Я понимаю, конечно, что значит «мама», «дочка», «собака», «хозяин», «муха», «слон». Но мне никак было не понять, когда говорили «мамина дочка» или «дочкина мама». Я понимал одно — звучание слов «мама», «дочка», я знал, что эти два слова как-то связаны друг с другом, походили друг на друга, а как они походили, как они связаны — я не знал.
Не могу понять, почему я до сего времени не в состоянии осознать таких простых (по моему мнению) вещей, о каких я только что упомянул. Мне очень тяжело от этого, что до меня все еще не «доходят» названные понятия, которые даже ребенок сразу понимает, не задумываясь!»
Прошли десять лет, потом пятнадцать, двадцать… Двадцать шесть лет мучительного труда, но и теперь «мамина дочка», «брат отца» остаются для него нерасшифрованными криптограммами, а различение выражений «слон больше мухи» и «муха больше слона» — таких похожих, но, наверное, все-таки различных — продолжает быть задачей, к решению которой он и сейчас может подойти только путем длинных, мучительных выкладок, так и не приводящих к появлению чувства уверенности.
«…Я потерял все знания…»
Все эти трудности, все эти тупики, с которыми он сталкивался при понимании грамматических структур, кодирующих связи и отношения, были самыми яркими проявлениями его дефекта: в них, как в фокусе, отражались все недостатки в работе пораженных аппаратов мозга.
Но и это было еще не всё, за этим скрывался еще более грозный дефект: он потерял все знания. Знания, приобретенные им за многие годы обучения…
То, чему мы учились в школе, а затем и дальше, получая специальное образование, откладывается у нас в виде стройных логических систем. Невозможно «запомнить» математику, как невозможно и «запомнить» «Капитал» Маркса. Их можно изучать, понять, а значит, уложить в известные системы, которые хранятся в нашей памяти свернутыми, обозримыми, а затем с такой легкостью снова развертываются и восстанавливаются. Можно «забыть» математику или теорию наследственности; но как просто «забытое» вспоминается, как только мы начинаем освежать в нашей памяти прежние знания и восстанавливать, казалось бы, «забытую» систему.
Знания хранятся в нашей памяти вовсе не так, как товары на складе или книги в библиотеке. Они хранятся в виде свернутых кодов и тех сокращенных схем, по которым общая система восстанавливается так легко.
Вот именно этого-то и не было у нашего героя, у которого ранение разрушило как раз те участки мозговой коры, которые необходимы, чтобы делать обозреваемое обозримым и превращать последовательно поступающую информацию в свернутые, «симультанно» схватываемые схемы.
Он обнаружил это, как только попытался восстановить в памяти то, что приобрел за годы учения в школе и институте.
И здесь он пережил чувство катастрофы. Ничего… Ну совсем ничего… Отдельные обрывки, в которых лишь сохранилось ощущение, что это понятие относится к той или иной области… И ничего больше! Никаких знаний, никакой системы. Прошлое было разрушено!
«До ранения я очень легко все понимал, что мне говорили люди, легко учился и мог учиться любым наукам, и легко их понимал, после же ранения я забыл все науки, исчезли все мои знания, исчезла вся моя образованность, пропало всё…
Ничего не держится в памяти, и даже каждое слово в процессе чтения уже после третьего слова забывается, так же как и в слове забываются буквы, которые я прочел только что…
Я помню, что учился в школе, что кончил десятилетку на «отлично», что учился в Тульском механическом институте, что кончил три курса, что учился в химическом училище, досрочно окончил его в начале войны, что был на Западном фронте, что был ранен в голову в 1943 году при прорыве обороны немцев в Смоленщине и не смог после этого вернуться в строй. А вот я не помню, что я делал, чему я учился, каким наукам обучался, какие были предметы. Я всё забыл. Я хотя и знаю, что изучал немецкий язык в школе — шесть лет изучал его, — но я теперь не помню ни одного слова, ни одной буквы; я помню, что учил английский язык в институте три года подряд, но теперь не знаю ни одной буквы, ни одного слова. Я забыл эти языки совсем, как будто никогда не изучал, не знал, не произносил. Я также вспоминаю разные слова: «стереометрия», «тригонометрия», «химия», «алгебра» и другие, но я не могу их понимать, что они означают, эти слова…
От учения в средней школе у меня ничего не осталось, кроме одних слов (или вывесок), названий, как-то: физика, химия, астрономия, тригонометрия, немецкий язык, английский язык, сельское хозяйство, музыка и т. д. и т. п., которые утратили свой смысл, оставив в каждом слове чувство знакомости, не более…
Глагол, местоимение, наречие. Я слышу эти слова, которые мне кажутся знакомыми, и в то же время я почему-то перестал их понимать и помнить. Я слышу это слово… Стой! Это же относится к грамматике, это слово — глагол. И больше об этом слове я не имею ничего сказать… А через полминуты слово «глагол» я начинаю забывать… и вмиг забыл. Но запомнить, понять грамматику, геометрию я так до сих пор не в состоянии, причина — разрушение памяти и удаление части мозгового вещества…
Я иногда беру в руки какой-нибудь учебник — геометрию, или физику, или грамматику, но через несколько минут отхожу от него или с досадой бросаю его, так как я не понимаю ни физики, ни геометрии и разбираться в них не под силу — не запоминается ничего из этих школьных учебников средней школы. И вдобавок от этих занятий усиливается головная боль, и даже от одного взгляда на учебник я начинаю нервничать, раздражаться, и какая-то нестерпимая усталость, отвращение ко всему охватывает меня».
