералитетом». Состав же названных Екатериной II гвардейских «партий» известен из наградных документов — списков пожалованных за участие в перевороте.
Из солдат к заговору привлекались только избранные. Согласно дневнику статс-секретаря А. В. Храповицкого, в декабре 1788 года императрица вспоминала, как давала свою руку Преображенскому гренадеру Стволову в качестве «знака» для «приступления» к заговору. Такая тактика была оправданна. Попытки предупредить императора о возмущении остались без ответа не только из-за его беспечности, но и потому, что доносители не могли сказать ничего определённого о руководителях заговора. Вельможи не участвовали в офицерских сходках и «вербовке» гвардейцев. В привлечении лиц высокого ранга главную роль играла сама Екатерина; но она умела молчать; молодые офицеры представляли для неё намного более выигрышный «фон», чем опытные придворные интриганы... Частью подготовки дворцовой «революции» стала пропагандистская кампания — дискредитирующие императора слухи о «всенародном объявлении веры Лютера», намерении Петра III заново переженить министров и самому обвенчаться с Елизаветой Воронцовой в протестантской кирхе.
Незадолго до переворота царица обратилась за помощью к французскому послу Бретейлю. Она просила не так уж и много — 60 тысяч рублей; но дипломат, собиравшийся выехать из России, уклонился от исполнения деликатной просьбы, поручив дело секретарю посольства Беранже. Но теперь уже отказалась Екатерина: «Покупка, которую мы хотели сделать, будет сделана, но гораздо дешевле; нет более надобности в других деньгах». Очевидно, она нашла иной источник финансирования. Французские современники событий и авторы сочинений о перевороте Ж. Ш. Тибо де Лаво и Ж. А. Кастера сообщают о получении ею стотысячной «ссуды» от английского купца Фельтена.
Ранним утром 28 июня находившуюся в Петергофе Екатерину разбудил прискакавший из столицы Алексей Орлов. Вместе с ним императрица прибыла в расположение Измайловского полка, где её с энтузиазмом приветствовали гвардейцы. Измайловцы во главе с Екатериной отправились к казармам Семёновского полка, и оповещённые семёновцы выбежали навстречу. Два полка двинулись по Невской «першпективе» к Зимнему дворцу. Во время молебна в Казанском соборе царицу окружали уже не только солдаты и офицеры, но и подоспевшие высшие чины — К. Г. Разумовский, А. Н. Вильбуа, М. Н. Волконский; прибыл Н. И. Панин с наследником Павлом Петровичем. Но после провозглашения Екатерины императрицей в полках и «многолетия» ей в соборе говорить о регентстве было уже бессмысленно. В это время прискакала Конная гвардия; затем подошли и преображенцы, преодолев сопротивление верных присяге офицеров.
В Зимнем дворце Екатерина приняла присягу гвардейцев и высших чинов империи; манифест о вступлении на престол читал перешедший на сторону сильнейшего генерал-прокурор Глебов. Лишь немногие любимцы Петра III, подобно его генерал-адъютанту Андрею Гудовичу, остались до конца верны монарху, остальные же, как военное руководство, при первой возможности переметнулись к Екатерине. Благодаря этому обстоятельству и усилиям дежурных генерал-адъютантов (фельдмаршалов Разумовского и Бутурлина) мятежники были в курсе расположения и передвижения военных частей в окрестностях столицы; их посланцы успели перехватить все полки и «команды», прежде чем они получили приказы Петра III двигаться в Ораниенбаум. Почтовое ведомство задержало всю корреспонденцию, направленную к лицам «голштинской службы». Быстрое развитие событий дало мятежникам преимущество во времени в шесть-семь часов. Петру III не удалось ни вызвать на подмогу войска, ни укрыться в Кронштадтской крепости; он пал духом, безропотно подписал отречение от престола, умолял отпустить его в Голштинию, но через несколько дней был убит в Ропше. Появившийся 6 июля манифест порочил свергнутого монарха, чтобы оправдать переворот:
«...Не успел он только удостовериться о приближении кончины тётки своей и благодетельницы, потребил её память в сердце своём прежде, нежели она ещё дух свой последний испустила, так что на тело её усопшее или вовсе не глядел, или когда церемониею достодолжного к тому был приведён, радостными глазами на гроб её взирал, отзывался при том неблагодарными к телу её словами...
Не имев, как видно, он в сердце своём следов веры православной греческой (хотя в том довольно и наставляем был), коснулся перво всего древнее православие в народе искоренять своим самовластием, оставив своею персоною Церковь Божию и моление... Потом начал помышлять о разорении и самих церквей, и уже некоторые и повелел было разорить самым делом...
По таковому к Богу неусердию и презрению закона Его, презрел он и законы естественные и гражданств, ибо имея он единого Богом дарованного нам сына, великого князя Павла Петровича, при самом вступлении на всероссийский престол не восхотел объявить его наследником престола, оставляя самовольству своему предмет, который он в погубление нам и сыну нашему в сердце своём положил, а вознамерился или вовсе право, ему преданное от тётки своей, испровернуть, или Отечество в чужие руки отдать...
... законы в государстве все пренебрёг, судебные места и дела презрел, и вовсе об них слышать не хотел, доходы государственные расточать начал неполезными, но вредными государству издержками, из войны кровопролитной начинал другую безвременную и государству Российскому крайне бесполезную, возненавидел полки гвардии, освященным его предкам верно всегда служившие... А напоследок стремление так далеко на пагубу нашей собственной персоны возрастать стало... от чего наипаче помыслы его открылися и до нас дошли, вовсе нас истребить и живота лишить...
И для того, призвав Бога в помощь, а правосудие его Божественное себе в оборону, отдали себя или на жертву за любезное отечество, которое от нас то себе заслужило, или на избавление его от мятежа и крайнего кровопролития. По чему вооружася силою руки Господней, не успели мы только согласие своё объявить присланным к нам от народа избранным верноподданным, тот час увидали желание всеобщее к верноподданству, которое нам все чины духовные, военные и гражданские все охотнейшею присягою утвердили...»36
Так завершилась самая долгая и самая массовая дворцовая «революция» XVIII века. 2 сентября 1762 года не имевшая никаких прав на русский престол Екатерина была коронована в кремлёвском Успенском соборе.
Наступило долгое и славное, но поначалу очень трудное царствование. Государыня настолько не была уверена в будущем, что переводила деньги за границу. Бумаги Тайной экспедиции Сената содержат два десятка дел гвардейских офицеров и солдат, намеревавшихся «переиграть» ситуацию в пользу заточённого Ивана Антоновича, а позднее — наследника Павла. Так, в 1769 году отставной конногвардейский корнет Илья Батюшков и подпоручик Ипполит Опочинин мечтали захватить карету императрицы на царскосельской дороге и постричь её в монастырь.
В том же году к следствию были привлечены Преображенский капитан Николай Озеров и его друзья — бывший лейб-компанец Василий Панов, отставные офицеры Ипполит Степанов, Никита Жилин и Илья Афанасьев. «Прямые сыны отечества» (так называли себя приятели) не просто ругали императрицу, а были возмущены тем, что не выполнены «разные в пользу отечества обещании, для которых и возведена на престол». Заговорщики планировали возвести на престол Павла, рассчитывая на то, что при нём земли дворянам раздадут «безденежно» и ликвидируют откуп