Сразу же по возвращении генерал записал в дневнике: «В назначенное время я был у князя. Гостеприимный хозяин выбежал встретить меня в прихожую со словами: „Здравствуйте, дорогой, генерал, наконец-то вы пожаловали ко мне“, и, подхватив меня под руку, ввел в свой кабинет… Удобная кожаная мебель. Большой письменный стол весь заложен аккуратно сложенными папками с бумагами. Много книг. Свод Законов в прелестных переплетах. Стены сплошь завешены фотографиями разного размера иерархов Церкви, бывших министров, дам. Громадный портрет Распутина рядом с большими фотографиями генерала Сухомлинова (экс-военного министра. – Прим. И. О.) и его красавицы жены.
Любезный хозяин кружился по комнате, стараясь усадить меня поудобнее, и, уловив мой взгляд на портрете Сухомлинова, с каким-то сладострастием стал быстро сыпать: „Да и мы были дружны когда-то. И дорого обошлось генералу то, что он отказал мне от дому. Очень и очень дорого. Когда его уволили от должности, – как то особенно смаковал князь, – я, конечно, протелефонировал прелестной его супруге Екатерине Викторовне и принес ей мои горячие поздравления… И я прибавил, что жду с нетерпением того дня, когда смогу поздравить ее и с арестом ее супруга“… И князь рассыпался скверным ядовитым смехом и, чмокнув языком, стал разъяснять благочестивым тоном свою дружбу со смотревшим из рамы почтенным иерархом.
„А вот и Григорий Ефимович, – продолжал также благочестиво князь. – Умный мужик, о-о-очень умный… И хитрый. Ах, какой хитрый. Но дела с ним можно делать. И его можно забрать в руки, и мы, мы это пробуем“.
Со временем Распутин подтвердит свою репутацию „о-о-очень умного мужика“. По свидетельству секретаря Симановича, Григорий Ефимович, когда оставался дома лишь с самыми близкими, говорил про Андроникова, что „он пузырь, который лопнет и при этом даст много вони“. Ненавидевший князя помощник „старца“ добавит в свои мемуары еще одну сцену „прозрения“ Распутина в отношении грузина, случившуюся во время празднования именин Распутина: „В этот день его квартира была обычно полна народу. Среди поздравителей явился также князь Андроников. Распутин отказался подать ему руку и громко заявил:
– Твои руки запачканы кровью. Я знаю, кто ты. Ты кормишь рыб человечиной… Ступай домой.
Ошеломленный Андроников, ни слова не говоря, удалился. Сцена оставила очень сильное впечатление на присутствующих“.
Но пока сила и слава Андроникова еще были в зените, и гостями его обедов становились самые известные и влиятельные люди страны. Зачастил в квартиру на Фонтанке и сосед Спиридович. В один из дней князь устроил для него экскурсию по своей квартире, о чем генерал традиционно оставил запись в дневнике: «Громадная широкая кровать и целый угол икон. Как в доброе старое время у глубоко религиозного человека.
„Вот это больше всего понравилось Григорию Ефимовичу, – пояснил князь и продолжал: – „Я люблю здесь уединяться, сосредоточиться, ведь я очень религиозный человек, верующий, набожный“, – и князь истово перекрестился…“»
Впрочем, не забудет генерал сопроводить свои записи следующими размышлениями: «А петербургская молва говорила нечто иное про эту спальную. Князь не любил женщин. Здесь, говорят, он принимал своих молодых друзей… А лики икон смотрели строго на нас, и свет лампады трепетал на них… Мне стало как-то неловко. Ведь не мог же он думать, что мне неизвестно то, что известно всему Петербургу…»
Страна неумолимо неслась к катастрофе, высший свет чуть ли не в открытую говорил о необходимости переворота. Во время одного из великокняжеских обедов кто-то даже обронил фразу о том, что ситуация до боли напоминает 1801 год, когда в своей спальне был задушен Павел Первый.
Но «нечистая сила», как в журнальных статьях называл Распутина и его окружение Лев Троцкий, пока могла ликовать. Влияние князя во Дворце подкреплялось огромными деньгами, которые со всех сторон стекались в карман Андроникову. Формально средства давались ему через товарища министра внутренних дел Степана Белецкого для последующей передачи Распутину.
Планировалось, что Андроников будет передавать «старцу» деньги, а взамен получать от него записки («пратеци», как тот сам называл их, переиначив на собственный лад слово «протекции») к министрам, в которых Распутин буквально царапал: «Милой, дорогой, сделай ей, что просит».
По идее, эти бумаги помощник Распутина должен был передавать нуждающимся просителям, заполнявшим подъезд дома на Гороховой улице, где находилась квартира «старца». В реальности же Андроников продавал записки банкирам, промышленникам, жаждавшим карьеры чиновникам.
Распутин буквально физически ощущал собственную значимость и все больше и больше входил во вкус – рабское почитание министров пьянило мужика, которого всего пару лет назад не пускали на порог мало-мальски уважаемых домов.
