Сестре Цесаревича Великой княжне Ксении Александровне Принцесса писала из Кобурга: «Осталось только 2 дня, а потом Мы расстанемся. Я чувствую Себя несчастной при мысли об этом – но чего не вылечишь, надо вытерпеть. Тебе можно позавидовать, ведь ты видишь Сандро каждый день, а Я не увижу Моего Ники более месяца. Не могу описать Моего счастья – оно так велико, и Я могу лишь на коленях благодарить Бога за то, что Он меня вот так наставил. А какой ангел милый Мальчик – как рады вы будете, когда Он к вам вернется».
День расставания был грустным, но прошел без слез. Аликс передала Ники письмо, которое тот прочел уже в поезде. «Я никогда не забуду этих первых дней и какая гадкая Я была с тобой; прости Меня, Мой дорогой. Если бы Ты только знал, как Я тебя обожаю, а года только укрепили и углубили Мою любовь; Я бы только хотела быть достойной Твоей любви и нежности. Ты слишком хорош для Меня».
Той весной началась интимная переписка Последнего Царя и Царицы. Более шестисот посланий Они отправили друг другу. В них о многом рассказано, но главное – о любви, о том драгоценном даре, который оба всегда берегли.
Алиса впервые за многие годы ощутила полноту радости жизни, Она перестала чувствовать себя сиротой. Ей начали сниться сладостные сны, в которых почти всегда видела дорогое лицо Своего Возлюбленного. Она Ему все о Себе рассказывала. Ее исповедальные послания Он начал получать с апреля 1894 года.
«Милый, дорогой Мой! Лежу в постели, но не могу заснуть, не написав Тебе, т. к., увы, не могу с Тобой говорить. Ах, как Я скучаю без Тебя, и сказать не могу, и как Я мечтаю о тех двух часах, которые Мы проводили вдвоем – нет прощания и нет благословения, так тяжело. Но Наши мысли будут встречаться, не так ли? О, как Я хотела бы прижать Тебя к Моему сердцу и поцеловать Твою голову, дорогой Мой, милый! Я так одинока без Тебя. Да благословит и да сохранит Тебя Бог, дорогой Мой, и да ниспошлет Он тебе безмятежный и сладкий сон» (2 мая 1894 года).
«Только Я кончила одно письмо Тебе и уже хочется начинать второе; Я известная болтушка, а когда Ты со Мной, я немею, как старая сова. Если знаешь какую-нибудь книгу, переведенную с русского, и хотел бы, чтобы Твоя глупая лягушка ее прочла, то назови. Чернила водянистые, и Я так лежу, что Ты, пожалуй, ничего не прочтешь…
Дорогой Мой, как Я тебя люблю. Больше, больше с каждым днем, вернее, преданнее, глубже, чем могу высказать. Когда вечером меркнет дневной свет, погружаясь в тьму ночную – мрак облит солнечным светом при воспоминании о Твоем лице, а утром все мне шепчет любимое имя, и Я просыпаюсь для того, чтобы любить Тебя больше и больше.
Спасибо за телеграмму, Я ей так обрадовалась. Хорошо представила Себе Твой восторг по прибытии домой; какое счастье целовать родителей и получить их благословение! Хорошо тому, кто не сирота. Как мило со стороны Твоей матери, что Она попросила Меня не называть ее больше тетей. Я с радостью буду их называть Отцом и Матерью, но говорить Пaпá и Maмá еще не могу решиться; это Мне слишком живо напоминает прошлое и опять пробуждается тоска по дорогим моим. Но Твои Родители всегда будут Моими, и Я буду их любить и уважать» (4 мая).
«Любовь – единственное, чего мы не теряем на земле. Она подобна прохладной реке, становящейся все шире и глубже, приближаясь к морю, которая заставляет зеленеть луга и цвести цветы. Она протекает через Рай, и ее называют Рекой Жизни. Да, воистину, любовь высшее земное благо и жаль того, кто ее не знает!» (5 мая).
«Я сегодня ужасно пишу, но Ты извини Мои ошибки, не будь слишком строгим судьей, но бывают дни, когда невозможно писать как следует. Дорогой Мой, Я тебя так люблю, еще и еще хочется сказать Тебе об этом. Я чувствую сильно и глубоко, но Я с рождения научилась скрывать чувства, так что теперь не могу высказать их по-настоящему, но Ты понимаешь Твою глупую старую… не так ли?» (7 мая).
И Он, и Она каждый день думали о встрече. Он служил в Гвардии, участвовал в учениях, присутствовал на государственных церемониях. Она тихо жила под крылом бабушки, читала книги о России, мечтала и ждала. Жених писал, что хотел бы устроить свадьбу раньше – год такой «безумно большой срок». Она это понимала не хуже; для нее и один день без письма от Ники казался таким тягучим.
Однако Она же будет не только женой, Она должна готовиться к роли Царицы. А здесь уже совсем иные резоны. Надо изучить православные обряды, необходимо освоить, хоть в самой общей форме, язык России, понять историю и культуру далекой страны, куда Она переедет навсегда. Принцесса была уверена, что с помощью Ники, при благословении Господа сумеет все преодолеть. Пока же все чувства – к ожиданию встречи.
Цесаревич приехал в Англию 8 июня и провел здесь пять незабываемых недель – «лучшие дни нашей жизни», как потом скажет Александра Федоровна.
