Другой пациенткой клиники оказалась Мария Пойтерт, которая проходила лечение от мании преследования. Женщина интересовалась новостями из России, которая уже стала Советской, выписывала новостные газеты. Свой интерес Мария объясняла тем, что когда-то до революции она работала швеей в ателье, в котором члены императорской фамилии делали заказы. Увидев скрытную и меланхоличную пациентку, женщина нашла ее похожей на княжну Анастасию Николаевну. Она взяла одну из газетных статей, в которой утверждалось, что одна из великих княжон могла спастись. К заметке была приложена фотография Романовых, и бывшая швея показала ее незнакомке. Та промолчала, однако Мария убедилась, что перед ней может быть Анастасия. Вскоре Пойтерт пошла на поправку и была выписана из психиатрической клиники. В то время уже сформировался российский эмиграционный кружок — бежавшие от революции жители империи пытались держаться за границей вместе. С кем бы не встречалась Мария Пойтерт из эмигрантов, она всем рассказывала о девушке, которую наблюдала в клинике, и своих размышлениях о ее личности. Так слухи дошли до бывшего офицера Кирасирского полка Швабе и сестры одной из императорских фрейлин Зинаиды Толстой.
Сначала Швабе приехал в клинику один. За период своей службы он не раз виделся с членами семьи Романовых, именно поэтому решил поговорить с девушкой, но та все время закрывала лицо одеялом и разговаривать отказалась. В следующий раз офицер взял с собой Зинаиду. Женщина в годы войны работала в одном госпитале с императрицей и ее старшими дочками, Ольгой и Татьяной. Младшие княжны, Мария и Анастасия, в силу возраста не работали, но часто приезжали навещать раненых. И вновь пациентка психиатрии отказалась разговаривать со своими посетителями. Несмотря на то что большую часть встречи она опять прятала лицо, Зинаида обнаружила общие черты с княжной Татьяной Николаевной. Так слухи о спасшейся княжне стали распространяться по Европе еще с большей скоростью. Со временем они обрастали новыми подробностями: неизвестная пациентка говорит на русском языке, часами рассказывает о России и даже может назвать на фотографиях членов царской семьи.
Навестить вероятную княжну пожелала другая эмигрантка, фрейлина императрицы Александры Федоровны, Софья Карловна Буксгевден. Уж она-то, много лет проведя в окружении членов царской династии, могла определить, действительно ли перед ней кто-то из княжон. И хотя, по мнению Софьи, девушка была похожа на княжну Татьяну некоторыми чертами лица, она все-таки не была Романовой. Но к этому времени сплетни о пациентке клиники привели к тому, что у нее появились свои поклонники. Они писали письма «княжне», высказывали свою поддержку, навещали в клинике и пытались определить, Романова она или нет. Одна из поклонниц решила забрать девушку к себе, учитывая то, что она уже пошла на поправку, по мнению врачей. Нужны были документы, и при выписке неизвестная заявила, что ее зовут Анна Андерсон.
Пробыв в доме благодетельницы, баронессы фон Кляйст всего лишь два дня, девушка выдала настоящую сенсацию — никакая она не Анна Андерсон, а великая княжна Анастасия Николаевна, дочь последнего российского императора Николая II. Раз за разом она стала рассказывать свою историю. По словам «Анастасии», одним из охранников Ипатьевского дома служил молодой солдат Чайковский. В роковую ночь 1918 года она была лишь ранена, и он помог ей сбежать. Пара добралась до Румынии, где девушка родила ребенка. Однако вскоре после этого возлюбленный погиб, и «княжне» пришлось бежать в Германию, оставив маленького сына. «Анастасия Николаевна» утверждала, что очень боится преследования и что ее ребенка можно узнать по медальону с императорскими вензелями.
В среде эмигрантов история чудесного спасения стала очень быстро распространяться, дошла она и до родственников Романовых — принцессы Ирен Прусской, родной сестры российской императрицы Александры, и вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Вскоре после своего признания Анна ушла от семьи Кляйст, но стала скитаться по домам других эмигрантов. К слову, желающих приютить спасшуюся княжну было много. Первой изъявила желание встретиться с возможной племянницей прусская принцесса. Встреча состоялась, хотя имя посетительницы Андерсон не назвали. Ирен подтвердила мысль фрейлины Буксгевден: девушка похожа на Татьяну, но никак не на Анастасию. Она убедилась, что перед ней самозванка.