И со временем произошло то, что и должно было рано или поздно случиться – Андроников начал терять свое влияние на «старца».
С каждым днем он понимал это все яснее и яснее. Ситуацию усугубляло и то, что его ставленники в МВД – Хвостов и Белецкий – тоже больше не нуждались в услугах грузинского благодетеля.
Тем более что Андроников в открытую использовал имя Распутина, отправляя к высшим сановникам империи (в глазах которых он и Распутин уже стали одним целым) своих людей. Не забывая, разумеется, о святом – получить гонорар за содействие.
При этом князь продолжал брать деньги и для передачи «старцу». Хотя суммы из рук Белецкого были сущими копейками по сравнению с теми десятками тысяч, которые Андроников получал в качестве благодарности от всевозможных авантюристов, желающих обделать свои дела.
Распутин к этому времени окончательно превратился в одиозную фигуру, с которой связывали многочисленные беды и на фронте, и в повседневной жизни страны. В Семье главной противницей «старца» была вдовствующая императрица Мария Федоровна.
Конечно же, Андроников чувствовал недовольство собой со стороны Распутина и Анны Вырубовой, бывшей главным связующим звеном компании с царским Дворцом. А потому князь попытался сыграть на два лагеря. И отправил императрице Марии Федоровне «компромат» – фотографию, сделанную в квартире Распутина, на которой тот был запечатлен в компании женщин. Среди них была и Анна Вырубова.
Ее Величество передала фотографию великой княгине Елизавете Федоровне, родной сестре императрицы.
Та немедленно отправилась в Царское Село. Но разговора двух сестер не получилось. На предостережения о том, что недовольство Распутиным в народе переносится и на царскую семью, которая окружила себя нечистыми на руку и помыслы людьми, и вот-вот может произойти самое страшное, императрица холодно ответила: «Все это неправда. Народ любит нас». Покидая сестру, которая дала понять, что аудиенция окончена, великая княгиня произнесла: «Не забывай о судьбе Марии Антуанетты, которую точно так же любивший ее народ отправил вместе с мужем-императором на гильотину»…
Между тем недовольство «старцем» все активнее начинали выражать и депутаты Государственной Думы, собиравшиеся чуть ли не создать специальную комиссию по расследованию деятельности Распутина. Для министра Хвостова, отвечавшего за «имидж» Распутина в обществе, это было крайне нежелательно.
А потому было решено на время отправить Распутина обратно в Сибирь, на родину. Его отъезд был на руку и Андроникову. За время отсутствия Григория он мог вновь попытаться укрепить свое положение – льстивыми письмами Распутину, которые «старец» раньше так любил. Надеялся князь наладить отношения и с Вырубовой.
Уговорить Распутина совершить странствие по святым местам предстояло игумену Тюменского монастыря иеромонаху Мартемиану. В департаменте полиции было собрано целое досье на иеромонаха, в котором значилось, что «тот любит погулять и выпить». А значит, рассудили Хвостов с Белецким, сумеет устроить для Распутина хорошее путешествие. Мартемиана вызвали в Петербург и поселили на Фонтанке, у Андроникова. Из-за обилия церковных лиц его квартиру даже стали называть «монастырем».
План по отправке Распутина из Петербурга стал последним совместным действием министра Хвостова и князя Андроникова. Князь сумел вытребовать для себя из фонда МВД особое вознаграждение за то, что предоставил квартиру иеромонаху. Министр знал, что дни Андроникова возле «старца» сочтены, и легко расстался с деньгами.
Но Распутин в последний момент уезжать отказался. И тем самым в очередной раз обыграл своих врагов. Как впоследствии стало известно полиции, во время поездки планировалось совершить убийство Распутина. Иеромонах Мартемиан должен был выбросить «старца» из вагона. План убийства, разработанный якобы при активном участии министра Хвостова, разрушил его заместитель Белецкий, которому о покушении рассказал подпоенный им Мартемиан.
Распутин понял, что с Хвостовым ему не по пути. Равно как и с Андрониковым, который уже настолько забылся, что позволял себе в открытую спорить со «старцем».
Генерал Спиридович по долгу службы был в курсе происходящего: «Распутина это злило. Кроме того, он не встречал со стороны князя того раболепства, которым его дарили Хвостов, Белецкий и многие другие. Князь все-таки держался с ним настоящим, хотя может быть и скверным, но барином. Князь тяготил мужика, и Распутин хотел от него отделаться. Лишним сделался Андроников и для Хвостова. Он успешно сыграл свою роль в его сближении со „старцем“ и Вырубовой и более не был нужен».
Андроникова практически отлучили от «старца». И тогда князь отправился искать поддержку у подруги императрицы. Но Вырубова даже не нашла времени принять бывшего знакомца. О посланной Андрониковым вдовствующей императрице фотографии, сделанной в квартире Распутина, Анна Александровна была проинформирована Хвостовым в тот же день, когда фото было доставлено во Дворец. При этом министр в приватном разговоре посвятил Вырубову в некоторые детали частной жизни Андроникова. Подобного Вырубова простить не могла…