– Стало немного легче.
– Значит, боль связана с нашим маршрутом. – У меня оборвалось сердце. – Это заклинание Дочкина. Должно быть, мы направляемся не в ту сторону.
– Если так, то почему ощущения проявились только сейчас? Где они были раньше?
– Может, сначала мы шли куда нужно, а уже в поезде поехали не туда? – Я сравнительно немного работала с заклинаниями, не говоря уже о таких мощных и сложных, как у Дочкина. – Я не знаю, Заш.
– Я тоже.
Мы молча сидели, покачиваясь в ритме поезда. Я рассматривала бывшего большевика. Ненависть и горечь кипели под поверхностью сознания, желая получить высвобождение. Надо постараться не обращать на них внимания. Может быть, начинаю прощать его? Я еще не знала, как это сделать. Никогда раньше мне не приходилось так усердствовать, как сейчас.
– Заш… расскажи мне о ночи казни. – Вопрос мягко слетел с губ, но какая-то часть меня пыталась не дать ему вырваться.
Он поднял голову, и я выдержала его взгляд. Мне нужно знать, почему Заш принял такое решение. Он и раньше пытался объяснить, но я не слушала. Сейчас… я постараюсь как могу.
– Когда Юровский избавлялся от солдат, служивших под началом Авдеева, он спросил меня, смогу ли я расстрелять одного из пленных. – Он сцепил ладони. – Я ответил, что сделаю это без колебаний. Поэтому он позволил мне остаться.
– Потому что ты хотел остаться…
– Потому что я хотел остаться. И дал ему правильный с его точки зрения ответ. Я не думал, что он действительно совершит… это. Авдеев никогда не получал приказов, имеющих отношение к казни. По крайней мере мы об этом не знали. Но через несколько дней Юровский начал собирать расстрельную команду. Он приказал взять оружие и каждому выбрать свою цель… жертву.
– Почему ты согласился? – Мое сердце пропустило удар, а голос завибрировал от боли. – Почему не стал протестовать? Не сказал «нет»? – Трусость – вот то, что я ненавидела больше всего. Слабость духа, заставившая его стать соучастником казни. Слабоволие, принудившее подчиниться воле Юровского.
– Солдат, которые отказались – а их было несколько, – заперли в сарае. – Он до боли, до хруста сцепил пальцы. – Как думаешь, зачем? Может быть, их к тому времени расстреляли.
– Достойная смерть, – выдохнула я.
– Согласен. – Он опустил глаза, и нам обоим удалось перевести дыхание. – Но я не мог пойти на такое, Настя. Не знаю, насколько для тебя это важно, но я тогда думал о тебе и твоей семье, о том, что вас построят в шеренгу и расстреляют без предупреждения. Я представлял, что тебе приходится смотреть в равнодушные лица большевиков, которым плевать на твою жизнь. И… я хотел сам это сделать. Хотел быть рядом с тобой.
Заш опустил лицо в ладони, и я едва расслышала:
– Ты говорила мне, что не хочешь умирать в одиночестве. Я подумал, что если тебя собираются убить, то, может, получить пулю от друга будет легче… От кого-то, кто не испытывает ненависти или ярости. – Он покачал головой. – Теперь, рассказывая, я понимаю, это бессмысленно. То были глупые, дурацкие сентиментальные планы. Но в тот день события происходили очень быстро, я боялся за наши с тобой жизни… Все это имело значение. Наверное, я сам хотел бы умереть именно так.
– В этом есть смысл, Заш. – Его рассказ немного утешил меня. Не настолько, чтобы стереть всю боль, но достаточно, чтобы избавить от попыток понять.
По крайней мере теперь я знаю, что Заш принял участие в казни не из желания увидеть нас мертвыми.
– Я выпустил единственную пулю, Настя. В тот момент раскололась моя душа.
– Я знаю, что тебе поможет, Заш… и я постараюсь. Постараюсь простить тебя.
А если даже не получится, я собираюсь потребовать у Дочкина заклинание. То, которое вернет нас в прошлое и позволит Зашу выбрать другой путь.
На его лице появилось страдальческое выражение. Легкое недоверие.
– …Настя, это гораздо больше, чем я когда-либо мог просить.
Я слабо улыбнулась, признавая, что мы оба сломлены, и впереди у бывшей княжны и бывшего большевика – новая жизнь, страшная, опасная и полная тьмы. Но и в ней все еще есть свет. Просто мы только учимся его находить.
Нас всех сморил сон, увлекая сквозь ночь и рассвет. Внезапно заскрипели тормоза поезда. Я рывком выбралась из кипы мешков. Заш свернулся клубочком на мешковине напротив меня. Не уверена, спал ли он. Но когда вскинул голову, мне показалось, что нет.
– Добрались до Перми. – Я заставила себя подняться на ноги.
Заш последовал моему примеру и глубоко вздохнул.
– Настя, становится лучше.
– Отлично! Тебе просто нужно было поспать!
– Нет. Я не спал. Я имею в виду, что боль – это разрывающее чувство – утихает, когда мы замедляемся.
Кажется, его это не радовало, и меня тоже. Если боль Заша вызвана заклинанием Дочкина, значит, мы едем не в ту сторону.
До возвращения мучительной агонии Алексея оставались считаные часы, а до того, как мы найдем Дочкина, могут пройти дни.
