Окно было открыто – целое окно! Оконная комиссия – или как их там Авдеев называл – предоставила нам свежий воздух. В нашей пятикомнатной тюрьме уже пахло свежестью. Чистотой. Как будто жизнь вернулась.
– Спасибо, – искренне поблагодарил папа.
Комендант кивнул и вышел. Никто из нас не зааплодировал, но мы обменялись выражениями такого удивления и восторга, что с тем же успехом могли бы закричать: «Ура!».
Теперь можно ответить офицеру Белой армии. Нас и впрямь могут спасти. Какое прекрасное время для открытия окна. Даже слишком.
– Папа, – прошептала я, – думаешь, они знают? Насчет освобождения?
– Если бы они знали, Настя, то не открыли бы окно.
– Но охрану усилили.
Я спровоцировала достаточно озорных выходок, чтобы услышать предостерегающий вопль сознания. Все идет слишком легко – значит, впереди подвох. Опасность.
– Наш побег благословлен, – откликнулся папа. – Но мы будем действовать с величайшей осторожностью. Я рассчитываю на твой аналитический ум.
Как только мы сочли это безопасным, Ольга села писать ответ офицеру Белой армии. Мы подробно рассказали о недавно открытом окне и постах надзирателей наверху. О внезапных проверках и о том, что у солдат есть система тревожных звонков, доступных в любой момент. Мы также не забыли упомянуть охранников через дорогу, которых никогда не видели, но о которых знали – они стреляли в меня.
Наконец мы спросили, будут ли спасать и наших друзей – доктора Боткина, Анну… Папа попросил Ольгу также сделать небольшую заметку о его дневниках и личных документах, которые по-прежнему лежали в ящике во флигеле.
– Не забудь заверить этого офицера в нашем спокойствии. Он должен знать, что мы будем держать себя в руках как во время переписки, так и во время спасения.
Письмо получилось длинным. Спасение казалось реальным. Теперь мы знали, что через несколько дней будем свободны!
Я незаметно ускользнула, чтобы вытащить матрешку из-под блузки. Она казалась теплее, но шва до сих пор не было. Я ожидала, что она откроется, сильнее, чем когда-либо. И можно будет использовать ее в ночь побега. Мои мысли вернулись к спрятанным чернилам. Если мы скоро сбежим, нужно наполнить жестянку облегчающими заклинаниями для Алексея. Для путешествия. Было бы идеально, если бы они все были сформированы и готовы, чтобы мне не пришлось делать их во время побега – тем более никто из моей семьи, кроме Алексея, не знал, что я тайно пытаюсь освоить мастерство заклинаний.
Папа читал нам Священное Писание перед сном, как делал это каждый вечер, и комната растворялась, когда наши сердца наполнялись надеждой. Какой сумасшедший день – почти четыре часа в саду, незапертое окно, запланированное спасение и… подмигивание, которое не покидало моего сознания.
Я пропустила половину папиной молитвы, прокручивая в голове этот эпизод. Как озорное напоминание о том, что мое сердце осмелилось затрепетать, когда я встретила солдата с красивыми глазами, что были окружены не менее прекрасными длинными ресницами. Мы не встречались взглядами на время, достаточное, чтобы я запомнила их цвет. Хотя Мария, я уверена, сможет мне сказать, если спрошу. Она обращает внимание на такое.
Когда мы наконец забрались на наши койки и свет погас, я повернулась к ней лицом, собираясь спросить, знает ли она цвет глаз Заша. Но она заговорила первой:
– Я хочу рассказать Ивану.
Я оцепенела.
– Что? – желая убедиться, что поняла ее правильно, я уточнила: – Сказать ему что?
– О спасении. Хочу, чтобы он пошел с нами.
Я потянулась к ее руке.
– О, Мария, ты не можешь… пока не можешь. Не сейчас. Подожди, пока мы не получим ответ от офицера Белой армии. Подожди, пока мы не приступим к осуществлению плана.
– Почему я должна ждать?
– Потому что раскрытие столь рискованного предприятия так рано подвергает нас опасности.
– Как тогда, когда тебя чуть не подстрелили? – поддела она.
Боль этого воспоминания вытеснила из памяти подмигивание Заша.
– Да. Именно так.
– Иван – хороший человек. Он не причинит мне вреда. Он никому не скажет.
– Я вижу, что он добр и нежен с тобой, но ради безопасности нашей семьи – а ты знаешь, что папа согласился бы со мной, – подожди еще немного.
Она долго молчала.
– Мария… Я не против твоего влечения к нему. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Правда? – Ее глаза наполнились слезами. – На днях ты выговаривала Ивану. Ругала его!
Я потянулась к ней и обхватила обеими руками ее кулак.
– Ох, сестренка, я хочу, чтобы ты была счастлива, но будь осторожнее, когда заводишь здесь друзей. Разве ты не понимаешь? Ты подвергаешь опасности всех нас, и Ивана в том числе. А он ставит под угрозу твое благополучие! Сейчас ты должна усмирить свои чувства. – Я понизила голос до еле слышного вздоха. – Подожди, пока Белая армия не спасет нас. Я уверена, Иван присоединится к нам, если этот план сработает.
