Мы с Алексеем жались к машине, но не садились внутрь. Просто не могли находиться среди мертвых тел, в которых почти невозможно было узнать членов нашей семьи.
Юровский посмотрел на циферблат, затем подошел к грузовику и встал над моим телом. Он смотрел на меня сверху вниз, словно на спящую, а не убитую. В этот момент я пожелала ему смерти. Я хотела увидеть его расстрелянным в спину, распростертым на земле, лишенным всех мечтаний, стремлений, надежд и чести.
Папе было бы стыдно за мои мысли. Даже Алексей, наверное, скопирует отца и скажет, что я должна простить этого ужасного человека. Но моя воля к прощению умерла с первой же пулей, пущенной в папину грудь.
Юровский не слишком любезно похлопал по моему физическому телу. Во-первых, он нашел у меня в рукаве большую матрешку – ту самую, которой я уже воспользовалась. Мгновение спустя он обнаружил вторую игрушку, лежащую в корсете, вытащил ее и защелкнул карманные часы. Я могла только смотреть, как он обкрадывает меня.
Он держал перед собой матрешку, как бесценное сокровище. Глаза горели жадностью, а руки дрожали от победы.
– Умная маленькая Настя. Может быть, ты и защищала Дочкина некоторое время, но теперь, когда весь ваш род уничтожен, вы потерпели поражение. – Он осмотрел оболочку заклинания айнин, затем засунул игрушку в сумку.
Я коснулась призрачного корсета. Матрешка все еще ощущалась там, в нижней рубашке. При этом я также видела ее физическую версию – в руке Юровского. Ее отражение в его сверкающих глазах. У меня не получилось вытащить свою из-под рубахи. Не удалось даже сдвинуть ее с места. Кому же она в действительности досталась, Юровскому или мне?
Он спрятал матрешку подальше. Лишь ее он не оставил в кабинете, не включил в рапорт. Комендант оставил этот кусочек дерева себе. Он упоминал что-то о поисках Дочкина. Наверное, для того она ему и понадобилась. Каким-то образом матрешка приведет к мастеру заклинаний, и Юровский наверняка убьет его.
Комендант забрался в грузовик. Солдаты открыли ворота, и машина с грохотом сорвалась с места. За ней следовал еще один грузовик с лопатами, холстами и бочками с кислотой. Мы с Алексеем забрались в кузов как раз вовремя, чтобы последовать за нашей семьей.
За нашим врагом.
Умчаться из тюрьмы в смертельную неизвестность.
Пока проезжали сквозь ворота, я заметила солдата, который тихонько говорил товарищу: «Вот и конец династии Романовых».
Мы с Алексеем, два призрака, сидели, полные решимости выжить и доказать, что они ошибаются.
24
Лучше бы мы не поехали. Куда, я полагала, нас доставят? Юровский и его люди перевозили наши тела не столько чтобы похоронить, сколько чтобы уничтожить все свидетельства нашего существования. Теперь ясно, куда он так часто ездил верхом – найти место захоронения.
То, какую могилу он выбрал, причиняло боль.
Ствол шахты в зарослях густого Коптяковского леса. Мы добирались до места более двух часов, потому что грузовики постоянно буксовали в грязи. Юровский был в ярости. Они забрали тела моей семьи и сняли с них одежду, чтобы сжечь, а затем бросили трупы в шахту.
Поверх вылили кислоту, стремясь уничтожить даже их кости. Их наследие. Царских похорон не будет. Траура для тех, кто по-прежнему верен династии, не будет. Возможно, мир никогда не узнает, что мы умерли.
– Не могу на это смотреть, – прохрипела я, только тогда осознав, что мы присоединились к палачам, потому что я еще не была готова проститься. Но что хорошего мы делали? – Нам пора, Алексей.
– А как же наши тела? – Он смотрел на людей, работавших в шахте. Мы слышали Юровского, оравшего, что та недостаточно глубока. Что им придется тащить тела наверх и искать новое место.
– Действие заклинания, скорее всего, скоро кончится. – Я прищурилась, глядя, как небесное сияние вновь скрывается за горизонтом, хотя утро еще не пришло. Болезненный свет выявил жуткие попытки Юровского скрыть улики. – И когда это случится, думаю, мы вернемся к нашим физическим формам. Или, возможно, умрем. – Я содрогнулась при мысли о возвращении в свое тело на дне шахты вместе с остальными трупами нашей семьи.
– Мы должны привести сюда Белую армию. К самой могиле. – Алексей развернулся лицом к лесу. – Рассказать им, что сделал Юровский, чтобы правда не умерла вместе с нами. Он старается держать нашу казнь в секрете – вероятно, потому что это приведет белых в ярость.
– Как это сделать, если нас никто не видит и не слышит?
Он взял меня за руку.
– Я должен попытаться.
Я вспомнила, как мы с ним разговаривали о его долге и о том, насколько беспомощным он чувствовал себя. Больной солдат. Он учился быть вожаком, но ему некого было вести. Теперь есть. Меня. Пусть у него и нет трона, но он – законный наследник престола.
И мой долг – поддержать царевича. Помочь ему найти Белую армию. Помочь ему выжить.
– Показывай дорогу.
