– Которого я не могу дать, – тихо откликнулась я. – Ты ведь это знаешь, правда?
Прощение. Что это для меня значит… теперь? Папа всегда говорил, что мы должны прощать своих похитителей. Демонстрировать им свою любовь. Сказал бы он то же самое о Заше? О Юровском? Мне удалось бы простить солдат за то, что те выполняли свой долг, несли караул. Простила бы и то, что они, не зная нас, позволяли себе верить в пропаганду.
Но Заш знал нас. Заш знал меня. Складывалось впечатление, что… может быть, он даже любил меня!
– Я не жду, что ты простишь меня, но все же могу надеяться. Возможно, твое сердце оттает.
– Сердце здесь ни при чем. Речь о твоих поступках. – Некоторые вещи непростительны. По крайней мере для меня. Он может умолять Господа Бога так сильно, как только пожелает. Но я – человек. И мое сердце разбито. Я больше не способна прощать.
– Неужели я ничего не могу сделать? – прошептал он.
Я вздернула подбородок.
– Спаси Алексея. А потом исчезни из моей жизни.
Он кивнул, и мы продолжили путь в покорном молчании. Его смирение разъедало меня, вызывая странную смесь сожаления и отвращения. Он не имел права на робость. Не имел права на мольбу о прощении. Он был в долгу за то, что помогает нам. Это не благотворительность, не проявление доброты. Скорее, покаяние.
Так почему же мне казалось, что я не только причинила еще больше горя ему, себе… но и опечалила папу?
Папа умер. Он больше не может ни горевать, ни радоваться.
30
– Юровский будет следить за вокзалами. – Алексей опустился на бревно, а Заш достал из мешка хлеб – последнюю буханку из тех, что монахини принесли в Ипатьевский дом. Мне вспомнились записки о спасении, адресованные нам и офицеру Белой армии. Фальшивки, написанные большевиками.
Заш разломил буханку на три части и раздал всем по куску. Стало приятно при виде того, что большая треть досталась Алексею.
– Он слишком занят охотой на нас.
Синяк на голове брата потемнел, и опухоль, казалось, стала еще больше. Нужно как можно быстрее добраться до мастера заклинаний.
– Если не он, то его подчиненные, – возразил Алексей.
Я оторвала хлебную корочку. Не слишком приятный перекус, такая же сухая… как и горечь внутри меня.
– Может быть, нам замаскироваться? – До Ревды всего несколько часов пути. Ноги болят, а при мысли о том, что снова придется идти, начинали дрожать колени. Еды явно не хватит, чтобы выдержать подобную физическую нагрузку.
Заш отщипнул мякиш от своего куска хлеба.
– Алексей прав. Если они следят за нами, то обязательно найдут.
Я ждала, что один из них предложит альтернативу. Лучшую идею. Но этого не случилось.
– Мы не можем дойти до Дочкина пешком. Мы не знаем, как далеко на западе он живет. – Уже не в первый раз я мысленно поблагодарила высшие силы за то, что у Заша хватило ума достать компас, едва исчезло заклинание.
– Маскировка не поможет. Но я не спорю: придется ехать поездом. – Алексей грыз каравай. – Кстати, о маскировке… Настя, что на тебе такое?
Я поправила оленью шкуру, представляя, насколько мягче она стала бы, если бы можно было снять корсет с зашитыми в него драгоценностями.
– Вайра дала.
– Наша национальная одежда, – пояснил Заш.
– Национальная одежда? – прищелкнул пальцами Алексей. – Вот, значит, почему ты так хорош собой. Сибиряк.
– Ты один из немногих, кто не удивляется моему типу внешности. – Заш доел хлеб и собрал крошки с колен.
– Так… ты из семьи кочевников? – уточнил Алексей.
Я забыла, что когда получала от Вайры и Заша одежду, он еще спал.
– Полукочевых народов. Я кочевал до революции. Вайра осваивала заклинания для племени, а я работал с другими мужчинами. Мы разводили оленей, обменивали шкуры на чернила для заклинаний и другие вещи. Мы работали не покладая рук… – Он взглянул на свои ладони, словно теперь в их линиях появился стыд. – Но когда магию объявили вне закона, а за магами начали охоту, я вступил в их ряды.
– С чего бы тебе…
Брат зашипел от боли и склонился над хлебом. Я вцепилась в бревно, стараясь удержаться и не броситься к нему.
Годами мне приходилось быть свидетелем его болезненных стонов и мучительной агонии. За это время я поняла, что не могу забрать страдания Алексея – зато способна помочь ему сохранить честь. Брат терпеть не мог, когда с ним нянчились, поэтому я осталась на месте. Только спросила:
– Что болит?
– Голова, – прохрипел он. – Все резче пульсирует. И с каждым разом… кажется, у меня не получается думать.
Я взглянула на положение солнца. С тех пор как мы покинули дом Вайры, прошло почти восемнадцать часов.
– Скорее всего, заклинание онемения перестает действовать.
– Я понял! – вдруг рявкнул он. – Думаешь, не чувствую?
Я отшатнулась. Алексей никогда не огрызался – по крайней мере на меня.
– Прости. Прости меня. – Он вскинул голову и осторожно постучал кончиками пальцев по гематоме. – Все это раздражает.
