Все это меня мучило за эту зиму, которая и без того была невеселая, но я не хотел об этом говорить, слишком тяжело было, ну а теперь все равно сорвалось, так уж нечего делать. Вот из всего этого и выходит, что для меня только утешение и радости от Миши и беби, и дай Бог, чтобы это было всегда и на будущее время, хоть эти дети мои будут любить своего Папá и будут его утешением и радостью. Но довольно об этих грустных впечатлениях, что раз пропало, то не вернешь».
Мария Федоровна пыталась уверить, что он «напрасно так думает», что и Ксения, и Жоржи так о нем «ласково отзываются», призывала супруга «преодолеть меланхолию». Преодолеть не удавалось. Дети не услышали от своего отца ни одного упрека. Этот горький осадок он хранил в своем сердце, о том ведала лишь Минни. В ее любви и верности за все супружество ни разу не усомнился.
Только ради нее последние годы он выдерживал эту «муку адову» – зимние балы в Петербурге. Последний полный бальный сезон при Александре III был в первые месяцы 1893 года, когда веселились «как угорелые».
Брату Сергею царь писал 11 февраля 1893 года: «Прости, что так поздно отвечаю тебе, милый Сергей, на твое письмо, за которое сердечно благодарю, но времени у меня свободного было немного на масленице, и мы все порядочно были утомлены невозможной неделью.
Как я счастлив наступлению Поста; просто наслаждение отдых, и можно опомниться, а то я чувствовал, как с каждым днем я тупел и все забывал, а ложиться спать часто приходилось в 5 часов утра! Мы все-таки, несмотря на короткий сезон, дали 4 бала в Зимнем Дворце, 1 – в Эрмитаже и 2 – в Аничкове. На масленой Алексей дал бал у себя, а кроме того был ещё на балу у французского посла Монтебелло».
В следующую зиму такого веселья уже не было. В январе 1894 года царь заболел «скучной инфлуэнцией», переросшей в пневмонию. Несколько дней его положение оставалось очень тяжелым, и у многих стали возникать мысли о трагическом исходе. На Аничков Дворец были обращены взоры и России, и Европы.
В Петербурге знали, что Александр III занимает комнаты на третьем этаже с видом на Невский проспект. Всё время болезни, продолжавшейся почти две недели, за дворцовой оградой можно было видеть группы публики, ждавшей известий. Другие же, проходя по главной улице столицы, останавливались, снимали шапки и крестились, глядя на окна дворца. Они желали всей душой выздоровления императору.
Больше всех переживала Мария Федоровна. Она всегда беспокоилась за здоровье Саши, но тем январем это беспокойство чрезвычайно усилилось. У него была высокая температура, беспрестанно мучил кашель. Старый лейб-медик Густав Гирш (1828–1907) успокаивал, говоря, что это инфлюэнца, но волнение не проходило.
По настоянию царицы были вызваны другие врачи, которых сначала не хотел видеть Царь. Но Мария Федоровна проявила такой напор, что Александр уступил и позволил себя осмотреть и прослушать. Мнение было единодушным: положение серьёзное, но не очень опасное. Однако обстоятельного обследования проведено не было, и врачи не разглядели острую форму сердечной недостаточности.
Потом вроде бы всё нормализовалось. Но, как оказалось, лишь на время.
Глава 22. Великокняжеские страсти
Тайное замужество в 1854 году дочери Николая I Великой княгини Марии Николаевны с графом Г.А. Строгановым положило начало эпатирующим семейным происшествиям в Доме Романовых. Самое известное из всех – женитьба в 1880 году Императора Александра II на Е.М. Долгорукой.
Однако в последние десятилетия существования Монархии произошли и другие громкие «любовные истории», сотрясавшие Династию. Только затухала одна, как возникала новая. Светские сплетники почти всегда имели в наличии очередной Великокняжеский «сюжет». Строгие законодательные правила и традиция престижа Императорской Фамилии неустанно подвергались испытаниям.
В 1874 году произошел вообще невиданный случай. Старший сын великого князя Константина Николаевича двадцатичетырехлетний великий князь Николай Константинович позволил себе такое, о чем потом все Романовы старались не вспоминать.
За три года до того он познакомился с американской кафешантанной певичкой и танцовщицей Фанни Лир, которая, как потом уверяли некоторые «знатоки», выступала в самых известных американских и европейских притонах и за деньги, без всякого стеснения, показывала публике «все женские прелести». Ей-то и «увлекся выше всякой меры» Николай Константинович.
Этот внук Николая I хоть и слыл с детства жестокосердным, но в учебе и образовании отличался несомненными способностями. Окончил с блеском Академию Генерального штаба, поступил за службу в лейб-гвардии Конный полк. В 1873 году участвовал в сложном Хивинском походе, окончившемся присоединением к России обширных территорий в Средней Азии. Прославился удалью и выносливостью. К своим 24 годам имел звание полковника.