Сквозь лес мы поспешили обратно к Екатеринбургу, все дальше и дальше от семьи. Долгий путь не утомлял. Густой подлесок не мешал идти. Лужи, частые на болотистой земле, не обдавали брызгами. Мы бежали, бежали и бежали, не уставая, едва дыша. Несмотря на отрезвляюще отчаянное положение, Алексей мчался с дикой свирепостью. В призрачной форме он был таким здоровым, каким никогда не чувствовал себя раньше.
– Посмотри на мои ноги, – сказал он, перепрыгивая через бревно. – Смотри внимательно.
Он попытался сделать корявое колесо.
– А сейчас? – Он петлял между деревьями, не замечая препятствий.
– Это великолепно, – все, что я могла выдавить, прежде чем ужас перед нашим неминуемым концом овладел моим разумом. Я не хотела возвращения в физическое тело. Не желала пробуждения в шахте Юровского. Я бы предпочла, чтобы мы просто умерли. Пожалуйста, Господи, пусть это будет смерть.
Мы бежали уже больше часа, когда деревья начали редеть. Этот лес не напоминал о доме. Тайга не приглашала в свежие, земные объятья. Она ощущалась скорее врагом, чем другом.
Я пошла медленнее, все чувства насторожились. Протянула руку, останавливая Алексея.
– Слушай.
Когда мы остановились и сосредоточились на звуках леса, шум, который, показалось, я слышала, уже затих. Вскоре раздался еще один звук. Хриплый человеческий стон.
Впереди.
Я нырнула за дерево, но Алексей двинулся вперед.
– Вспомни, нас никто не может слышать. И видеть.
Мы пробирались через лес, пока в лабиринте деревьев я не заметила какую-то фигуру. Хотя Алексей был прав – мы невидимы и не слышны для обычного мира, – я все равно жалась к деревьям и выглядывала из-за стволов.
И тут я увидела его.
Заша.
Моего палача. Он стоял на коленях у ствола огромного дерева, обхватив голову руками и положив пистолет на колени.
– Господи, – произнес он едва ли громче шепота, – прости меня.
Господи? Прости? Как смеет Заш просить прощения? Он застрелил меня! Ничто не могло изменить того, что он сделал.
Его пальцы вцепились в волосы, словно в попытке вырвать воспоминания. Как будто боль могла заглушить их крики…
– Это же Заш! – ахнул Алексей. Он казался взволнованным. То, что брат увидел, будто обнадежило его.
– Он застрелил меня, – отрезала я. – Мы не можем ему доверять.
Брат замолчал. Мне казалось неправильным наблюдать за страданиями Заша, словно за спектаклем. Но я не верила и половине сказанного. Так продолжалось, пока мой палач не затих и, казалось, не погрузился в следующую стадию – смирение. С холодной безнадежностью он потянулся к коленям и поднял пистолет, глядя на оружие так, словно никогда раньше не видел.
Затем направил ствол в сердце. Передумал и приставил дуло к подбородку.
– Нет! – крикнул Алексей.
Даже я была ошеломлена. Прежняя Настя не хотела, чтобы Заш ушел из этого мира. Но новая Настя не желала, чтобы он существовал после содеянного. Или избавлялся от страданий: я разозлилась, увидев, что Заш решил уйти из жизни. Сбежать. Он не заслуживал свободы от боли, которую испытывал. Его страдания были наказанием за то, что он решился казнить мою семью.
– Стой! – крикнул брат у самого уха Заша. Солдат напрягся. На мгновение мне показалось, что он услышал Алексея. Но затем он положил палец на курок.
– Настя! – Алексей повернулся ко мне, как будто я могла что-то сделать. Чем больше он паниковал, тем сильнее колотилось мое сердце.
Это было неправильно. Это было нечестно.
– Я не знаю, как его остановить, Алексей. – Мой голос звучал безжизненно.
Алексей попытался выдернуть пистолет из руки Заша, но его собственная тонкая ладонь прошла сквозь оружие. Пальцы Заша дрожали, но дуло пистолета оставалось прижатым к коже. Он начал бормотать что-то себе под нос, быстро и отчаянно. Я снова уловила Господи.
– Какое следующее заклинание матрешки? – закричал мне Алексей. – Используй его!
Я резко вышла из оцепенения. Конечно. Конечно, я должна остановить Заша – ради Алексея. Ради самой себя. Я не могу смотреть, как он умирает.
Мы пережили столько мучений и горя! И хотя Заш стрелял в меня, предал нас, Алексей все равно заботился о нем. Я больше не желала видеть, как страдает брат.
Я вцепилась в игрушку, но не смогла вытащить ее из корсета. Она оказалась в ловушке между физическим и эфирным мирами. В эфирном она была у меня, в физическом – у Юровского.
– Матрешка застряла. Я не могу ее использовать, потому что она у Юровского! – озвучила я свои опасения.
– Какое заклинание было первым? Может, оно превратит Заша в призрака, как и нас. – Он обхватил пальцами запястье солдата, поворачивая его так, словно прикасался к нему. Затем протянул свободную руку мне. Я схватила ее и стала искать слово заклинания, уже зная, что оно не сработает. Заклинание было использовано. Оно исчезло с моих губ. Я почувствовала пустоту.
Но я все равно его произнесла.
– Айнин.
Все изменилось, словно под порывом ветра. Мое тело отяжелело, в груди разлилась боль. Колени подкосились, и я упала, зацепившись за бревно. В глазах потемнело, и я быстро заморгала, пытаясь осознать происходящее, пока зрение приспосабливалось.