С ним пытались вести занятия; он делал мучительные попытки восстановить хоть что-нибудь из утерянных знаний, он просиживал часами над самой простой задачкой или теоремой, значение которой он раньше схватывал на лету… Бесплодно! Никаких результатов.
«По геометрии со мной занимается М. Б. — молодой человек, недавно окончивший философский факультет. Сначала он начал со мной толковать о геометрических понятиях по учебнику средней школы; что такое точка, линия, плоскость, поверхность, затем начал толковать о теоремах. И странное дело. С одной стороны, я помню, что знал хорошо эти понятия — теоремы по геометрии, а с другой стороны, я не знаю ни одного понятия, ни одной теоремы — всё забыл. Я забыл даже, что значит плоскость, линия, поверхность, и, хотя М. Б. по нескольку раз объяснял эти понятия, я все равно не мог их понять и запомнить. Мне даже неудобно было чувствовать себя таким непонятливым, бестолковым. И я большей частью старался поддакивать ему, будто понимаю уже, что он говорил, хотя, по совести сказать, я ничего не понимал и не понимаю в его объяснениях, а причиной было несхватывание самого слова и понимание его. И я больше мог опираться на картинку — рисунок, чертеж. А без картинки никакое «словесное» до меня не доходило и не доходит. Я все стараюсь сверить с картинкой надписанной, например: —это точка;-это линия; □ — это плоскость и т. д., а объяснить или дать определение, что такое точка, линия, плоскость, я не мог и не могу, сколько бы я ни перечитывал эти понятия. Странно и самому, а в голове какой-то туман, боль, резь в глазах, и я сам прямо пьяный в натуральном смысле слова. Мне невозможно почему-то понять слова «поверхность», «окружность» и всякие, даже плоскостные линии, формы. И если я понимаю все же что-нибудь, то я могу понимать только рисунком, чертежом, говоримое и даже написанное я не понимал и не понимаю. Я никак не могу понять «угол», «угловой градус», «дуговой градус». До меня никак не доходят эти понятия. Мне легко понимается что-нибудь наглядное, плоскостное, но не понимается что-нибудь объемное, подвижное, где нужно что-то представлять, перемещать, соображать. Но я понимаю, хотя с трудом, площадь прямоугольника, так как я уже понимаю длину в сантиметрах, а в квадрате — это кв. см, а вот градусы угловые и дуговые мне никак не удается понимать и связать их с чем-нибудь ощутимым, наглядным, вроде площади Земли.
Мы занимались вместе с М. Б. даже теоремами. Вот, например, мы с ним разбирали такую теорему: «Внешний угол треугольника больше каждого внутреннего угла, не смежного с этим внутренним». Но первое время я вообще не мог понимать эти названия (смежный угол, внутренний, внешний) и определения, а потом начал понимать их, глядя на рисунки линий чертежа-рисунка. Но теоремы вытекают одна из другой, нужно вспоминать или заново запоминать их, а это для меня почему-то невозможно! Ведь мне нужно сравнить и припомнить слова «меньше» — «больше», то;есть где нужно понимать слова «меньше» и «больше» в этой теореме. Я уже понимаю, что значит меньше, что значит больше по количеству, но когда эти слова стоят в промежутках, то мне трудно понимать их, так как я не могу отнести слово «больше» к определенному понятию: то ли это слово «больше» отнесется к ранее сказанным словам, то ли к позже сказанным словам. И мне нужно на что-то опереться, и я начинаю опираться на понятие «слон больше мухи». А уж потом я, кажется, пойму, к чему относится слово «больше». А когда я в конце концов пойму с титаническим трудом теорему, а потом перейду дальше и начну понимать другую теорему, то первую теорему я уже забыл и не понимаю ее.
А на самом деле мне приходится без конца копаться в определениях слов и понятий каждый раз, когда с ними сталкиваюсь. В конце концов я бы, наверное, запомнил эти теоремы и понятия слов вот этих, из этой теоремы, в течение месяца или двух при ежедневной тренировке их, но преподаватель идет дальше, преподносит новую теорему, новые понятия, новые определения, а через несколько дней еще следующую теорему, и я не в состоянии запомнить ни теоремы, ни их слова и определения, ни их понятия, и от занятий ничего не остается, никакого следа. Так оно и выходит: если нужно что-нибудь запомнить, хотя бы одну теорему вот эту, то нужно запомнить ее в течение одного или двух месяцев, чтобы они вошли в память, при условии, если я ничем не буду заниматься. Да и то эта теорема с понятиями войдет в состав памяти так же, как и другие слова, которыми я теперь общаюсь, — вот такой «афазической» памятью. Но если я не буду эту теорему вспоминать изредка, то она тоже забудется совсем, как забылись и не вспоминаются все другие теоремы. Вот и выходит, что я уже никогда не запомню и не пойму ни геометрию, ни грамматику, ни физику, ни любую другую нау