С Монархом случилось что-то невероятное. Человек, обязанный Богом и судьбой всегда стоять неколебимо на охране основ и традиций, неукоснительно выполнять свой долг, преодолевать собственные прихоти и наклонности во имя высших интересов династии и империи, все забыл и всему изменил.
Княжна Долгорукая, ставшая для Императора «дорогой Катрин», далеко вперед не заглядывала. Главное, она любит и сама любима. Все остальное вначале не имело особого значения. А «всего остального» было более чем достаточно, чтобы отравить жизнь. Не занимая видного поста при дворе, она, как фрейлина, обязана была участвовать во многих церемониях и смогла близко наблюдать и прочувствовать холодную и напыщенную атмосферу той «золотой клетки», где находился ее возлюбленный.
Позже она отказалась от своих фрейлинских обязанностей, но не в силу прихоти или своеволия, а потому, что находиться в придворной среде становилось непереносимо, и потому, что надо было воспитывать детей императора, которых у нее родилось четверо: Георгий (1872–1913), Ольга (1873–1925), Екатерина (1877–1959). Еще один ребенок – сын Борис, родившейся в марте 1876 году, – умер трех дней от роду.
Первые месяцы после того июльского события 1866 года в Петергофе Екатерина Долгорукая испытала немало волнений и переживаний. Она расставалась на несколько месяцев с Царем, чтобы избавиться от этого наваждения, но уже в 1867 году решила раз и навсегда предоставить все судьбе.
Она отдала любимому мужчине всю себя без остатка, все чувства, мысли, воображение, заботы. Княжна стала не только возлюбленной царя; она сделалась для него целым миром, миром тайным и сладостным, где Монарх находил успокоение и утешение от своей трудной и непрерывной миссии. Долгорукая знала, что Александр II сдержит обещание и если Богу будет угодно, то он преодолеет трудности и станет законным мужем. Она верила возлюбленному, когда он говорил, что после встречи с ней не имел близости ни с одной женщиной, в том числе и с женой.
Княжна следовала за Царем повсеместно. В 1867 году она инкогнито приехала в Париж, остановилась в небольшом отеле и каждую ночь встречалась с Александром II, который был гостем Императора Наполеона III. Самодержец, к ужасу русской тайной полиции, без сопровождения посещал ее в отеле; принимал в саду Елисейского Дворца, столь любимом когда-то легендарной фавориткой Людовика XV мадам де Помпадур. Она ездила за ним в Крым, жила на частной даче, и Император ее навещал. Они встречались в павильонах Петергофа, на прогулках в Павловске и Красном Селе.
В Петербурге местом их свиданий стали две небольшие комнатки на первом этаже Зимнего Дворца, где жил последние годы и где скончался Император Николай I. Позже Екатерина Михайловна с потомством перебралась на третий этаж Дворца. Из личных Царских покоев на втором этаже сюда вела тайная лестница, и Император, проведя вечер в кругу родных и близких, ближе к полуночи спускался незамеченным вниз, чтобы встретить свою желанную. Она всегда его ждала. Он это знал и был рад, что есть человек, преданный ему целиком, до конца.
Императору было хорошо в обществе княжны, так свободно, так раскованно, как никогда раньше и не было. Не надо было ничего сочинять, не надо было быть Царем, а можно остаться лишь мужчиной и ощущать тихую радость простого семейного очага.
Катрин готовила чай, помогала снять сапоги, окружала таким теплом и заботой, которых в других местах и иных помещениях Царь и не знал никогда. Когда он целовал ее, то у него кружилась голова, и он, человек, проживший уже большую жизнь и испытавший на своем веку немало сердечных привязанностей, трепетал, как зеленый юнец. Царь был счастлив.
Но тайна Самодержца всех интересует и всем принадлежит. О серьезном увлечении Александра II и о его тайных свиданиях очень скоро стало известно сначала придворным, а затем и всему высшему обществу. Никто открыто не обсуждал столь щекотливую тему. В интимных же собраниях о том много судачили. Как всегда бывало в таких случаях, правда перемешивалась с вымыслом, факты с ложью.
В общих же чертах картина в начале 70-х годов XIX века сложилась вполне объективная: у Императора появилась вторая семья. Однако почитание Самодержца в России было еще столь прочным, что никто не решался хоть как-то осудить властелина.
Все стрелы критики и поношения направлялись лишь по адресу Екатерины Долгорукой. Беспощадная молва приписывала ей самые невероятные поступки, немыслимо скандальное поведения, шокирующие высказывания.
Говорили, что княжна была невероятно развратна чуть ли не с пеленок, что она ведет себя нарочито вызывающе и, чтобы «разжечь страсть у Императора», танцует перед ним обнаженная на столе, что в непристойном виде проводит целые дни и якобы даже принимает посетителей «почти не одетой», что она вымогает драгоценности и за бриллианты «готова отдаться первому встречному». И много чего еще говорили, рисуя облик молодой Долгорукой в самом непривлекательном виде.
