Для графини отказ от аудиенции был настоящей драмой. Она была безутешна. Что же делать? Как вымолить признание? Однако неожиданно удача оказалась совсем рядом! Сестра графини Любовь Валерьяновна Головина (1853–1938) и ее дочь Мария Евгеньевна (Муня, 1887–1972) являлись преданными поклонницами старца Григория Распутина, принадлежали к числу самых близких ему людей. Они-то и предложили Лёле свести ее с этим человеком, для которого «открыты душа Царя и Царицы» и который «может совершать невозможное».
За исключением Венценосцев, среди Романовых сторонников у Распутина не было, и графиня Гогенфельзен, пойдя на эту встречу, рисковала своей репутацией. Но другого выхода Ольга Валерьяновна не видела. Ее любимым девизом было: «Женщины возражений и поражений не признают!» Это то «жизненное кредо», которым руководствовалась всю жизнь.
Графиня была человеком решительным и не боялась сплетен: за свою жизнь она к ним привыкла. В конце января 1914 года состоялась знаменательная встреча, которую она описала в дневнике:
«Утром пришел Беби (сын Александр. – А.Б.) и мы должны были идти гулять, но по телефону Муни должны были сейчас пойти к Григорию Ефимовичу. Впечатление странное, но чарующее. Он меня целовал, прижимал к сердцу, «тяжко полюбил» и обещал, что все сделает «у Мамы» (Императрицы), хотя «она строптивая».
Графиня воспрянула духом, но вскоре «чарующее впечатление» было омрачено «дурной и тяжелой сценой», или, проще говоря, скандалом, который ей устроил Великий князь Павел Александрович, узнав об этом знакомстве. Он наотрез отказался встречаться с Григорием, о чем тот просил, «чтобы все окончательно устроить».
Однако сестра Люба и ее дочь Муня продолжали уверять: «отец Григорий» обязательно поможет, тем более что к графине у него возникла большая симпатия. Невзирая на возражения мужа, она втайне от него через несколько дней после первой встречи опять виделась с Распутиным. Произошло это накануне его поездки в Царское Село, где он обещал «просить там за нее».
На следующий день после долгожданного визита, 3 февраля 1914 года, в девять часов утра – небывало раннее время для аристократки, она примчалась к Распутину, чтобы узнать подробности. Известия были обескураживающими: «Он с грустным и ласковым видом мне сообщил, что ничего не добился! В глазах Императрицы я все та же интриганка, желающая играть роль и одурачивающая даже его, Григория Ефимовича! Он говорил с 8 до 12 часов и что слова его и Ани (Вырубовой. – А.Б.) сильно продвинули дело».
Хотя надежда оставалась, но она куда-то отодвигалась. Пока же, по существу, ничего не менялось. Еще через неделю она увиделась с Распутиным в доме своей сестры, и эта встреча вообще произвела на нее гнетущее впечатление. «Григорий Ефимович заперся со мною в Любимой спальне, и я ничего не понимаю. Говорил, что любит меня так, что ни о чем другом думать не может, целовал меня, обнимал, и мой глаз не мог не заметить его волнение. Взял у меня по секрету 200 рублей! Господи, что это за люди!»
Потрясение графини можно понять. Какой-то мужик ее обнимает, целует, объясняется в любви, а затем берет деньги! Господи, неужели все эти унижения не будут вознаграждены?
Вскоре она вместе с мужем отправилась на два месяца в Париж, где отдыхала от переживаний на родине. Когда в мае они вернулись в Петербург, мечты графини стали осуществляться. Однако определяющую роль Распутин не сыграл. За Павла и его жену просили их родственники и некоторые влиятельные сановники, в числе которых были Великие князья Дмитрий Павлович, Кирилл Владимирович и министр юстиции И.Г. Щегловитов (1861–1918).
Первой ее приняла Вдовствующая Императрица, а затем, 5 июня 1914 года, – Александра Федоровна, которая, по наблюдению графини, «сначала волновалась и дышала тяжело, потом оправилась и мы говорили обо всем».
После этого интерес графини к «отцу-утешителю» сильно поубавился, и, проведя с ним вечер у сестры, она записала: «Ничего он из себя не представляет». И хотя время от времени она продолжала встречаться с Григорием, но уже ни о каком «чарующем впечатлении» речи больше не было.
В 1915 году Ольга Валерьяновна получила титул княгини Палей. Двадцатилетняя борьба не прошла даром. К своим пятидесяти годам она добилась того, о чем так давно и так страстно желала. Однако долго наслаждаться своим полным счастьем ей не пришлось.
После крушения Монархии в 1917 году началась полоса жестоких испытаний. Арестовали мужа, а затем сына Владимира. После прихода осенью 1917 года к власти большевиков, к ней только черные вести и поступали. Летом 1918 года в Алапаевске, на Урале, расстреляли сына.
Муж томился в Петропавловской крепости. Княгиня старалась сделать все для его спасения. Она оставалась в Петербурге (с сентября 1914 года переименованном в Петроград) в самые жестокие недели красного террора. Она надеялась на чудо, на спасение своего дорогого Павла. Девочек переправила в Финляндию, а сама решила не покидать столицу и каждый день часами смотрела на мрачные стены крепости, пытаясь представить, как там ее любимый. Она передавала посылки, записки, но так и не была уверена, получил ли Павел хоть что-нибудь.