– Но что, если они убьют его первым? – всхлипнула она. – Вдруг они – Белая армия – не узнают, что он добрый, нежный, заботливый? Выстрелят ему в голову… и… и… – От слез у нее перехватило дыхание.
Только тогда я поняла, насколько глубоко она привязалась к Ивану. Я и раньше видела, как она флиртует с другими мальчиками, но все это было не настолько серьезно. Уверена, в нашем мучительном заточении каждое проявление доброты ощущалось значительно острее.
Я сжала ее кулаки.
– Мы должны полагаться на Господа Бога. Он защитит нас. Вспомни, что читал папа. – Я пыталась убедить не только ее, но и себя. Но сердце предательски забилось от тревоги за Заша. А что, если он будет ранен – или даже убит – во время нашего освобождения?
– Бог защищает солдат-большевиков?
Я не знала, как на это реагировать.
– Иван не большевик. Ты сама сказала. Он – просто солдат.
Он находился здесь ради нее. Но если я скажу это Марии сейчас, ничто не помешает ей рискнуть нашими жизнями из-за любви к нему.
Он не большевик. Просто влюбленный мальчик. Ни один большевик не скажет завшивевшей бывшей княжне, что она красива.
Ни один большевик не будет рисковать репутацией, раскачивая девушку на качелях под возможным наблюдением коменданта.
И никакой большевик не удержит ее на ногах, не прижмет к себе… и не будет ей подмигивать.
У меня снова екнуло сердце. Я отдернула руки от Марии, чувствуя себя ужасной лицемеркой.
13
– С днем рождения! – все окружили кровать Марии и выкрикнули поздравление так громко, как только могли. Ее глаза распахнулись, и она заулыбалась.
Мы кричали и танцевали вокруг ее кровати. Ну, все, кроме мамы. Она сидела в инвалидном кресле, пытаясь улыбнуться. Папа держал Алексея, и мы кричали: «Ура!» – так громко, что солдаты, наверное, слышали нас даже из подвала.
Мария взвизгнула и натянула одеяло на голову. Мы с Татьяной кинулись ее щекотать. Ни у кого из нас не было подарков, поэтому мы делали все, что могли, дабы побаловать ее. Мама сплела кусочки кружева вместе, и получилась новая лента для ее головы. Мы с Алексеем отдали ей свои порции какао. Даже Джой, казалось, понимала, что Мария сегодня заслужила дополнительные облизывания.
Около полудня я пробралась в кухню посмотреть, что из продуктов осталось. Ничего, кроме маленького пакета чечевицы и незначительного количества бульона. Не из чего было испечь не то что торт, но даже обычный сладкий блин на день рождения сестры. Корзинку от монахинь еще не принесли. Когда она прибудет, я смогу найти гораздо больше, чем яйца и сахар. Но успеет ли офицер Белой армии так спешно ответить?
– Чем сегодня займешься? – спросил папа Марию, когда я вернулась в комнату. – Опять картами? Могу прочесть любую книгу на твой выбор.
– Расскажи, как вы познакомились с мамой.
Мария опустилась на пол возле окна, но ее взгляд метнулся к двери. Я не знала, кто из охранников сегодня дежурит, но она, скорее всего, думала об Иване. И о какой-нибудь романтике.
Я устроилась рядом, желая услышать рассказ. Пытаясь, впрочем, безуспешно, не думать о Заше.
Глаза папы блеснули.
– Ах, так вы просите волшебную сказку! – Он почесал мохнатую голову Джой. – Не могу отказать.
Даже мама слабо улыбнулась, и ее глаза засияли от воспоминаний.
– Я впервые увидел вашу маму на свадьбе ее сестры. Мне тогда было шестнадцать. Все мечтают встретить свою любовь таким образом – на балу, где можно просить ее руки и танцевать с нею.
Все мы, девочки, вздохнули и еще глубже погрузились в слушание. Я вообразила Екатерининский дворец с золочеными полами и высокими окнами. Представила себя кружащейся в прелестном платье, с волосами, заплетенными в косы и украшенными жемчугом. Подумала об одежде, в которой я выгляжу грациозной.
– Впечатление оказалось ярким. Мы были вместе достаточно долго, чтобы понять: нам обоим нужно немного подождать. Она вернулась в Гессен, а я остался в России. Пять лет мы не виделись. Не удавалось даже переписываться. Но потом она приехала на шесть недель, и я решил завоевать ее сердце и сделать своей женой.
– Только я сказала «нет».
Мама прикрыла улыбку носовым платком.
Мы знали эту историю: она сказала «нет», хотя обожала его, да и возраст позволял согласиться на предложение руки и сердца – ей было семнадцать лет.
– Может, она и отказала, но согласилась тайно писать мне письма, когда вернется домой. Мало того, она отвергла все другие предложения руки и сердца, в том числе и то, которое сделало бы ее следующей королевой Соединенного Королевства!
– Это предложение сделала моя бабушка, королева Виктория. Я даже не думаю, что он хотел жениться на мне.
– Его потеря, – взмахнул рукой папа. – Наконец, еще одна свадьба свела нас в Кобурге, и я понял, что, если не завоюю ее, другого шанса не будет. Поэтому признался в вечной любви самым романтичным образом, какой только смог вообразить…