Когда летом 1914 года началась Первая мировая война, то «флорентийское палаццо» стало центром династической оппозиции Монарху. В нарушение всех писаных и неписаных норм, пренебрегая всеми традициями и правилами благопристойности, Мария Павловна вела себя так, как вели себя те, кто жаждал крушения. Не было, наверное, таких оскорблений, которые не прозвучали по адресу Царя и Царицы, не существовало таких аспектов государственной политики, которые Михень и ее окружение не осмеивали бы и не шельмовали.
Сынки матушке всегда поддакивали, так как в силу своих небогатых умственных способностей они с ней тягаться в искусстве инсинуаций не могли. Да этого и не требовалась. С этой «работой» вполне справлялась и одна Мария Павловна.
Невестка же Михень Великая княгиня Виктория Федоровна тоже была очень «оппозиционна». Она слушала речи свекрови и полностью с ней соглашалась. Она «терпеть не могла» Царицу, «не уважала» Николая II, и ей тоже все казалось в России «неправильным». Не научившись даже сносно изъясняться по-русски (она до самой смерти родным языком своего деда и матери так и не овладела), она на хорошем французском или английском языке непременно высказывала критические замечания о положении дел в России. Ничего своего она выдумать не умела, она лишь подпевала Марии Павловне.
Михень же была мастером инсинуаций. Сидя в своих золоченых апартаментах, увешанная сапфирами и изумрудами (она обожала эти камни), она исторгала такую хулу на власть, которой могли позавидовать «профессиональные революционеры». Причем эти речи слышали не только близкие, для которых их ненаглядная матушка была непререкаемой пифией.
Подобные монологи слышали и многочисленные гости как из числа соотечественников, так и иностранцев. В конце концов она договорилась до того, что «Александру Федоровну и ее клику надо уничтожить». Она надеялась, что в случае династического переворота ее «зеленоглазый мальчик» станет Царем.
То, о чем грезила многие десятилетия, теперь казалось совсем близко. В начале 1917 года она покинула Петроград, отбыв для лечения в Кисловодск, заявив перед отъездом, что «вернется, когда все будет кончено». Предчувствия Михень не обманули: скоро действительно «все было кончено», кончено для Царей, для России и для Марии Павловны с ее потомством.
В конце февраля 1917 года в Петрограде начались беспорядки, которые очень быстро стали перерастать в целенаправленное выступление против власти. Государственная Дума сделалась центром движения, туда стекались все силы мятежников. 1 марта туда вдруг прибыл Великий князь Кирилл Владимирович, который привел состоявшее под его командованием подразделение гвардии – Гвардейский Экипаж и заявил о верности новой власти. А как же присяга Государю? Никого «манифеста об отречении» тогда не существовало.
О клятве на верность Государю будущий «претендент на трон» и не думал. Её как бы и не было. В эмиграции князь-клятвопреступник, оправдывая предательство, будет писать и говорить, что «спасал гвардию»! И никогда ни он сам, ни его шумные клевреты – участники пошлой интермедии под названием «Кириллиада» – никогда не признаются, что внук Александра II бросил на произвол судьбы Царскую Семью!
Перед бегством из Царского будущий «парижский царь» разослал записки начальникам частей Царскосельского гарнизона: «Я и вверенный мне Гвардейский Экипаж вполне присоединяемся к новому правительству. Уверен, что и вы, и вся вверенная вам часть также присоединиться к нам». И подпись: «Командир Гвардейского Экипажа Свиты Его Величества контр-адмирал Кирилл».
Александра Фёдоровна была потрясена изменой Кирилла. Мужу сообщала, что Гвардейский Экипаж «покинул нас», «в них сидит какой-то микроб». В другом месте ещё более определённо и резко: «Кирилл ошалел, Я думаю: он ходил в Думу с Экипажем и стоит за них». Царица, не зная деталей событий и подробностей поведения людей, чувствовала подлинный смысл происходившего…
Некоторые потом вспоминали, что кузен Царя шел к Думе, нацепив красный бант. Другие же этот факт категорически отрицали. «Был бант» – «не было банта» – по этому поводу страсти не утихли по сию пору. Фокусируясь на мелочах, такая дискуссия умышленно замалчивает главное: родственник Царя изменил воинской присяге, изменил Великокняжеской клятве, предал Царя, предал Царский Род.
Что бы ни говорил потом сам двоюродный брат Монарха, какие бы доводы ни приводил, что бы там ни писали различные оправдатели из числа его клевретов, факт остается фактом: Кирилл Владимирович совершил второе клятвопреступление. Первый раз такое произошло в 1905 году, когда нарушил свое слово данное Царю, второй же раз – в революционном 1917 году. Воистину один раз предавший может предать снова и снова…
Унеся ноги из России, Кирилл и Даки сначала обосновались в Финляндии. Там у них родился сын Владимир. Затем переехали в Германию, затем во Францию, где в 1926 году в провинции Бретань в местечке Сен-Бриак купили трехэтажную виллу, названную по-бретонски «Кер-Аргонид» («Виктория»). Там проживали большую часть времени.