Конечно, очень тяжело представить чувства семидесятипятилетней Марии Федоровны, у которой появилась надежда, что одна из ее внучек жива. Однако в этой истории вдовствующую императрицу с самого начала что-то настораживало. Она не стала встречаться с девушкой сама. Сначала на встречу был отправлен камердинер Волков, служивший в семье много лет. Он дважды встретился с Анной Андерсон, когда она находилась в клинике, но княжну в ней не признал. Затем девушку навестил Пьер Жильяр, учитель царских детей. О помощи его попросила великая княгиня Ольга Александровна. Она телеграфировала, что неизвестная женщина представляется выжившей княжной Анастасией, и Романовым требуется помощь Жильяра в определении, правда ли это. Вместе с женой, которая была няней настоящей княжны, он примчался в клинику. Посетил Андерсон и другой учитель, Чарльз Гиббс. При знакомстве с девушкой оба поняли, что Анна говорила на немецком, а вот русский и английский не понимала. Это стало весомым аргументом. Дело в том, что Анастасия, наоборот, знала русский и английский в совершенстве, говорила и понимала французский, а на немецком знала лишь пару фраз. Учителя пришли к выводу, что Анна — самозванка, это мнение закрепила великая княгиня Ольга Александровна. Помимо непохожей внешности и резкой амнезии в области языков, княгиню удивило, что Анна бежала в Германию, хотя могла остаться в Румынии и обратиться за помощью к королеве Марии, тоже тете царских детей.
И хотя Романовы и многие другие эмигранты, знавшие Анастасию Николаевну, были тверды в своем мнении, Анна Андерсон все больше верила в свою же легенду. Она стала раздавать многочисленные интервью о своей жизни и чудесном спасении. Порой ее высказывания могли даже навредить репутации якобы родственников. Так, к примеру, Андерсон рассказала, что брат российской императрицы, герцог Эрнст Людвиг Гессенский бывал в Петрограде во время войны. Если бы это было правдой, то герцога на родине могли признать предателем. Также Анна грубо общалась с окружающими и персоналом. А вот в окружении самозванки происходили удивительные вещи: некоторые настолько хотели выдать желаемое за действительное, что замечали у Андерсон царственную осанку и русский акцент в речи, а порою даже вмешивались в разговор с наводящими вопросами или сами давали ответы. Другие же замечали, что самозванка очень хитра и обладает хорошей памятью — запоминая детали из разговоров с одними посетителями, она демонстрировала знание этих деталей при других. Из навещавших ее родственников или близких к царской семье людей она узнавала лишь тех, кого когда-то видела на фотографиях в газетах или в фотоальбомах в эмигрантских семьях, которые ей показывали. О быте и истории императорской семьи Анна практически ничего не знала, объясняя это провалами в памяти. Вдобавок самозванка демонстрировала абсолютное незнание православных обрядов и обычаев, в то время как настоящая Анастасия воспитывалась в православной вере и была, как и другие члены семьи, набожной. Анна Андерсон даже крестилась как католичка, что никак нельзя было объяснить амнезией или плохим самочувствием.
Великая княгиня Ольга Александровна впоследствии вспоминала о таких странных моментах: «Ошибки, которые она допускала, никак нельзя было объяснить провалами в памяти. Так, например, на пальце у нее был шрам, и она уверяла окружающих, что поранила палец, когда лакей слишком резко захлопнул дверцу кареты. Я тотчас же вспомнила об этом случае. Речь шла о Марии, старшей сестре, которая действительно серьезно поранила руку, но случилось это не в карете, а в императорском поезде. Со всей вероятностью можно сказать, что некто, краем уха услышав об этом, в сильно измененном виде передал всю историю госпоже Андерсон» [8].
Очень большую роль в установлении истины сыграл тот самый герцог Гессенский, которого Анна Андерсон едва не подставила своими высказываниями. Он нанял частных сыщиков, которые выяснили, что Чайковские зарегистрированы в Румынии не были, хотя Анна и говорила, что там живет семья ее спасителя. Более того, детективы нашли подходящую под описание Андерсон девушку. Оказалось, что ее настоящее имя — Франциска Шанковская. Девушка работала в Польше на оборонном заводе, на котором получила травмы. Ее шрамы совпадали со шрамами самозванки. В 1916 году погиб жених девушки, и от горя она попала в психиатрическую клинику. Затем следы Шанковской затерялись. Детективы пришли к выводу, что Анна Андерсон и Франциска Шанковская — один и тот же человек.
В Европе расследование произвело фурор. От преследования репортеров (да и, если быть честными, в поисках новой почвы для своей легенды) Анна перебралась в США. Там жила княжна императорской крови Ксения Георгиевна, которая в самозванке признала княжну Анастасию, хотя и видела ее последний раз в восьмилетнем возрасте. Княжна приютила беглянку, но та вела себя очень странно — говорила о преследователях, о том, что княжна пытается ее отравить и ворует драгоценности, а также разговаривала с птицами. В конце концов муж Ксении Георгиевны не выдержал и прогнал самозванку. Некоторое время Анна Андерсон жила в доме композитора Сергея Рахманинова, пока на девушку не вышел сын врача Боткина, погибшего со всей императорской семьей в Ипатьевском доме.
Его звали Глеб Евгеньевич Боткин, и он развел широкую пиар-компанию «выжившей княжны», а также подготовил иски в суд для установления личности Анастасии Николаевны Романовой. Он был весьма хитер и корыстен. Вероятнее всего, его грела мысль о сокровищах и состоянии императорской семьи, которые, по слухам, хранились в европейских банках. По закону, если Анастасия Николаевна спаслась и подлинность ее личности была бы установ