Цесаревича вновь отправили в вояж, теперь уже заграничный. Он и там показал себя человеком прекрасно воспитанным и оценил заграничные достижения, которые, однако, его не ослепляли. В 1864 году уже император Александр II, отправляя сына в Европу, напутствовал его: «Многое тебе польстит, но при ближайшем рассмотрении ты убедишься, что не всё заслуживает подражания и что многое, достойное уважения там, где есть, к нам приложимо быть не может — мы должны всегда сохранять свою национальность, наш отпечаток, и горе нам, если от него отстанем». Как и полагалось офицеру, он особо интересовался делами военными. В его письмах содержатся подробные описания воинских церемониалов, амуниции, лошадей. В Копенгагене он остался доволен гусарами, но критически оценил солдат: «Выправки одиночной нет никакой, и цвет мундиров прегадкий, кирпичный», — а артиллерия его и подавно разочаровала: «Смотреть нельзя, такая гадость». В Австрии цесаревич усомнился в достоинствах нарезного оружия: «Егеря в цель стреляли из новых ружей и штуцеров с камолевыми замками, при мне было несколько осечек, и вообще кажется, что они не совсем удобны».
В этом путешествии в апреле 1839 года в захолустном Дармштадте наследник познакомился с пятнадцатилетней дочерью гессенского герцога Людвига II принцессой Максимилианой Вильгельминой Августой Софией Марией и увлёкся ею. Правда, следом на его пути оказалась двадцатилетняя английская королева Виктория. «Цесаревич, — докладывал из Лондона его «дядька» Юрьевич, — признался мне, что влюблён в королеву и убеждён, что и она вполне разделяет его чувства...» Королеву пришлось увезти от греха подальше — наследник российского трона не мог стать бесправным мужем несамодержавной британской монархини. В итоге Николай выбрал в жёны сыну дармштадтскую принцессу. В 1841 году в Зимнем дворце состоялась свадьба. У Александра Николаевича появился свой двор. Впоследствии Мария Александровна родила ему двух дочерей и шестерых сыновей.
И Николай Павлович, и его сын женились на своих избранницах и ценили свои браки. Во время путешествия наследник повстречал бывшего военного министра и посла Франции в Санкт-Петербурге маршала Мезона, публично путешествовавшего с юной возлюбленной, и был возмущён: «Это уж чересчур, он довёл бесстыдство до того, что с нею повсюду ездит и вояжирует даже в одной карете! Вот образчик прекрасных французских нравов!» Отец полностью разделял его чувства: «Хорош Maison с своей спутницей Olivier!. Хорош. Страм». Знать бы тогда Александру, что на склоне лет он и сам попадёт в такое же положение, чем едва не вызовет династический кризис...
Цесаревич стал членом Государственного совета и присутствовал на заседаниях Комитета министров. 17 апреля 1847 года, в день своего 29-летия, он получил чин генерала от инфантерии, но для строгого отца по-прежнему оставался «молокососом». Тот мог отправить ему официальную бумагу с повелением «никогда не утруждать себя ходатайством по прошениям, на имя цесаревича поступающим», обругать на параде, а то и дать пощёчину за неуместную днём игру в карты с придворными. В другое время великий князь не мог не рассказать отцу о своих охотничьих достижениях в Неаполе («Мы убили 266 фазанов, 10 бекасов и 6 зайцев») или Дармштадте («Сегодня утром я ездил с наследным герцогом на охоту в парк и перебил штуки 4 оленей), а тот в ответ мог добродушно поведать, что и сам удачно пострелял ворон в парке...
Но времени для развлечений оставалось всё меньше: наследник стал членом Кавказского комитета, канцлером Александровского университета в Финляндии, участником комитетов по постройке моста через Неву и Петербургско-Московской железной дороги, председателем секретных комитетов по крестьянскому делу в 1846—1848 годах. С 1842 года Александр Николаевич замещал отца во время поездок того за границу или по России. В 1848 году наследник получил за службу свой первый орден Святого Владимира 1-й степени. Так приобретались опыт в делах, привычка управлять и принимать ответственные решения. Например, в 1850 году Александр высказался за строительство форпостов в устье Амура и присоединение окрестных земель к России вопреки мнению канцлера Нессельроде, военного министра Чернышёва и министра финансов Канкрина, опасавшихся столкновения с Китаем. Он лично принял участие в затянувшейся Кавказской войне и в октябре 1850 года под крепостью Ачхоем со своим конвоем и свитой лихо атаковал отряд чеченцев — впрочем, без особой необходимости. Крымскую войну Александр Николаевич встретил в звании главнокомандующего Гвардейским и Гренадерским корпусами; он формировал запасные части и отвечал за защиту Балтийского побережья от английского флота.