Поезд остановился, и Заш, спотыкаясь, выбрался из вагона. Я присоединилась к нему. На мгновение солдат вздохнул с облегчением, а затем пошел прочь от поезда – туда, откуда мы прибыли. Прошагал около минуты, остановился, затем повернул перпендикулярно поезду и вошел в лес справа от путей.
– Что ты делаешь? – окликнула я, едва он вернулся.
Заш протопал по тропинке за деревьями.
– Выясняю, в каком направлении больнее всего. – Завершив эксперимент, он вернулся ко мне.
– Что скажешь?
– На востоке, – поджав губы, мрачно ответил Заш. – Дочкин, должно быть, живет гораздо ближе к Екатеринбургу, чем мы думали. Возможно, мы уже миновали его деревню.
Бешеная гонка. Опасности, подкупы и побеги… впустую потраченные силы.
– Значит, нам придется вернуться к Юровскому.
– Может, и к лучшему. Меньше всего он ожидает, что мы развернемся и отправимся обратно тем же путем, каким уходили.
У меня поднялось настроение.
– Ты совершенно прав. Давай найдем Алексея.
Прежде чем делиться планами с братом, мы попрощались с белыми.
Они отправились в Пермь, на поиски мастера заклинаний. Будет ли пермский маг таким же, как Вайра? Не желающим выбрать ни одну из противоборствующих сторон?
Как только они ушли, мы пустились в долгие объяснения, делясь своими выводами с Алексеем. В конце концов он согласился, что мы должны вернуться.
– Похоже, придется идти пешком. Машинист еще долго не сможет отправить поезд задним ходом – это требует сложной наладки. – Он покачнулся на ногах.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила я.
– Пустым. Мне кажется, что я потратил последние силы на Костю и остальных. Но то, что я не чувствую боли, не означает, что мое тело не ощущает усталости.
Все тот же практичный, ясно мыслящий Алексей.
– Мы доставим тебя к Дочкину. – Стиснув зубы, я забралась обратно в вагон. – Давайте заберем вещи. Нельзя терять ни минуты.
Пока мы выбрасывали пожитки, ссаживали Джой на землю и готовились к походу, в голове пульсировала одна мысль: «Скоро». Скоро все это закончится. Это несчастье продлится недолго. Мы найдем Дочкина, он исцелит брата, отменит казнь, и боль пройдет.
Алексей уладил все с машинистом, и мы ушли.
– Он тоже думает, что мы едем в Пермь. Значит, даже если Юровский его допросит, верных сведений он не получит.
– Молодец, Алексей.
Он поплотнее закутался в шинель, хотя мы шли под палящим солнцем.
– Будем надеяться, что белые найдут своего мастера заклинаний и уберутся оттуда до того, как Юровский начнет поиски.
Мы снова двинулись вслед за Зашем. Доверяя ему наши жизни, сердца и будущее. Только теперь меня это не столь сильно пугало. Мы уже достаточно натерпелись, и я верила – он на нашей стороне… и не хотела его терять.
Если Дочкин отменит нашу казнь, Заш изменится? Неужели он забудет все, через что мы прошли? Что, если он снова примкнет к большевикам? Но как я смогу допустить смерть моей семьи? Как жить дальше с пониманием, что могла бы их спасти? Поиск Дочкина – мое избавление, то, что я должна сделать как можно скорее.
Мы вошли в лесную чащу – в тень, укрытие, шагая медленно и тихо. Каждые несколько минут Заш сворачивал в ту или иную сторону, чтобы проверить свою реакцию на заклинание. Он держал курс строго на восток. Мне не нравилось возвращаться в Сибирь. Здесь все было связано только с нашим пленением… и смертью.
Но, по крайней мере, теперь мы находились под открытым небом. Каждый шаг нес с собой дыхание свободы – презрение к выбеленной обувной коробке, которой был Ипатьевский дом. Мы снова на природе – там же, где провели большую часть детства. Хотя Сибирь считалась достаточно суровым местом в лане климата, природа и здесь была великолепна.
Так что я бы не отказалась даже поселиться в этой глуши.
Солнце висело над горизонтом, пробиваясь между ветвями. Алексей споткнулся, ухватился за ствол дерева и хлопнул себя ладонью по голове.
– Надеюсь, мы уже недалеко, – простонал он.
– Ты что-нибудь чувствуешь, Заш? – спросила я.
Он покачал головой.
– Только одно: с каждым шагом на восток мне становится легче.
Вскоре мы снова развернули носилки, чтобы дать Алексею отдохнуть.
– Это вовсе не унизительно, – заметил он, закрыв глаза, едва мы подняли носилки.
– С нами ты и не должен ощущать унижение. – Я забросила деревянные поручни на свои плечи, и старые синяки напомнили, что неплохо бы подложить под них оленью шкуру. – Если бы мы вот так несли тебя через толпу прелестных молодых девушек…
– Тогда я нашел бы ту, которая не смеялась бы надо мной, и сделал бы ее своей царицей, – откликнулся Алексей.
Я хихикнула.
– И это все, что нужно, чтобы добиться от тебя предложения?
– А еще настоящее пирожное. Возможно, за него я также предложу кольцо.
Заш безмятежно кивнул.
– Никто не способен отказаться от хорошо приготовленной выпечки. Пусть тебе приснятся девушки с корзинами, полными ватрушек.