Николая переполняли радостные эмоции. В день приезда записал в дневнике: «Снова испытал то счастье, с которым расстался в Кобурге!» С любимой не хотелось расставаться ни на минуту. «Выспался великолепно в Своей уютной комнате. Какое счастье Я почувствовал, проснувшись утром, когда вспомнил, что живу под одной крышей с ненаглядной Моей Аликс!»
Однако Он – Наследник Престола, Она – внучка Королевы. Оставался двор, этикет, «церемониальные повинности». А еще «куча родственников» и Ее, и Его. Со всеми надо было встречаться, надо было «представляться» и вести бесконечные светские беседы. Но как только выдавались сводные минуты, старались уединиться.
За те недели и вообще выпадали редкие удачи: несколько дней провели вдвоем. Королева, несмотря на свой строгий, даже пуританский нрав, разрешила Им бывать вместе без посторонних. «Я сделался очень ленив и не могу решиться написать домой, хотя надо давать о Себе знать! Каждый час с моей милой Аликс для Меня дорог и как-то не хочется его потерять!» – записал Цесаревич в дневнике через три недели по приезде в Англию.
Они о многом говорили. Он рассказывал о Своей жизни, о родных, Она – о своих. Когда оставались вдвоем, то целовались и целовались, и голова кругом шла от блаженства. Цесаревич показал Алисе дневник, рассказал его историю. Она попросила разрешить и Ей туда записывать. Жених с восторгом согласился. Принцесса писала о самом важном и самом главном в жизни – о любви.
«С беззаветной преданностью, которую мне трудно выразить словами» (21 июня).
«Есть нечто чудесное в любви двух душ, которые воедино сливаются и которые ни единой мысли друг от друга не таят; радость и страдания, счастье и нужду переживают они вместе, и от первого поцелуя до последнего вздоха они о любви лишь поют друг другу» (29 июня).
«Мой бесценный, да благословит и хранит Тебя Господь! Никогда не забывай Ту, чьи самые горячие желания и молитвы – сделать Тебя счастливым» (4 июля).
«Мне снилось, что я любима, и, проснувшись, убедилась в этом наяву и благодарила на коленях Господа. Истинная любовь – дар Божий – с каждым днем все сильней, глубже, полнее и чище» (6 июля).
«Бьют часы на крепостной башне и напоминают нам о каждом преходящем часе, но время, вдаль уходящее, пусть не смущает нас, ибо время может уходить безвозвратно, но любовь остается; Я ощущаю, как ее поцелуи горят на Моем челе. Если нам суждена разлука, о, зачем же сейчас? Не сон ли это? Тогда пробуждение будет страданьем, не буди Меня, дай Мне дальше дремать» (9 июля).
День разлуки неумолимо приближался. Условились: Цесаревич еще приедет осенью, а потом Аликс, еще до свадьбы, погостит в России. Накануне отъезда суженого, 10 июля, невеста записала:
«Всегда верная и любящая, преданная, чистая и сильная, как смерть».
Всей своей жизнью Алиса-Александра доказала, что Ее любовь и верность именно такими и являлись.
Глава 24. Умереть и воскреснуть
В январе 1894 года Александр III перенес тяжелое простудное заболевание. Потом вроде бы всё нормализовалось. Царь стал появляться на официальных церемониях, принимал, посещал смотры и парады. 26 февраля ему исполнилось 49 лет, и никто не предполагал, что это последний день его рождения. Внешне он мало изменился, но состояние здоровья было неважным, о чем почти никто не догадывался, кроме его Минни.
В силу деликатности Царь не любил рассказывать даже супруге о своем самочувствии (ну зачем ее расстраивать!), но и без его рассказов Мария Федоровна видела, что Саше плохо бывает. Каждый день по нескольку раз спрашивала о состоянии. Он почти никогда не жаловался.
Летом же здоровье царя заметно ухудшилось, скрывать это уже было невозможно. Лейб-медик Гирш диагностировал хроническое заболевание почек. Однажды на учениях в Красном Селе Царю стало очень плохо, от резкой опоясывающей боли он чуть не потерял сознание, и его пришлось спешно отправлять домой, прекратив учебные занятия войск.
То лето жили в Петергофе, в милом дворце Коттедж. Одно время, как показалось, наступило улучшение. В начале августа для консультаций был приглашен известный врач-терапевт из Москвы Григорий Захарьин (1829–1907). После осмотра пациента он без обиняков сказал Царице, что «опасается за ближайшее будущее» и что «следует принимать решительные меры». Во-первых, необходима строжайшая диета, а во-вторых, надо немедленно перейти на лечебный режим и покинуть столицу.
После обсуждения с придворными, родными и лейб-медиками было принято решение ехать в Царскую резиденцию Беловеж, где Император любил бывать на охотах.
Своей невесте Цесаревич Николай сообщал в августе 1894 года: «Бедный Папа́ очень расстроен, теперь он попал в руки докторов, что само по себе очень невесело. Но не всегда можно этого избежать. Он реагирует острее, чем другие, потому что болел всего два раза в жизни – 22 года тому назад и прошлой зимой! Мы стараемся по возможности ободрить его, и теперь он уже доволен, что едет в Беловеж».
Царица надеялась, что чистый воздух хвойных лесов, размеренный режим дня и уход дадут благоприятный результат. Но в Беловеже лучше не стало. В начале сентября переехали в Спалу под Варшавой. Положение не улучшалось. Здесь, 8 сентября 1894 года, Александр III написал письмо дочери Ксении в Крым. Это стало его прощальным посланием.