Почти через два часа доехали до центра Петербурга и у Казанского собора, фамильного храма Династии Романовых, сделали остановку. Вышли из экипажей, приложились к образу Казанской Божией Матери. Затем тронулись дальше и через небольшое время прибыли к Зимнему Дворцу – главной Императорской резиденции.
Вечером в окружении Царя, Царицы, Цесаревича и почти всех членов Императорского Дома Дагмар была на иллюминации. Толпы народа приветствовали высоких особ восторженными возгласами, слышавшимися без умолку.
Царская Фамилия трогательно опекала Принцессу, которую все как-то сразу стали за глаза любовно звать «Минни». В ее присутствии никто не позволял себе говорить по-русски; все старались изъясняться или по-французски, или по-немецки. На этих языках при Русском Дворе говорили многие, и ими свободно владела и датская пока еще гостья.
Конечно, основное внимание уделял ей Цесаревич. Он находился с ней рядом каждую свободную минуту, многое показывал и объяснял. В первые же дни отвез невесту в Петропавловскую крепость, в Петропавловский собор, на могилу Никса. Молча стояли рядом со слезами на глазах. Рассказал ей о других родственниках, покоившихся рядом: дедушке Императоре Николае I, бабушке Императрице Александре Федоровне, старшей сестре Александре (Лине), умершей в семилетнем возрасте в 1849 году.
Дагмар были внове величественность и богатство, окружавшие Царскую Семью. Бессчетное количество прислуги, готовой удовлетворить любое желание, строгие придворные ритуалы, множество сопутствующих лиц при любых выходах и проездах Императора и его близких, шикарная сервировка стола и изысканные яства на Царских трапезах, бессчетные толпы народа на улицах, красочность кортежей.
Ничего подобного в Дании Принцесса не знала. Она приняла новую обстановку как должное, и со стороны могло показаться, что в атмосфере богатства и надменной чопорности она прожила все предыдущие годы. Но это было совсем не так.
До того как ее отец стал Королем в 1863 году, она – лишь Шлезвиг-Голштинская Принцесса, далекая от придворного мира. В ее детстве все было скромным, тихим, бесхитростным. Она прекрасно научилась обходиться без слуг, умела сама убирать поутру постель, причесываться и умываться без посторонней помощи, запросто общаться с простыми людьми. Когда же судьба сделала ее дочерью Короля, то многое вокруг стало иным. Она с легкостью приняла новые правила жизни-игры.
Принцесса Дагмар приехала в Россию уже влюбленной в Престолонаследника и чувствовала, что и он к ней питает большое чувство. Нельзя было не заметить, как он волнуется, когда остаются одни, с какой нежностью смотрит, как трепещет при поцелуе. Она старалась не разочаровать своего жениха, тонко и умело вела себя. Не отличаясь яркой природной красотой, Принцесса покоряла своей добротой, искренностью, какой-то чарующей женственностью, что на такого открытого человека, как Цесаревич Александр, производило самое благоприятное впечатление.
Чем ближе узнавал Принцессу Александр, чем больше с ней общался, тем сильнее и удивительней были впечатления. В один из дней он сидел у нее, они мирно беседовали, и вдруг будущая Цесаревна совершенно неожиданно встала, оперлась руками на два кресла и совершила переворот через голову.
Жених был потрясен, и потом они вдвоем хохотали от души. Он знал, что Дагмар каждое утро делает гимнастику, что она ежедневно тренируется, обливается холодной водой, но что она способна на подобные «антраша» – он никогда и не подозревал.
Цесаревич видел выступление акробатов в цирке, а теперь выяснилось, что и его будущая жена способна выделывать «подобные кренделя». При этом Дагмар сказала, что не очень хорошо себя чувствовала, так как грустила после полученных из Дании писем и к тому же целый день мучилась желудком. Но внешне это было совсем незаметно.
Она была такая шаловливая, такая непосредственная, и это тоже вызывало симпатию. Она и потом много раз, к вящей радости мужа, будет делать при нем «колесо», и эти «забавные манипуляции» прекратятся лишь в зрелых летах.
По своему темпераменту они – довольно разные люди, но это различие не отдаляло, а сближало. Дагмар нравилось, как он улыбался, как курил свои любимые сигары, как гордо восседал на лошади; нравилась его молчаливая сосредоточенность, серьезная основательность. У него имелась своя лодка, и когда ей перевели, что она называется «Увалень», то невеста не могла по-доброму не рассмеяться. Увалень, ее увалень…
И не было сомнений, что Цесаревич защитит ее, слабую иностранку, от всех жизненных неурядиц, от злых, нехороших людей. Рядом с ним – надежно и спокойно. Существовала уверенность, что Александр любит ее сильно и глубоко. Даже начинал ревновать, что удивляло и радовало.
Они начали играть дуэтом: он на корнете, она – на фортепьяно. Незатейливые, веселые мелодии Штрауса и Оффенбаха у них стали получаться сразу. Вместе рисовали. Дагмар уже неплохо владела карандашом и пером, а ее излюбленная тема – морские пейзажи. Она выросла у моря, и водная стихия никогда не оставляла равнодушной.