Чадолюбивые мамаши, наслушавшись подобных разговоров, только и думали о том, как бы ненароком их молодые дочери, которых начинали вывозить в свет, даже издали не смогли бы увидеть ту, которую называли то Мессалиной, то куртизанкой.
Княжна пожертвовала всем во имя любви и почти перестала таиться. Пусть будет так, как будет, а что делать – это должен решать Александр.
Когда эпатирующая связь Императора с молодой княжной уже ни для кого не составляла секрета, то у многих невольно возникали вопросы: как на это смотрит Императрица? Неужели она ничего не видит, ничего не знает?
Она видела и знала. Факты ей были не нужны. Женское сердце трудно обмануть, любящее женское сердце обмануть невозможно. Безмерно почитая своего супруга, Мария Александровна никогда не позволяла себе ни единого слова, ни малейшего намека на ее неудовольствие. Она не желала бросить хоть тень на официально-добропорядочный образ Супруга-Самодержца. В Царской Семье было наложено негласное табу на тему об увлечениях Императора. Имя Долгорукой в присутствии Царицы ни разу не прозвучало.
Дети Александра II неукоснительно соблюдали это правило и даже между собой никогда не приближались к опасному рубежу. Они все уже были взрослые, некоторые имели собственные семьи, детей и, конечно же, знали о скандальной истории не только с чужих слов. Случались неловкие сцены, неприятные встречи.
Однажды в Царском Селе отца на прогулке в экипаже сопровождали сын Сергей и дочь Мария (герцогиня Эдинбургская). Вдруг в глубине парка, почти у самого Павловска, Император попросил остановиться, попрощался с детьми и на их глазах пересел в экипаж, где помещалась Долгорукая со своими детьми.
Позднее, вспоминая этот эпизод, Великий князь Сергей Александрович заметил своей знакомой: «Поверите ли, во время всего пути от Павловска до Царского мы с Марией не только не обмолвились ни одним словом об этом событии, но и взглядом не обменялись». Эта «игра в молчанку» длилась долго, но она не могла продолжаться бесконечно. В 1880 году весь прозрачный камуфляж стал рушиться просто на глазах.
Когда Императрица Мария Александровна вернулась в начале того года в Россию, то мало у кого оставалась надежда, что она долго проживет. Она слабела с каждым днем, и врачи определенно уже говорили, что смерть наступит очень скоро. Царица почти не вставала с постели. Сил хватало лишь на молитву и на краткие встречи с детьми.
Порой приходил супруг, и в эти мгновения наступало просветление. В ней вдруг пробуждались какие-то силы, и она становилась бодрее, даже улыбка появлялась на бескровных губах. Видя супруга, Мария оживала.
Ничем не упрекала, ни на что не жаловалась, лишь интересовалась его делами. Император же ощущал себя неловко. Лишь ненадолго присаживаясь на краешек стула у кровати, говорил какие-то, ничего не значившие слова, гладил ее руку и, уходя, целовал в мертвенно-бледную щеку.
Все ждали неотвратимого будущего. В наиболее сложном положении находился Цесаревич. Занимая второе место в династической иерархии, Наследник волей-неволей оказывался в центре неприятных и нежеланных событий. Он видел, что вокруг происходит, но сохранял самообладание, внешнее спокойствие.
Сдержанный и послушный Александр Александрович позволял себе обсуждать деликатную ситуацию только со своей Минни. Оба знали, что, в то время как Императрица умирает, Александр II проводит почти все вечера и ночи в обществе любовницы, начинавшей вести себя всё более заносчиво и самоуверенно. Но воля Папа́ священна, и лишь Бог ему судья…
Рано утром 22 мая 1880 года Императрица Мария Александровна умерла. Ангел смерти так тихо пролетел, что даже сиделки не могли с точностью указать минуту ее кончины. За несколько времени до смерти Императрица выразила свою мечту умереть в тишине и одиночестве, без душераздирающих сцен прощания с родными и близкими. «Не люблю я этих пикников возле смертного одра», – заключила она. Казалось, что Господь услыхал и исполнил ее последнюю волю.
Был объявлен годичный национальный траур, начались печальные церемонии, продолжавшиеся неделю. Два раза в день у белого гроба, покрытого национальными флагами России, служились панихиды: сначала в церкви Зимнего Дворца, а затем в соборе Петропавловской крепости.
На них непременно присутствовал Царь, и нельзя было не заметить, что поведение Монаха в этот период было безукоризненным. Свой последний долг усопшей жене и матери его детей отдавал как истинный христианин, как верный муж, глубоко опечаленный тяжелым несчастьем. Затем в присутствии Императорской Фамилии и самых близких придворных состоялось погребение.
Для Цесаревича Александра смерть матушки стала тяжелым потрясением. Он все первые месяцы находился в подавленном состоянии и плакал не раз. Брату Сергею писал 22 июля:
«Да, это потеря громадная для нас всех и, Боже, до чего все изменилось во всем, во всем с потерей этого дорогого и ангельского существа! Так грустно, так безотрадно, что выразить нельзя; я могу только чувствовать и глубоко чувствую, но не могу высказать. Одно утешение и оно громадно, это то, что душка, дорогая Мама́, не забудет нас