Сердце же великокняжеского удальца полностью принадлежало «кафешантанной диве». Дама «свободного нрава» преподнесла великому князю такие «дары сладострастия», что тот просто потерял голову. Все было забыто: происхождение, положение, обязательства. На уме была лишь одна «мисс Фанни».
Он даже заказал в Италии мраморную статую своей ненаглядной. Изваяние обнаженной прелестницы украсило спальню молодого великого князя в родительском дворце. Николай Константинович с ранних пор увлекался коллекционированием произведений искусства, и появление женского мраморного изваяния не удивило близких. Об отношениях сына с «моделью» они ничего не знали.
О происхождении американской искусительницы известно мало. Рассказывали, что истинное ее имя Хетти (Гетти) Эли (Эйли), что она была дочерью лютеранского пастора из Филадельфии. Когда ей еще не исполнилось шестнадцати лет, она сбежала из дома вместе с неким Кельвином Блекфордом, от которого родила ребенка. Вскоре ребенок умер, а затем сошел в могилу от беспробудного пьянства и муж.
Затем она «пошла по рукам», жила с различными мужчинами, заимела стойкую репутацию «шлюхи». В Соединенных Штатах XIX века, где господствовала бескомпромиссная пуританская мораль, подобного рода дамочки не чувствовали себя уютно. Их преследовала полиция, а общественное мнение воспринимало их как «отбросы рода человеческого».
Намучившись в «отсталой Америке», дочери пастора в конце концов удалось «вырваться на свободу»: она перебралась в Париж, где и стала Фанни Лир (или Лиер). Будучи яркой и привлекательной, «свободная американка» быстро обрела «покровителей». Появились деньги, и мисс Фанни даже купила особняк на бульваре Малерб. Говорили, что среди посетителей этого дорого притона находился и принц Уэльский Эдуард – будущий Английский Король Эдуард VII.
Счастье удачливой кокотки было полным, но недолгим. Политические «осложнения» разрушили этот парижский «уголок любви». Поражение Франции в войне с Германий в 1870 году и последующие социальные катаклизмы лишили Фанни Лир и клиентов, и особняка. Надо было срочно уносить ноги из «столицы мира». Но куда? Выбор пал на Россию.
В мире парижской профессиональной проституции русские «клиенты» котировались необычайно высоко. Они не были скаредными, всегда расплачивались необычайно щедро. К тому они отличались необычайной страстностью и питали какую-то необъяснимую тягу к парижскому «интимному шику». Все это «высокую профессионалку» Фанни вполне устраивало.
В Петербурге в 1871 году она и познакомилась с племянником Императора Александра II Великим князем Николаем Константиновичем. Позже, когда «русская история» завершилась, «мисс Фанни» издала книгу о своих похождениях в столице Российской Империи, которая пользовалась у европейской публики большим интересом[50].
История ее отношений с Великим князем обычно и восстанавливается по этому «документу», который больше походит на авантюрный роман, переполненный различного рода фантастическими сведениями и мифическими утверждениями. Однако другого «голоса очевидца и участника» уже не будет.
Если верить кокотке, то познакомилась она с Великим князем на бале-маскараде. Не теряя времени, Фанни той же ночью затащила Николая Константиновича к себе в кровать в одном из отелей Петербурга. А поутру якобы Великий князь захотел, чтобы парижская шлюха стала «его женушкой». Так или иначе, но отношения между внуком Царя и «актрисой» продолжались около двух с половиной лет и закончились грандиозным скандалом, невиданным в истории Империи[51].
Николай Константинович взял американку на полное содержание. Он путешествовал с ней по Италии и Франции, причем по самому высшему классу, под Петербургом снимал для нее на лето дачу, а в самой столице – особняк. Внук Императора осыпал свою «сильфиду» подарками, возил по самым дорогим ресторанам, устраивал изысканные пикники и прогулки. Даже в январе букеты живых роз каждое утро доставлялись к ней. При каждой встрече дарил драгоценности, до которых алчная американка была весьма охоча.
Денег на подобное мотовство не хватало. Первое время занимал, где придется. Ему давали. Трудно было отказать: внук Императора, да к тому же обещал вернуть с процентами. Но так как Николай Константинович возвращать не спешил, то вскоре кредит иссяк. Великому же князю денег требовалось много и впредь: у него возникло тайное намерение бежать со своей возлюбленной за границу и там обвенчаться. Пассия великого князя, имевшая стойкую репутацию куртизанки, готова была бежать куда угодно и с кем угодно, лишь бы ей платили. Князь Николай до поры платил…
С начала 1874 года в Императорской Фамилии начали происходить странные вещи. В Зимнем Дворце у Императрицы Марии Александровны после вечерних семейных собраний начали пропадать ювелирные украшения и безделушки. Потом стало известно, что в Мраморном Дворце пропали очень ценные изумрудные серьги – подарок Константина Николаевича своей супруге Великой княгине Александре Иосифовне. Инциденты не придавали огласке, хотя «тихие разбирательства» велись, но они не дали результатов. А потом «прогремел гром»…