на бурной молодости. Не исключено, что этот мальчик — Джек, как было написано в газете, — следствие подобной связи. Или случайной встречи на одну ночь с официантом, или продавцом, или служащим заправочной станции, которого она зацепила в баре или Бог знает где еще. Может быть, Чарльз — просто выживший из ума старик, желающий поверить в невероятное. Может быть, ребенок совсем не Годдард.
Но что, если он все-таки Годдард? Чарльз ничего не мог с собой поделать — эти вопросы вертелись у него в голове, рождая невероятную надежду на то, что он не последний в роду Годдардов и что у него есть наследник. Вдруг у них с Диной есть внук, который продолжит фамилию, который обеспечит будущее «Годдард-Стивенс»? Что делать в таком случае? Ответ на этот вопрос был просто очевиден: ребенка следует забрать к себе, воспитать по стандартам Годдардов, с тем чтобы традиции Годдардов укоренились в нем как можно раньше. Его нужно воспитывать, обучать и формировать по годдардовским меркам, чтобы у него появилось мировоззрение Годдардов и внешний лоск, на выработку и совершенствование которых они с Диной потратили жизнь. Ребенку только пять лет. Еще не поздно, хотя начиная с этого момента дорог каждый миг.
Даже сама мысль об этом взволновала Чарльза Годдарда, и он вдруг обнаружил, что давно встал с кресла и ходит взад и вперед по комнате. Потом он машинально подошел к бару в библиотеке и стал наливать себе «Шива Регал». Конечно, время для коктейля еще не наступило, но ему было все равно. Его нервы были на пределе, сердце бешено колотилось. Ему нужно было успокоиться — или просто отпраздновать. Но когда Чарльз поднял тяжелый хрустальный бокал, он понял, что теперь, как никогда, ему нужна ясная голова. Решение, которое он сейчас должен принять, было самым важным в жизни. И неожиданно запах янтарной жидкости показался ему тошнотворным, ему стало противно от собственной слабости, стал неприятен тот путь, который он избрал после смерти Джеймса, чтобы отгородиться от остального мира. Может быть, у него есть наследник Годдард. Ему следовало узнать это, следовало удостовериться в этом раз и навсегда. Он не мог жить, сомневаясь, подозревая и надеясь. И существовал только один способ узнать то, что он хотел знать. Только один.
Чарльз вылил нетронутый напиток в раковину и, расправив плечи, принял решение. Он подошел к письменному столу — тому самому, за которым сидела Дина, когда говорила с Бетси Риттенбахер. Чарльз сел, расстегнул свою спортивную куртку и достал из левого кармана кожаное портмоне. Запустив пальцы в одно из отделений, он вынул оттуда визитную карточку. Глубоко вздохнув, Чарльз набрал номер телефона с кодом округа Палм-Бич.
Было только 7.15 утра, но Тед Аронсон был к услугам своих клиентов в любое время дня и ночи — даже по выходным. Постоянная готовность к действию, сочетающаяся с абсолютной секретностью и конфиденциальностью были включены в перечень «специальных услуг», и именно за это его так ценили его работодатели. Свободный частный детектив (он предпочитал слово «сыщик»), Аронсон специализировался не на грязных супружеских изменах или второсортных преступлениях, а на сборе информации для корпораций и отдельных клиентов. В течение ряда лет он периодически выполнял деликатные поручения для главы правления «Годдард-Стивенс». Они простирались от простой проверки прошлого перспективных служащих до совершенно секретных расследований состояния дел в конкурирующих фирмах и копаниях в деталях личной, сексуальной и общественной жизни будущих деловых партнеров. Тед Аронсон не прятался за деревьями в аллеях и не рылся в мусорных баках. Он был непревзойденным мастером сбора информации, настоящим гением, способным заставить свой компьютер найти именно те данные, которые были нужны его клиентам.
В это воскресное утро он снял трубку, обменялся любезными приветствиями с Чарльзом Годдардом и внимательно выслушал его объяснения. Чарльз сказал, что уверен в том, что Тед знает, как найти нужную информацию, и в том, что он сможет сделать это совершенно конфиденциально. Как только Аронсон заверил его, что эти требования клиента будут соблюдены, Чарльз Годдард высказал свою просьбу.
— Я хочу, чтобы ты проверил данные рождения ребенка. — Чарльз говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Он родился пять лет назад у Кэролайн Шоу Годдард. Имя ребенка Джек. Джек Годдард. Я полагаю, что он родился либо в округе Палм-Бич, либо где-то еще неподалеку. Мне нужны все подробности: дата рождения, время, обстоятельства, — словом, все, что ты сможешь узнать.
— Как я понял, — сказал Тед, быстро делая записи в своем защищенном паролем «Компаке», — вам нужна копия сертификата о рождении ребенка и соответствующие регистрационные данные из больницы.
— Правильно. Как много времени это займет? — спросил Чарльз.
Тед Аронсон немного подумал. Каждый его клиент обязательно считал свое дело самым срочным, но все они хорошо платили, поэтому он старался, чтобы они не были разочарованы в его услугах.
— Не очень много, — ответил он Чарльзу Годдарду. Больницы работали все семь дней в неделю, а у компьютеров вообще не было ни временных границ, ни выходных, ни праздников. — Примерно двадцать четыре часа.