Сердце разрывалось от горя. У него язва желудка, он последние годы мучился геморроем и сколько месяцев томится в темнице, лишенный ухода и надлежащего питания! Княгиня давно лишилась своего великолепного дворца, реквизированного «именем народа», и скиталась по знакомым, ночевала и просто у случайных людей.
Она готова была все вынести, все выдержать, лишь бы спасти Павла. Но ничего не получалось. Женская преданность и любовь не могли унять общественной стихии.
В январе 1919 года она узнала страшное: Павла расстреляли. Лишь тогда с большим трудом удалось через болота и леса пробраться в Финляндию и там увидеть своих дочерей.
Придя немного в себя, написала письма княжне Марии Васильчиковой (1859–1934), где рассказала о своих мытарствах:
«6 сентября 1919. Финляндия. Дорогая и добрая Мария Александровна! Я благодарю Вас от всего моего разбитого сердца за вашу сердечную и теплую симпатию! Никакие слова, ничто на свете не может облегчить мою двойную, страшную, душераздирающую печать!
Вы знаете, что всю мою жизнь – в течение 26 лет – я просто обожала Великого Князя со всей женской нежностью; в том же, что касается нашего мальчика, это была наша радость, наша гордость; такой он был хороший, способный и добрый!
Во всей этой жуткой печали для меня лишь один луч утешения, что мой любимый Великий Князь не знал о страданиях мальчика. Я же покинула Петроград 10 января, после отвратительного и подлого убийства четырех Великих Князей. Меня больше ничего там не удерживало, а обе малышки уже с мучительным беспокойством ждали нас в Финляндии.
Я приехала одна и сообщила им, как только могла мягко, страшную правду, а еще через несколько дней (пройдя через ужасную процедуру) я узнала о смерти моего любимого ребенка, моего Володи, который погиб вместе с Великой Княгиней Елизаветой Федоровной, Сергеем Михайловичем, Константином и Игорем Константиновичами, с которыми разделил участь в Алапаевске, на Урале. Многие утверждают, что Константин Константинович и мой сын могли спастись! Я в это не верю, потому что вот уже 14 месяцев я не имею от него никаких новостей, а страшное письмо английского генерала Кноу содержат все детали ужасных страданий.
Елизавета Федоровна была первой живой брошена в угольную шахту, куда их привели и куда они явились с пением гимнов! Великий князь Сергей Михайлович сопротивлялся и был убит, а потом сброшен, «все другие были сброшены туда живыми, а после каждой жертвы туда кидали камни и бревна.
Ну, как Вы думаете, могу ли я, при таких двух жертвах спокойно прожить хотя бы день или час. И тем не менее я должна жить ради двух девочек, которых Великий князь обожал больше всех на свете! Ирина похожа на него или даже больше на Императрицу Марию Александровну, как две капли воды, а Наталья больше похожа на моих двух старших девочек.
Вы спрашиваете у меня, дорогая, где находится могила Великого Князя! Увы! Именно из-за этого я нахожусь в двух шагах от границы. Они все четверо были расстреляны в Петропавловской крепости (вместе с 10 или 12 злоумышленниками, казненными в то же время) во рву, и сверх навалили дрова! Вот уже 8 месяцев я жду освобождения Петрограда от палачей, которые его угнетают, чтобы явиться туда и похоронить тело моего любимого по-христиански.
Я уже потеряла всякую надежду, и потому я одновременно попросила швейцарскую визу, чтобы увести туда малышек. Их здоровье очень пошатнулось, их нервы в ужасном состоянии. Они обожали Папу и брата! Я их устрою в пансион, так как они почти не учились последние два года. Если Петроград будет однажды освобожден, я одна взойду на эту Голгофу. Эксгумация, захоронение, приход в наш чудесный дом в Царском (мое сердце сильно бьется при одной мысли об этом). А если бы была возможность, то привести с Урала тело моего мальчика, объединить их в общей могиле и приготовить себе самой место между ними!
Прибавлю к этому, что у нас все украдено. Наш дом в Царском «национализирован»: 1-й этаж стал музеем, остальное разграблено, украдено. Всё, что мне удалось спасти в августе 1918 года, когда Великий Князь находился в тюрьме, я определила в австрийское посольство: по крайней мере 12 миллионов франков. Но когда произошла их революция, австрийские коммунары всё увезли и всё украли. Я очень жалею главным образом о 600 письмах Великого Князя, написанных в течение 25 лет!
Пожалейте меня, дорогая Мария Александровна. Обнимаю вас от всего моего сердца. Ваша преданная Ольга Палей».
Княгине не суждено было дождаться второго возвращения в Россию. В ноябре 1929 года она скончалась в Париже и была похоронена на кладбище de Colombe.
Глава 35. Загадочная чета
Это была удивительная пара. Он – высокий, стройный, замкнутый, с несколько надменным выражением лица. Она – изящная, живая, добросердечная, с душой открытой людям и миру.