– Понимаю, – на этот раз я придвинулась к нему, – и у нас мало времени. Ты сможешь продержаться еще час или два без заклинания?
Он кивнул, но без особой уверенности.
– Может, тебе лучше поехать на носилках? Они просохли. – Заш беспомощно смотрел на нас.
– Нет, мне нравится смотреть, как ты их несешь, – ухмыльнулся Алексей, скармливая Джой кусок хлеба.
Заш закатил глаза.
– Конечно, Ваше Императорское Высочество.
Он собрал наши вещи и махнул рукой.
– Вперед, в Ревду! – И Заш повел нас дальше.
– Спина прямая, солдат! – зашагал за ним Алексей. – Джой! Настя! В колонну становись!
Джой кружила вокруг них, высунув язык и задыхаясь от восторга.
Я не смогла сдержать улыбку, когда заняла место позади. Алексей так напоминал папу – только с чувством юмора у него было получше. Хотя я не понимала, как ему удавалось шутить в подобной ситуации.
Мы шли, и это было непросто. В желудке по-прежнему было пусто. Но, по крайней мере, на горизонте теплилась надежда: на дальнейший путь в поезде, движение вперед с манящим отдыхом.
Потешный марш совсем скоро сбавил темп под тяжестью поклажи и боли. Медленнее зашагал Алексей, следом притормозила я, за нами пришлось замедлиться Зашу. Сибиряк по-прежнему шел впереди – наш первопроходец. Теперь по пятам за ним бежала Джой, мы шли рядом.
– Между вами с Зашем что-то происходит, верно? – спросил Алексей.
Шум шагов и похрустывание подлеска заглушали большую часть нашего разговора.
Я отодвинула тонкую веточку с нашего пути.
– Как ты можешь любезничать с ним? Он был частью расстрельной команды.
– Думаю, я видел гораздо больше солдат, чем ты. И понимаю, что часто приказы идут вразрез с их желаниями.
– Но убить нас? Убить меня?
Он не спеша перешагнул через бревно, опасаясь, что ноги могут его подвести. Всего одно падение отправит его обратно на носилки – или даже добьет прежде, чем мы доберемся до Дочкина.
– Не думаю, что он этого хотел, Настя.
– Так почему же так поступил? Мне казалось, он любил нас! – Мы делились чем-то очень сокровенным.
– Думаю, и сейчас любит. Он тоже сломлен. Я вижу это так же ясно, как надломленность в тебе… и в себе самом. Его лучшего друга убили большевики, а ему пришлось закапывать тело. Потом ему приказали убить людей, которым он стал небезразличен. Это разрушило его до такой степени, что он бросил большевиков. Оставил пост, покинул Юровского. Представляешь, во что ему это может обойтись?
Я отрицательно покачала головой.
– Я об этом даже не задумывалась.
– Это может стоить ему семьи, средств к существованию. Если поймают – жизни. На мой взгляд, это – показатель того, насколько сильно он сожалеет об участии в том расстреле.
Мнение Алексея не облегчало моей боли. Конечно, мне не хотелось бы, чтобы родные Заша – в первую очередь Вайра – пострадала. И его смерти я не желала. Но не понимала, чего хочу. Наверное, чтобы все закончилось. Это единственный исход, который меня устроит.
– Он нам нужен, – заявил Алексей.
– Я знаю, – произнесли мои губы.
«Я знаю», – откликнулся разум.
«Я хочу этого», – прошептало сердце. Мне хотелось вернуться – к тому времени, когда Ивана еще не убили и Юровский не вернулся к нам.
Пока мы шли, я то и дело оглядывалась. Ощущение чьего-то присутствия ледяной рукой скользило вверх-вниз по позвоночнику, сдавливая в своих тисках и угрожая мне поражением. Юровский близко. Я чувствовала: он меня догоняет.
Заш повел нас окраинами, стараясь держаться лесной тени, и наконец мы оказались напротив железнодорожной станции. Она приютилась на окраине Ревды, пути располагались между зданием вокзала и лесом, в котором мы скрывались. Приближаясь к станции, мы услышали свисток поезда.
На скамейке у платформы сидели двое – большевистские солдаты, – покуривая и каждые несколько минут окидывая взглядами проходивших мимо.
– Ни ты, ни Алексей не можете подняться в вагон с платформы. Видимо, Юровский разослал по всем вокзалам телеграммы. – Заш прижался к стволу дерева, укрытый от взглядов, но обладающий достаточным обзором. – Вам придется запрыгнуть в поезд, едва состав тронется с места.
Алексей, казалось, почти не слушал. Он скорчился на земле, свернулся калачиком, хрипло дыша. Прошел всего час, но опухоль на его голове, казалось, увеличилась еще больше, выпирая над виском и лбом.
– Что делать с обездвиживающим заклинанием? – спросила я. – Я не смогу поднять его в поезд. Нужно, чтобы он смог сделать это сам.
– Применишь, как только раздастся гудок. При первом сигнале. У вас останется немного времени. Как только куплю билет, я найду вас, и мы загрузимся все вместе.
Сердце бешено стучало от знакомого предвкушения опасности, но теперь это вызывало лишь тошноту – такое же чувство, как некоторое время назад, когда я изучала план с