Но потом, осматривая грязные полки, я увидела…
Круглый деревянный сосуд с серебряной росписью и крошечной пробкой, заставившей меня предположить, что в нем духи. Чернила для заклинаний Заша.
Никаких вещей с облавы Авдеев не получал. Он, вероятно, ничего об этом не знал. Заш… Это он положил сюда свой пузырек с чернилами для заклинаний. Для Алексея.
У меня перехватило горло, я схватила флакон и выскользнула из кабинета буквально через две минуты после того, как вошла. И мне захотелось плакать. Потому что эта доброта – доброта Заша – взволновала меня.
Я никогда не смогу отблагодарить его должным образом. Он не знал, что я в курсе, что это была его бутылка чернил для заклинаний. Заш не понимал, что я осознавала, как он рисковал своей собственной шеей, протаскивая ее в кабинет Авдеева для меня. Почему? Зачем ему это делать?
Возможно, это был какой-то коварный план. Но наше общение, исполненное надежды на понимание, не позволяло поверить в подобное. Заш сказал, что единственное общее у нас, – готовность сделать все, чтобы помочь любимому человеку.
Он видел боль Алексея и горе, которое она причиняла всем нам.
И хотя мы оставались пленниками под его надзором, Заш чувствовал сострадание. Он показал мне это сегодня. И я обожала его за это.
9
Я начертила чернилами заклинание прямо на колене Алексея. Остальные члены нашей семьи заканчивали ужин в столовой. Это было единственное известное мне заклинание, поэтому я быстро справилась с ним. Алексей не спускал глаз с двери, стараясь держаться как можно тише.
Рисуя магическое слово на бледной коже брата, я напевала мелодию, которой научил меня Распутин, и сосредоточила все свои мысли на заклинании облегчения. Настоящие чары сочетали в себе правильное слово, должную концентрацию и верную мелодию. Какая-то часть меня хотела попробовать найти новое слово – то, что не только облегчит боль, но и решит проблему, – но я даже не знала, с чего начать.
Положив ладонь на символы, закрыла глаза и продолжала напевать. Это была короткая мелодия – Распутин всегда подчеркивал, что магия заклинаний – смесь чернил и мастерства. Что-то проснулось во мне, пока я напевала. Какое же удовольствие делать это! Учиться, помогать…
Если мне не быть княжной, хочу стать магом. И сейчас больше, чем когда-либо.
Чернила под моей рукой шевелились, как нетерпеливый червяк. Приведенные в действие. Готовые к использованию.
– Облегчение, – прошептала я.
Я подняла руку как раз вовремя, чтобы увидеть, как заклинание впиталось в кожу Алексея. Брат откинулся на подушку с довольной улыбкой на лице.
– О-о, это гораздо лучше, чем аппарат доктора Боткина.
– Сработало! – Я уставилась на окрашенную кожу, пораженная тем, что могу сотворить магию.
Да, я хотела учиться, хотела стать сильнее. Но оставшиеся чернила для заклинаний едва ли на пару сантиметров заполняли бутылку. Заш перелил – или использовал – некоторое количество, прежде чем поставить флакон в кабинет Авдеева. Это нисколько не убавило ценности его дара, но уменьшило количество экспериментов, которые я могла себе позволить. Нужно беречь чернила для Алексея.
Если нас скоро спасут, ему понадобится вся помощь, которую он сможет получить.
– Может быть, завтра я выйду в сад без стула.
Алексей заставил себя сесть.
– Только не выдавай меня, – проворчала я.
– Ты ожидаешь, что я буду притворяться, будто мне еще хуже, чем сейчас? Ох, сестренка, ты должна лучше, чем кто-либо, знать, что я этого не сделаю.
Я сунула бутылку в карман.
– Я должна была попытаться.
Алексей, нахмурившись, следил за моими движениями.
– Откуда у тебя чернила?
Я подняла брови в притворной обиде.
– Ты ждешь, что я раскрою свои секреты?
– У нас с тобой нет секретов.
– Верно. – Могу я поделиться с ним? Может, рассказать ему про Заша? – Я стащила их из кабинета Авдеева.
– Угу, – он знал, что я говорю ему не всю правду, – выкладывай, Швыбзик.
Я шумно выдохнула и выразительно округлила глаза.
– Плата. Заш достал их для меня. Когда мы уезжали из Тобольска, у него в ранце было несколько штук, но он не знает, что я в курсе. Он посоветовал мне обыскать кабинет Авдеева, там я и нашла пузырек с чернилами Заша. Думаю, он положил его туда для меня. Для тебя.
– Мне казалось, он ненавидит магов. И Распутина. И всех нас.
– У него есть кое-какие соображения насчет Распутина. Но… я все еще надеюсь понять их лучше.
Алексей повел бровями.
– Тебе нра-а-а-авится солдат Заш?
– Конечно нет! – фыркнула я.
– О. Что ж, прости мне предположение, что рисковать жизнью – это очень яркое проявление привязанности.
Мой пульс предательски участился.
– Все совсем не так.
Алексей сложил руки на груди, и его лицо приняло надменное царственное выражение.
– Пока ты не предложишь мне правдоподобную альтернативу, я буду придерживаться этой версии.