— Хорошо, — сказал Чарльз. — Надеюсь получить твое сообщение завтра приблизительно в это же время.
— Я позвоню, — пообещал «сыщик».
Положив трубку, Чарльз сказал себе, что первый шаг сделан. Впервые со дня смерти Джеймса он чувствовал, что его судьба и судьба его компании находятся в его надежных руках. Второй шаг уже обретал форму, когда он стал просматривать наброски своей сегодняшней встречи с Клиффордом Хэмлином, исполнительным директором «Годдард-Стивенс». Клиф прилетел из Нью-Йорка вчера вечером. Он должен был провести выходные с Годдардами на их вилле в Палм-Бич.
Клиффорд Хэмлин был известен как «темная лошадка» в среде заправил Уолл-стрит, азартный человек, любящий риск — и в своих рискованных предприятиях неизменно пожинающий лавры. Он отличался, по словам Дины Годдард, острым умом и уверенностью в себе. Мужчины считали его идеалом бизнесмена и изо всех сил соперничали с ним, а женщины были заинтригованы и изо всех сил старались соблазнить его. У него была примечательная внешность: высокая, стройная фигура, волнистые каштановые волосы, приятные черты лица, на котором выделялись внимательные, немного усталые, кошачьи серые глаза. Он был лидером на публичных выступлениях, решительным оппонентом на совещаниях, очаровательным собеседником на торжественных обедах, требовательным, но справедливым начальником для своих подчиненных. Он обедал в лучших ресторанах, заказывал свой гардероб на Сэвилл-роу в Лондоне, был поклонником балета и жил на Пятой авеню в фешенебельной квартире, окна которой выходили на Центральный парк и которая была заполнена произведениями искусства. Но под всем этим внешним лоском скрывалась глубокая печаль, за блестящим фасадом безошибочно угадывалась приглушенная аура перенесенной когда-то боли и утраты, результат психологической травмы, которую он пережил в раннем детстве и которая наложила отпечаток на всю его судьбу.
Клиффорд, единственный сын Хэмлинов, вырос не на манхэттенской Парк-авеню и не на лондонской Белгрэйв-сквер, а в Огайо, в Блю-Эш — безвестном городке на Среднем Западе, где все мужское население работало на одного из трех промышленников этого района: на фабрике красок, в угольных шахтах или на машиностроительном заводе, — а женщины в это время изо всех сил старались, исходя из более чем скромного бюджета, содержать свои дома хотя бы в относительном порядке, чтобы там могли жить их мужья и их дети. Его отец, как до этого и дед, трудился на фабрике красок. Каждый вечер Фрэнк Хэмлин приходил с работы, кашляя кровью, больной и почти безумный от воздействия токсических паров, которыми дышал весь день. Он не курил — никогда в жизни не взял в руки ни одной сигареты или сигары, — но умер от рака легких, едва ему исполнилось тридцать лет.
Семилетним мальчиком Клиффорд остался без отца, и поэтому забота о матери стала его обязанностью. Из-за плохого зрения — следствия диабета — Вирджиния Хэмлин практически во всем зависела от своего сына, начиная с хождения по магазинам и кончая оплатой счетов. Он фактически стал глазами своей матери и научился смотреть на мир с ее точки зрения. Всю оставшуюся жизнь он будет с особой симпатией относиться к тем, кому пришлось бороться за свое существование. Они с матерью едва сводили концы с концами, но Клиффорд не собирался погрязнуть в жалости к себе. Его поддерживали воспоминания о любящем отце и о крепком, счастливом браке его родителей. Он вспоминал раннее детство, задумывался о контрасте между тем, что есть на деле, и той жизнью, которая могла бы сложиться у его семьи при благоприятном стечении обстоятельств, и в результате пришел к выводу, что его жизнь будет другой, потому что он сделает ее другой.
Интеллектуально одаренный ребенок, Клиффорд умел складывать и вычитать уже в три года. Он всегда казался старше своих сверстников, и когда его выбрали старостой класса в начальной школе, он быстро проявил качества прирожденного лидера. В то время как другие дети равнодушно относились к учебе, не желая или не умея противиться ограниченному выбору, который их ожидал в будущем, Клиффорд усиленно занимался. Он страстно любил читать, и походы в библиотеку стали для него развлечением, самообразованием и уходом от жалкой действительности, особенно по вечерам, когда он часами читал матери вслух. Директор городской школы обратил внимание на одаренного мальчика и, когда Клиффорд перешел в средние классы, он направил его в центральную школу округа, где обучение проходило по ускоренной программе.
— Вашему сыну нужно соперничество, — сказал он матери Клиффорда. — Не беспокойтесь, обучение будет бесплатным. Автобус будет отвозить его в школу каждый день, так что по вечерам он будет дома. Штат основал эту школу специально для талантливых детей, таких, как Клиффорд.
Директор также связался с «Биконом», организацией, занимавшейся проблемами слепых, которая предоставляла им помощников из числа добровольцев. Теперь, пока сын был в школе, у Вирджинии Хэмлин было целых две помощницы, которые выполняли ее поручения и отводили ее на прием к врачу.