пасения, полный недостатков. Настя Швыбзик никогда не строила провальных планов. Она продумывала все до мелочей и, если нужно, отказывалась от реализации. Благодаря этому мои проделки всегда были успешными.
Но теперь, с поездом, другого плана не было. Не получится сесть в него, миновав большевиков и не вызвав при этом подозрений. Придется забираться в вагон на ходу. Ведь один-единственный намек на наше появление – и локомотив будет остановлен. Нас схватят.
И убьют.
Все, что у нас было – предложение Заша, и мне оно совершенно не нравилось.
Мы уложили Алексея на носилки и направились через лес вверх по насыпи. Паровоз тем временем въехал на платформу Ревды и остановился, оглушительно шипя. Мы шли, пока не оказались на расстоянии нескольких вагонов от путей.
– Вам придется бежать к поезду, – заметил Заш. – Сначала мы втащим Алексея и Джой, потом помогу тебе, Настя.
Я кивнула, с трудом сглотнув, когда мы опустили носилки с братом на землю.
Потом Заш пошел обратно, к платформе, собираясь рискнуть своей шеей. Я больше не чувствовала горечи в глубине души, когда размышляла обо всем, что сделал Заш, и о нашем разговоре с Алексеем.
Вместо картинки «Заш нажимает на курок» перед мысленным взором появилось то, как он держит мертвое тело Ивана и плачет. Он хотел спасти нас так же сильно, как и мы сами.
Возможно, я цеплялась за горькие чувства, потому что прощение Заша казалось предательством по отношению к семье. Как и чувство благодарности по отношению к нему, наслаждение его обществом. Я пока не была готова отпустить обиду, но что-то в душе понемногу смягчалось. Росла признательность за то, что он собирался достать билеты, рискуя быть узнанным.
Вспоминалось, как он стоял на коленях, прижимая к подбородку дуло пистолета. Должно быть, он действительно изменился. Помогать Алексею и мне – значит идти против солдатского долга. Против самой своей страны – по крайней мере в глазах большевиков.
Время тянулось медленно. Я долго смотрела вдоль линии деревьев после того, как Заш исчез за изгибом тропы. Поезда не было видно. Платформу тоже. Появилось чувство, что я ослепла, оглохла и нахожусь в опасности.
– Настя… – напугал меня тихий умоляющий голос Алексея. Джой бросилась к нему и лизнула в лицо.
– Что?
– Заклинание… – Его шепот едва перекрывал мягкое дыхание ветра. – Пожалуйста.
Я снова посмотрела на пути.
– Потерпи. Еще немного. – Я достала заклинание из рюкзака Заша. Он говорил, надо подождать первого гудка поезда. Но Алексей просит помощи, только если без нее было действительно никак.
Я взяла сложенный листок бумаги с заклинанием оцепенения. Брату придется постараться, чтобы мы смогли вместе погрузить его в поезд. Заклинанию нужно время, чтобы успокоить боль. В последний раз, когда я выжидала – по просьбе папы – того самого момента и не использовала магию, мою семью расстреляли.
Я развернула бумагу, кончиком пальца подцепила заклинание и прижала его к коже Алексея. Как и в прошлый раз, эффект оказался мгновенным. Напряженное тело брата расслабилось, и это легло бальзамом на мое сердце.
Не успел он выпрямиться, как раздался свисток поезда. Я вскочила на ноги. Значит ли это, что состав отъезжает? Где же Заш? Я глянула вниз, но над деревьями не поднималось ни облачка пара. Впрочем, скоро он должен появиться.
Мы должны быть готовы сесть в поезд, с Зашем или без него. Если его поймают… У меня перехватило горло. Мы не можем без него уехать. Бросить его на растерзание разъяренным большевикам. Осознание этого напугало меня.
– Где же Заш? – глубоко вздохнув, спросил Алексей.
– Скоро будет здесь. – Я подпрыгнула на цыпочках и выглянула из-за деревьев, вытянув шею так далеко, как только смогла. Впрочем, угол обзора шире не стал.
Поезд вновь засвистел, и теперь в небо вырвался столб пара.
– Где же он? – Брат поднялся на ноги, стремясь понять, насколько свободно может двигаться. – У тебя не получится самой поднять меня в вагон.
– Придется.
– Может быть, не стоит лезть на этот поезд? Подождем следующего.
– Юровский может быть совсем близко. Мы должны воспользоваться этим шансом.
Но что, если Заш не успеет? Стоит ли ради него жертвовать безопасностью Алексея? В чем заключался мой долг?
Теперь я поняла.
Алексей. Мой долг – спасти брата.
– Ну же. Давай готовиться.
Я схватила все, что смогла, – тюки с едой и шинель. Носилки пришлось оставить. Без Заша они мне не помогут. И все же я молилась, чтобы он появился. Я не готова выживать в одиночку. К тому же нам нужны билеты на поезд.
Пыхтение локомотива затихло. Отдалилось. Затем приблизилось.
Мы подошли к опушке леса, готовые бежать. Алексей крепко обнял Джой. В тот самый момент, когда паровоз показался из-за дальнего поворота, Заш прорвался сквозь кусты.
– Спасибо, Господи! – ахнула я. – Где ты пропадал?
С трудом остановившись, он подхватил оставшиеся вещи.