Однако Великокняжеская чета не собиралась вести тихую жизнь отверженных эмигрантов. После смерти Марии Павловны в 1920 году роль «первой скрипки» в концерте Владимировичей (все они спаслись) взяла на себя Виктория Федоровна. Не обладая большим умом, эта внучка Королевы Виктории была в избытке наделена энергией. Она взяла в свои руки не только повседневные заботы семьи. Ее деятельной и чванливой натуре требовалось нечто большее. И она придумала усладу: она сделала Кирилла царем.
К моменту крушения Монархии в России Кириллу было лишь чуть больше сорока лет. После всех перипетий революции он очень быстро начал сдавать: осунулся, обрюзг, потерял величественную осанку. Даже его легендарные зеленые глаза как-то потускнели. Не исключено, что он бы очень быстро угас, если бы рядом с ним не находилась женщина, которая совсем не собиралась становиться рабой обстоятельств.
Виктория Федоровна «вдохнула в супруга жизнь». Она стала его управителем и вдохновителем. В 1922 году Кирилл Владимирович провозгласил себя «местоблюстителем престола», а в августе 1924 года объявил себя «императором». Появился новый монарх – «его величество» Кирилл I. Державы своей он не имел, но в некоторых ресторанах имел свой столик. Даки же стала «императорским величеством».
Не имело значения, что Монархической России уже давно не существовало, что никакого «престола» не имелось в наличии. К тому же Кирилл Владимирович письменно в 1917 году отказался от своих династических прав, но это тоже не имело значения.
Главное – в наличии был претендент, который «на основании Основных законов Российской Империи» в Париже назвал себя царем. Опять же не имело значения, что была жива настоящая Царица – Мария Федоровна, которой о грядущем «воцарении» даже не удосужились сообщить. Началась «Кириллиада», которую многие с полным основанием называли по имени царской супруги «Викториадой»[67].
«Его Величество» стал изображать правителя: издавать указы, манифесты, присваивать дворянские титулы, офицерские звания. Эта «игра в царя» немалому числу лиц пришлась по душе. Разбросанные по всему свету, влачившие часто просто жалкое существование, некоторые русские изгои увидели в парижском царе надежду, увидели отблеск сгинувшей великой Империи, детьми которой, людьми мифа и мечты, они оставались до конца.
Кирилла «признали» и некоторые из Романовых. В их числе находился и постаревший, но все такой же неугомонный и жизнелюбивый, как в давние молодые годы, Великий князь Александр Михайлович. Но даже он, когда оказался в рыбачкой деревушке Сен-Бриак, где размещался «двор императора», даже он, имевший богатое воображение и чуждый всяких условностей, даже он вынужден был развести руками. «Пафос вперемежку с комедией и слепота, погоняемая надеждой, образуют костяк этого отстраненного мира условностей. Ничего реального, все бутафория».
Эта была какая-то смесь претенциозного аристократического тщеславия и бездарного опереточного фарса. «Двор царя Кирилла» производил карикатурное впечатление. Начальник «канцелярии» «его императорского величества» Г.К. Граф (1885–1966) вспоминал, что у канцелярии «не было ни письменных столов, ни кресел, ни ковров. Сидеть приходилось на самых простых стульях. И машинки стояли на кухонных столиках, и вместо письменного стола был садовый стол».
Виктория же относилась к этой «царской буффонаде» вполне серьезно. Она умудрилась завести свой «двор», окружить себя приспешниками, которые многие годы играли первые роли в этом театре теней. Имея родственные связи с Династиями Англии, Испании и Румынии, «бескомпромиссная» Даки хотела, чтобы ее везде принимали «как настоящую».
Из этого почти ничего не получалось, что угнетало и расстраивало «царицу из Сен-Бриака». Ей приходилось постоянно вояжировать по всей Западной Европе, чтобы, не дай Бог, о ней не забыли. Надо было постоянно разбирать свары, склоки и финансовые махинации в рядах «кирилловцев», разоблачать «козни врагов», которых у «парижского императора» имелось немало. Главное же – постоянно не хватало денег. Продажа драгоценностей и помощь родственников – главные статьи доходов «царя Кирилла».
Муж дряхлел на глазах и без нее исполнять свои «монаршие обязанности» был не в силах. К тому же пришла пора устраивать брачные дела своих дочерей, и с этим тоже было немало хлопот. «Царица Виктория» «просто разрывалась». Силы покидали ее. Весной 1935 года ее старшая сестра Мария, Королева Румынская (Мисси, 1875–1938), после месяца, проведенного с Даки на отдыхе в Альпах, писала своему доброму знакомому лорду У. Астору (1879–1952):
«Мы были очень счастливы вдвоем, стараясь не касаться некоторых моментов, вызывающих горькие слезы на ее усталых глазах. Ее стояние, физическое, душевное и финансовое, настолько тяжело, что оно окончательно лишило ее силы духа… Ее окружают такие беспомощные люди, в первую очередь ее муж, что ей не на кого и не на что рассчитывать. Силы покинули ее, она погрузилась в мрак отчаяния и чувствует, что только смерть может освободить ее от