Сандро стал дедушкой. Но на характере Великого князя это не отразилось. Угождение собственному тщеславию и «неистребимая жажда жизни» – только этим страстям он и принадлежал.
Исторические обстоятельства не способствовали ублажению личных желаний. Начавшаяся летом 1914 года Мировая война привела к обострению общественной обстановки в России. Дела на фронте и в тылу были далеко не блестящи, кругом царило уныние, предчувствие грядущего крушения овладело многими.
В это число входил и Великий князь Александр Михайлович. Вполне обоснованно считая себя «непутевым членом Династии», он все-таки решил включиться в «общественную борьбу» с «темными силами», главным олицетворением которых являлись Царица и якобы подпавший под ее влияние Царь. Об этом так много говорили в богатых столичных гостиных и в кулуарах Государственной Думы, что трудно было не поверить.
Повод для «вступления на тропу войны» оказался нешуточный: надо было выручать зятя – Феликса Юсупова. 17 декабря тот убил в своем особняке Григория Распутина, который был так дорог Царской Чете. Естественно, последовали кары: Юсупова поместили под домашний арест, затем выслали в родовое имение Ракитное, учредили следствие.
Натура Великого князя Александра Михайловича вытерпеть «такое унижение» не могла, он решил объясниться с Царем. Николай II встретил друга юности по-родственному: обнял, завел разговор в дружеском тоне. Сандро же деликатное обхождение не обезоружило. Он произнес страстный монолог и старался доказать Монарху, что убийство Распутина не есть просто убийство, а скорее несчастный случай, жертвами которого стал не только убитый, но и Феликс с друзьями, хоть и вставшие на ложный путь, но «вдохновленные желанием спасти родину».
Выслушав этот бессвязный лепет, Царь заметил, что никто не имеет права выносить самостоятельно приговоры и заниматься убийством. Вспоминания этот эпизод, Александр Михайлович нашел в себе мужество признать, что Император «не обладал такими блестящими даром слова, как некоторые из его родственников (наверное, здесь он имел в виду себя. – А.Б.), но в основах правосудия разбирался твердо».
После этого разговора прошло чуть больше двух месяцев, и все знакомое, родное и столь раннее ненавистное Великому князю превратилось в прах. Императорская Россия пала. Спасаясь от крушения, именитые и родовитые, одни прятались, где могли, другие – бежали, куда поспевали. Сандро со своей семьей осел в крымском имении Ай-Тодор. Уютное поместье не стало спасительным островом. Кругом бушевала ненависть, и ее волны достигали Ай-Тодора.
Более полутора лет Александр Михайлович и его близкие почти все время находились под арестом, их обыскивали, лишали возможности общения и даже собирались расстрелять. Но до трагедии не дошло.
В конце 1918 года Великому князю удалось вырваться из Крыма. Он на английском военном корабле отправился в Европу, оставив фактически на произвол судьбы своих близких. Однако думать о том ему было недосуг. Он должен был исполнить великую историческую миссию – «открыть глаза европейским державам на положение дел в России». Правда, когда он приехал в Париж, то сразу же выяснилось, что откровения «бывшего Великого князя» никому не нужны…
По пути в «столицу мира» Александра Михайловича одолевали мрачные мысли. Впервые за пятьдесят два года своей жизни ему пришла мысль о самоубийстве. Однако столь грустное настроение улетучилось без следа, как только он прибыл в Париж.
Хотя у него не было ни денег, ни гардероба, ни какого-либо положения, он знал, что здесь, в Париже, правит бал жизнь, а он всегда был на этом празднике желанным гостем.
Ступив на перрон Лионского вокзала, Сандро насчет своего местопребывания не колебался. Шоферу такси был сразу же назван адрес: отель «Ритц». Самый дорогой и изысканный отель мира, с которым Великого князя связывало столько воспоминаний. Правда, отсутствие средств делало это предприятие более чем рискованным, но Сандро верил в судьбу и был уверен, что все как-то образуется. И действительно, перед самым отелем он встретил… свою давнюю приятельницу, известную парижскую кокотку.
Вслед за первой удачей случилась и вторая: менеджер отеля вспомнил некогда богатого постояльца и, несмотря на его нынешний довольно затрапезный вид, все-таки предоставил номер, но далеко не из числа первоклассных.
«Мне пришлось довольствоваться тем, что нашлось, – каморкой, расположение которой позволяло жильцу вести точный учет вылетающих пробок шампанского в ресторане этажом ниже».
Внук Николая I и такому «благодеянию» был рад. Дальше потекли дни, месяцы и годы бесприютного беженства. Второразрядные отели, жалкие меблированные номера, особняки финансовых воротил, дворцы европейской аристократии.
Его принимали в разных местах, его выслушивали разные лица, его приглашали на званые приемы. Он превращался в популярную «русскую экзотику». Многие русские беженцы, которых за пределами России оказалось велико множество, относились к Сандро с почтением: Великий князь, шурин убитого Императора.