На Балтике всё обошлось, но на юге кампания 1855 года была проиграна. Черноморский флот перестал существовать, армия была разбита в кровопролитном сражении на Чёрной речке, главная военно-морская база Севастополь лежал в развалинах и после 349-дневной осады был занят союзниками. Накануне нового года австрийский посланник Эстергази передал ультиматум: Россия принимает предварительные условия мира (потеря Бессарабии, отказ от протектората над Молдавией и Валахией; воспрещение России держать на Чёрном море военный флот и иметь на его берегах укрепления) — или Австрия разрывает с ней отношения.
Александр II в первые месяцы царствования был готов продолжать борьбу, и даже известие о падении Севастополя его не испугало: «Севастополь не Москва, а Крым не Россия. [Через] два года после пожара московского победоносные войска наши были в Париже. Мы те же русские, и с нами Бог». Но побывав на юге и ознакомившись с положением дел, император и его министры приняли австрийский ультиматум; переговоры в Париже завершились миром на указанных условиях.
Как освобождали крестьян
Александр Николаевич проявил себя достойным сыном и ревностным служакой, ни в каких оппозиционных стремлениях замечен не был, а при обсуждении вопроса о крепостном праве даже не пожелал определить размеры повинностей крестьян в пользу помещиков, на что в принципе отец был согласен. Но волею судеб именно ему пришлось начать ломку патриархальной системы Николая I.
Реформы начались с малого. Немедленно по воцарении Александр II поручил Собственной Его Императорского Величества канцелярии разработать форму нового образца и уже 9 апреля 1855 года утвердил рисунок нового гражданского «вицмундирного полукафтана». Император собственноручно исправил форму обшлагов — из круглых сделал их разрезными — и пометил: «Шляпа должна быть с галуном». Ослабление цензуры вызвало постановку новейших парижских водевилей с «двусмысленными каламбурами», которые по-русски «передавались выражениями, несравненно больше оскорбляющими благопристойность»; театральной дирекции приходилось ставить условие, что «при раздевании актрисы не будут снимать панталон». В 1858 году фурор произвело появление чудо-мексиканки — курящей «женщины-обезьяны» мисс Юлии Пастраны.
А вот решать серьёзные вопросы оказалось труднее. После падения Севастополя Александру II и многим в его окружении стало ясно, что Россия может навсегда потерять статус великой державы. Но обновление военно-технического потенциала было невозможно без создания современной промышленности и путей сообщения, изменений в системе образования, либерализации общественной жизни.
Главным препятствием оставалось крепостное право, у которого имелись многочисленные сторонники. Но в отличие от времени Александра I в правящих кругах империи к середине века сформировалась небольшая, но влиятельная группа чиновников — сторонников реформ во главе с братом царя великим князем Константином Николаевичем — морским министром, а затем председателем Государственного совета. В эту «команду», называемую противниками «красными бюрократами», входили Н. А. и Д. А. Милютины, А. В. Головнин, А. М. Горчаков, М. X. Рейтерн, П. А. Валуев — будущие александровские министры. Мраморный дворец (резиденция великого князя) и салон тётки государя великой княгини Елены Павловны стали своеобразными «клубами», где сановники и сам царь могли без ущерба для престижа и без особого церемониала встретиться с прогрессивно настроенными чиновниками и учёными.
В 1856 году Александр II заявил московским дворянам: «Существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше начать уничтожение крепостного права сверху, нежели дождаться того времени, когда оно начнёт само собой уничтожаться снизу» — и просил «обдумать, как бы привести всё это в исполнение». Но дворянские представители от такого поручения пришли в «непритворный страх». Тогда царь пошёл обычным путём: в 1857 году был создан очередной секретный комитет. Но большинство его членов откровенно саботировали дело, и только под нажимом великого князя Константина комитет принял решение начать подготовку мер по «улучшению быта помещичьих крестьян» (речь шла о будущем освобождении крепостных без земли).
Самодержец мог бы приказать — но это означало грозить своему окружению. Он пошёл на хитрость: виленский военный губернатор В. И. Назимов с его подачи организовал обращение литовских дворян с просьбой дать им рассмотреть возможность освобождения их крепостных без земли (иначе губернатор грозил им введением инвентарей, то есть определённых государством размеров крестьянских повинностей). Царь одобрил «благие намерения литовских дворян» и велел образовать в Литве губернские комитеты для выработки реформы. Одновременно этот рескрипт сторонники реформы разослали по другим губерниям «на случай, если бы дворяне изъявили подобное желание».
Присланное «для сведения» царское мнение было воспринято как приказ. В России впервые началось гласное обсуждение возможности отмены крепостного права. Бывший декабрист, нижегородский губернатор А. Н. Муравьёв сам организовал и отправил царю просьбу местных дворян об образовании комитета. Другим губернаторам и предводителям дворянства ничего не оставалось делать, как поддержать его: к концу 1858 года во всех губерниях открылись дворянские комитеты для подачи предложений по крестьянской реформе.