Я демонстративно скривилась и вышла из комнаты. Но, войдя к себе, тут же прекратила притворяться. Мария уже забралась в свою койку. Мы поцеловали друг друга в щеки, и я переоделась в ночную рубашку.
Нельзя впускать в душу надежду на любовь Заша. Даже я понимала, что стремление испытать это чувство возникло от напряженной жизни в изгнании. Это неправильно. Это небезопасно. Но опять же, что, если он когда-нибудь поможет нам спастись? Могу ли я позволить себе думать об эмоциях?
Я перевернулась на другой бок, спиной к Марии. Когда она не видит выражения моего лица, я могу погрузиться в более личные мысли. Перенаправила свои размышления прочь от опасных вод любви в прошлое, к овладению заклинаниями. Назад, к Распутину… и тому, что говорил Заш о нем и маме.
Мария шумно дышала на своей койке рядом со мной. Я позволила себе задать вопрос. Даже… усомниться. Я никогда не сомневалась в преданности мамы папе. Но она проводила много времени с Распутиным. Когда он навещал нас во дворце, нам с Марией часто не разрешалось находиться в одной комнате с ними, пока она и Распутин обсуждали болезнь Алексея.
Распутин никогда не рассказывал, как исцелял брата. Он только как-то говорил мне о самых основах мастерства заклинаний. Как создать заклинание облегчения. Как его применить. Но больше ничего – никаких инструкций к овладению колдовской наукой. Никаких указаний о том, как создавать другие заклинания или как изготавливать волшебные чернила.
Может, он просто подкармливал мое любопытство? Чтобы я была счастлива и доверяла ему?
Я видела мамины письма к нему, когда они печатались в газетах. Они были полны очарования… и любви. Люди говорили: «Скандал». Но мы, Романовы, все любили Распутина. Мы все писали подобные письма. Публика этого не понимала.
Что ж… Папа никогда полностью не доверял великому магу. И Ольга порой его недолюбливала. Они никогда не говорили мне почему. Если бы они узнали о романтических отношениях, разве не сказали бы об этом? Разве не сделали бы что-то?
Темнота погрузила меня в тревожные сны, но на следующее утро я проснулась с твердым намерением успокоиться. Я переоделась в не первой свежести черную юбку и белую блузку, которые носила каждый день. Мы съели привычный завтрак.
Папа подошел к креслу, не отрываясь от биографии императора Павла I, которую он, наверное, перечитывал уже раз сто. Мама лежала в постели, бледная и похожая на привидение.
Когда наступило послеполуденное время прогулки, я схватила Ольгу за руку.
– Позволь мне позаботиться о маме. А ты иди и наслаждайся солнцем.
Ольга с шумом выдохнула воздух.
– Теперь наш маленький чертенок – ангел? С чего бы такая перемена?
Я усмехнулась, и она бросилась вниз по лестнице вслед за остальными членами семьи. Я принесла из кухни миску маминой похлебки из чечевицы и поставила у кровати.
– Привет, моя маленькая. – Мама села, и ее рука тут же потянулась ко лбу. Я подождала, пока мигрень утихнет настолько, чтобы она смогла удержать миску.
Возможно, сейчас не самое лучшее время.
Мама всегда была больна. Кроме того, кто я такая, чтобы сомневаться в ее честности? Но если мне придется разговаривать с Зашем – или любым другим охранником, раз уж на то пошло, – об их подозрениях относительно Распутина и мамы, мне нужны ответы.
– Как чудесно, что ты сегодня рядом со мной.
Я поправила одеяло, пока она потягивала суп.
– Мама, я осталась дома, потому что… некоторые из охранников разговаривали со мной.
– Они не распускают рук? Они не столь добры, как в Тобольске.
– Нет, меня не беспокоили. Только… говорили то, о чем я хотела с тобой побеседовать. – Выкладывай все начистоту!
Мама поставила суп на прикроватный столик и потерла рукой лоб.
– Что такое, Настя? Извини, но у меня сегодня ужасно болит голова.
– Речь о Распутине, – выпалила я.
Она замерла. А затем резко заявила:
– Могу представить, какие нелепые позорные слухи они распускают.
– Почему вы никогда не позволяли нам находиться с вами в одной комнате? – Время прогулки в саду прошло уже почти наполовину. Мне нужно переходить к вопросам. – Почему ты так часто приходила к нему одна? Мама… что происходило? Прости мое любопытство, но, мне кажется, я понимаю, почему охранники были так недоверчивы, а люди так подозрительны. Я не знаю, что с этим делать!
Не думала, что это возможно, но мама побледнела сильнее, чем обычно.
– Что ты придумала обо мне, Настя?
– Ничего не придумала! – В моем голосе зазвенели слезы. – Я люблю тебя. Просто хочу понять.
Она так много времени проводила с Алексеем, когда он родился, что едва ли у кого-то из нас, сестер, были наполовину такие же близкие отношения с ней. Мы не знали ее так глубоко, как знали папу. Мария и я – меньше всего.
– Григорий Распутин бессчетное количество раз спасал жизнь твоему брату. Ты сомневаешься в его доброте?