Однако случались и курьезные встречи с соотечественниками. Однажды на террасе одного парижского кафе Александр Михайлович оказался рядом с двумя господами, которые бросали на него взгляды, «полные ненависти». Лица эти показались знакомыми, и вскоре Сандро вспомнил: один – «мэтр террора» Борис Савинков, другой – блестяще-бездарный глава Временного правительства и «непременный социалист» Александр Керенский.
Александра Михайловича охватил приступ безудержного хохота, вызванного гротесковостью ситуации. «Нужно быть русским и прожить двадцать лет покушений и восстаний, чтобы оценить эту тонкую иронию судьбы. Савинков, Керенский и Великий князь – все трое на террасе одного и того же третьесортного кафе в Париже, все трое в совершенно одинаковом положении, задыхающиеся от бессильной злобы, не знающие, позволят ли им остаться во Франции и наберется ли у них денег на чашку кофе».
Несмотря на все несчастья, неудачи, Великий князь не принадлежал к кругу «рыцарей меланхолии». На шестом десятке лет, потеряв средства, престиж, как и вообще сколько-нибудь надежную опору в мире, седовласый мужчина сохранил «жизненный энтузиазм». Он фактически потерял и семью. Его жена и дети выбрались из России и жили в Англии на иждивении короля Георга V.
Александр Михайлович с ними почти и не виделся. Однажды у него случился «приступ семейной нежности». Послал своим обстоятельное письмо, где вполне серьезно предлагал всем вместе уехать на острова Фиджи в Тихом океане, где жить тихо под сенью пальм. Вскоре пришел ответ, из которого Великий князь узнал, что «домашние выражали серьезное беспокойство за мое душевное здоровье».
Письмо, «звучавшее на редкость мещански», произвело на князя неприятное впечатление. Он решил развестись с Ксенией. К тому же он встретил очередную «несравненную», теперь англичанку, и опять в Биаррице. Снова вспомнилась давняя история в том же Биаррице, когда он так же был безумно влюблен. Но «косность» и «пошлость» мира помещала тогда порвать с Ксенией.
В результате он потерял ту, потерю которой переживал сильнее, чем «даже гибель Императорской России». Теперь же он вознамерился действовать решительней.
Его новая «дама сердца» была значительно моложе русского обожателя. Ей двадцать пять, ему «хорошо за пятьдесят», она разведена, он семейный мужчина. Дама была достаточно состоятельной, а ухаживания русского аристократа произвели впечатление. Он был уверен, что «можно покорить любую женщину».
Эту теорию проверил на практике. «Я ухаживал за ней три года и исколесил всю Европу. И добился успеха». Дочь Альбиона в конце концов сказала, что готова к браку. Александр Михайлович был счастлив и сразу же встретился с Ксенией, чтобы, как он считал, решить все формальности. Однако на этом пути его ждал тяжелый удар.
«Сдав без боя свое счастье в 1907-м, я был намерен бороться за него сейчас… Объяснение наше было болезненным и бесполезным. Как я и ожидал, она приняла все совершенно спокойно. Бровью не повела».
Такая безмятежность не сулила ничего хорошего, что вскоре и обнаружилось. Ксения Александровна не спорила со своим непутевым мужем и по окончании его монолога сказала, что готова для Сандро пожертвовать всем, а затем улыбнулась и уронила, что «надо спросить у духовника».
Эти слова прозвучали для князя погребальным звоном. Отрицательный ответ православного священника он знал наперед. Князь бросил в атаку все свое красноречие, весь свой темперамент. «Я сходил с ума. Я угрожал. Я хрипел в агонии. Все напрасно. Ксения была достойной сестрой своего брата, так что к своей невесте я вернулся с дурными вестями. «Я привыкла точно знать, куда иду», – сказала она твердо, и это был конец. Она встала – мы сидели на террасе в «Мирмоне» (ресторан в Биаррице. – А.Б.) – повязала свой желто-красный шарф и подала знак водителю. Я остался один. Я один и сейчас. Мне потребовалось несколько лет, чтобы понять, что духовники бывают правы – по крайней мере, иногда».
Это оказалось последним увлечением Великого князя. Последующие годы он провел в скитаниях по свету, посетил Африку, много ездил по Соединенным Штатам, где зарабатывал себе на жизнь лекциями.
Сама же жизнь была тусклой и скучной. Любви больше не было. Умер он на Французской Ривьере, в местечке Рокбрюн, в конце февраля 1933 года и был похоронен там же на местном кладбище.
Ксения Александровна пережила своего супруга на много лет. Она скончалась в апреле 1960 года в Англии. Согласно ее предсмертной воле тело почившей сеcтры Николая II было перевезено на юг Франции и погребено рядом с Александром Михайловичем. Она до последних дней любила своего непутевого мужа…
Глава 28. Великолепная Матильда
Матильда Феликсовна Кшесинская… Одно из самых известных имен в истории мирового балета. Невысокая (160 сантиметров), черноволосая, с некрупными, но выразительными чертами лица, с тонкой талией, с сильными мускулистыми ногами, она владела филигранной балетной техникой.