Каждый день Дагмар приходилось по нескольку часов заниматься. Нормам православия обучал священник Иван (Иоанн) Леонтьевич Янышев (1826–1910) (позднее он станет духовником царской семьи), помогал и Александр. Она ему вслух читала по-русски молитвы, и Цесаревич удивлялся, как хорошо и быстро она это делала.
Службу миропомазания несколько раз повторили, а затем показали Императрице. Мария Александровна была удовлетворена и в маленькой домовой церкви учила будущую невестку, как надо подходить к образам, как делать поклоны. Все получалось неплохо.
В среду, 12 октября 1866 года, наступил день миропомазания. Церемония происходила в Зимнем Дворце. Около 11 часов из Царских апартаментов по залам Дворца тронулась торжественная процессия. Виновница торжества была в простом белом платье и впервые – без всяких украшений. Вошли в Большую Дворцовую церковь. Молитва прочитана безукоризненно. Свидетельницей по чину миропомазания была сама Императрица, которая подводила будущую жену сына к иконам и святому причастию. В России появилась новая «благоверная Великая княгиня Мария Федоровна».
В этот день была перевернута последняя страница в книге о Датской Принцессе Дагмар. Начиналась совсем другая жизнь. Еще давно, когда впервые возникли предположения о переходе в Православие, получила заверение Императора Александра II, что в России будет сохранено ее первое имя – Мария (полное ее имя – Мария-София-Фредерика-Дагмар). И вот все исполнилось.
На следующий день, 13 октября, был обряд обручения. Опять тем порядком, что и накануне, процессия прошла по залам главной Императорской резиденции и вошла в церковь. Службу вел митрополит. Император взял за руку сына и его невесту и подвел их к алтарю. У молодых сильно билось сердце, и Цесаревич позднее написал, что оно никогда раньше «так не билось». Слова были сказаны, молитвы прочитаны. Александр и Мария вышли из церкви с кольцами на руках. Все было трогательно и торжественно.
Свадьбу назначили на 26 октября. Но затем, по нездоровью Императрицы, отодвинули на 28-е. Времени оставалось мало, и Александр целыми днями был занят встречами, обсуждениями, заседаниями в Государственном Совете, хлопотами по устройству Аничкова Дворца. Эта круговерть изматывала и раздражала. Бесконечные визитеры с поздравлениями, депеши из всех концов света, суета, суета.
Радости только и было, когда видел Минни. Они теперь вместе говели перед свадьбой, вместе молились. Невеста впервые исповедовалась в России. Но еще накануне церковной исповеди сообщила своему жениху, что в ее жизни была и еще одна любовь. В юности она увлеклась молодым аристократом, сыном датского премьер-министра графа Мольтке. Александра эта откровенность ничуть не обескуражила. Все это было когда-то давно, в старые времена, а теперь все забыто и прощено. У них начинается совсем другая жизнь.
Стали съезжаться гости на свадьбу. Брат Дагмар Фредерик прибыл 20 октября, и сестра так радовалась снова видеть брата. Ей было в эти дни очень непросто, требовалась поддержка, а никого из близких часто не бывало рядом. Родители далеко, Царица больна, Царь все время занят, а Александр, ее дорогой жених, мог бывать с ней лишь урывками.
Затем приехали Прусский кронпринц Фридрих-Вильгельм, принц Герман Веймарский, а 25 октября, в сопровождении блестящей свиты, прибыл Наследник Английского Престола герцог Уэльский Альберт-Эдуард, муж сестры Александры.
Цесаревич встречал всех высокородных гостей, а с Принцем Уэльским быстро установились самые дружеские отношения. Сын Королевы Виктории попросил Русского Престолонаследника называть его просто «Берти» и быть с ним на «ты»…
Каждый день череда приемов, проходов, балов, официальных обедов, вечеров. Александр Александрович был вконец заторможен и за два дня до свадьбы записал в дневнике:
«Я теперь нахожусь в самом дурном настроении духа в предвидении всех несносных празднеств и балов, которые будут на днях. Право, не знаю, как выдержит моя милая бедная душка Минни все эти мучения. Даже в такие минуты жизни не оставляют в покое и мучат целых две недели. Это просто безбожно! И потом будут удивляться, что я не в духе, что я нарочно не хочу казаться веселым. Господи, как я буду рад, когда все кончится и, наконец, можно будет вздохнуть спокойно и сказать себе: теперь, можно пожить тихо и как хочешь. Но будет ли это когда-нибудь или нет? Вот это называется веселье брачное. Где же оно и существует ли оно для нашей братии? Пока я еще не отчаиваюсь и уповаю на Бога, хотя и тошно приходится иногда.
Что меня больше всего огорчает, так это то, что прихожу иногда к моей бедной душке в таком расположении духа и не могу удержаться, чтобы скрыть это. Каково же ей выдерживать все это и слышать от меня вечное ворчание и неудовольствие. А она, душка, для меня пожертвовала всем и даже оставила своих родителей, мать и отца, родину свою покинула, а теперь я в таком настроении духа прихожу к ней и постоянно почти такая история. Да укрепит нас Господь Бог в эти важные минуты нашей жизни. Все упование мое на Него!»