– Билеты не продают, – выдохнул он. – И все равно нам придется влезть в поезд. Подкупим машиниста.
Поезд приближался. Пыхтел все громче. Заглушал звуки и даже мысли, пока голос Заша не прорезал воздух.
– Настя.
Я развернулась к нему. Он уже держал Алексея на руках. Его лицо казалось очень бледным.
– Юровский здесь.
Локомотив прополз мимо нас, и Заш сорвался с места. Я замерла, ошеломленная, пока вагон за вагоном проплывали мимо. Затем паника подхватила меня и заставила мчаться следом.
Юровский. Здесь. Он знает, где мы. Что толку теперь садиться в поезд? Он появится следом и задержит его. Пошлет за нами большевиков. Телеграфирует на следующую станцию. И что мы можем поделать?
Локомотив набирал скорость. Заш мчался параллельно сцепке между служебными вагонами. Алексей потянулся свободной рукой к поручню, и Заш, споткнувшись, забросил его на площадку. Я летела быстрее поезда, догоняя их, но знала, что надолго меня не хватит.
Добравшись до сцепки, я сбросила рюкзак с плеча и метнула Алексею. Джой жалась к вагону, пытаясь удержаться на ногах.
– Давай же! – услышала я крик Заша за спиной.
Я потянулась к подножке, но юбка запуталась вокруг коленей. Я подхватила ее и повторила попытку. Пальцы коснулись теплого металла. Алексей, прижимавшийся к закрытой двери, потянулся ко мне – жест помощи, не обещавший успеха. Он слишком слаб.
Второй рукой я все же вцепилась в его пальцы, а затем чьи-то ладони подтолкнули меня сзади. Поддержки хватило, чтобы я неуклюже приземлилась на толстые железки, сцеплявшие вагоны между собой. С трудом удержав равновесие, я развернулась и выхватила у Заша носилки. Его тело дрожало от напряжения, грудь тяжело вздымалась. И все же поезд медленно удалялся от него.
– Залезай! – воскликнула я.
Он потянулся к подножке, но не сумел уцепиться. Ухватившись сгибом локтя за железный поручень, я протянула свободную руку Зашу. Тело растягивалось настолько, что ребра завопили от острой боли. Он вцепился мне в предплечье, и я потащила. Плечо напрягалось, словно собираясь выскочить из сустава.
Заш прибавил скорость.
В воздухе раздался выстрел, затерявшийся в свисте поезда.
Заш упал как подкошенный.
Его тело откатилось в сторону. За нами ехали верхом два большевика, и еще четверо солдат просто бежали за поездом. Всадником с дымящимся пистолетом был Юровский.
31
Я не закричала. Не впала в панику. Вместо этого погрузилась в ледяное спокойствие – мой новым спутник в том, что происходило вокруг. Резкая, почти болезненная ясность.
Юровский что-то крикнул своему товарищу-большевику и указал на поезд. Солдат рванулся к нам. Даже с такого расстояния я могла сказать, что он смотрел вперед – на локомотив. Собирался остановить поезд.
Я сдернула с места сложенные носилки, прислоненные у двери, и впилась дрожащими руками в длинные деревянные шесты. Откинулась назад, мешая всаднику меня рассмотреть, и напряженно вслушалась в стук копыт, едва слышный за пыхтением паровоза.
Едва конный солдат появился в поле зрения, я развернула шесты носилок по дуге.
Они столкнулись с его подбородком с громким хрясь, от чего все мое тело содрогнулось. Когда наездник свалился с лошади, я едва не выронила носилки. Лязгнул металл, подсказывая, что он неудачно ударился о колеса поезда. Меня замутило, но времени на обдумывание случившегося у меня не было.
Я сунула носилки в руки Алексея.
– Оставайся здесь! – После чего, как дикарка, перепрыгнула с поезда на лошадь. Приземлилась на живот поверх седла… и едва не умерла от острой боли, стрельнувшей в ребра. Прости, Вайра. Лошадь по-прежнему мчалась галопом, но уже не столь стремительно, как под пришпориванием неумолимых солдатских каблуков.
Я уселась в седло и развернула ее. Юровский и Заш виднелись вдалеке. Все случилось очень быстро. К седлу, упираясь в мое колено, был приторочен пистолет в кобуре.
Я пустила лошадь бешеным галопом в сторону Юровского, стараясь не смотреть на окровавленное тело ее предыдущего всадника. Мы мчались словно ковбои из американских кинофильмов.
Ветер сорвал шарф Вайры с моей головы.
Юровский остановился рядом с телом Заша. Тот, окруженный большевиками, с трудом поднялся на четвереньки на гравий рядом с рельсами. Юровский наклонился в седле и схватил его за волосы. Вскинул на меня пристальный взор. Я не стала медлить. Вместо этого вытащила пистолет и направила его в предплечье коменданта – в руку, державшую поводья. Глаза Юровского расширились.
Пусть на собственной шкуре поймет, каково это, когда ствол направлен на тебя.
Пусть его сердце глухо стучит от осознания того, что в него летит пуля.
Я плохо прицелилась, но все же нажала на курок. Большевики, окружавшие Заша, метнулись в стороны. Пуля попала в лошадь Юровского. Бедное животное. Конь поднялся на дыбы. Комендант попытался удержаться, но лошадь умерла еще до того, как ее копыта коснулись земли.