– Почему ты просто стоишь?! Освободи меня, пожалуйста!
Но мышка так и не сдвинулась с места. Она держала руки в кармашках фартука, я слышала, как в них тряслись и звенели ключи, пока она шевелила ими.
Меня заполнило невообразимое отчаяние от её медлительности.
– Ну же! – крикнула я как можно громче, чтобы вывести её из, должно быть, шокового состояния. – Освободи меня!
Девушка только плечами пожала, как-то виновато на меня взглянула, а губы выдали едва слышное:
– Прости.
Я потеряла дар речи.
– Прости, но ничем не могу тебе помочь, – добавила она, опуская взор. – Нам нельзя.
И за её спиной появился Энтони.
– Умница, – похвалил её он. – Можешь идти.
Мышка послушно кивнула, просто развернулась и вышла, больше не сказав ни слова.
Я осталась в одной комнате с Энтони.
– Тебе нужна чья-то помощь, маленькая леди? – усмехнулся он, закрывая за собой дверь.
Он был в крови. Его одежда, его кожа, лицо, глаза. Она засохла даже на его губах. Энтони выглядел как мясник, освежевавший мясо.
Я вздрогнула, когда он подошёл достаточно близко, чтобы суметь положить руку на мои волосы и погладить их. В нос ударил металлический запах.
– Ты меня боишься? – нежно произнёс он. – Не нужно меня бояться. Есть в тебе что-то, что меня привлекает. И отличает тебя от всех остальных.
Затем он отошёл и схватил мой дневник. Придвинул стул, сел возле меня. Меня пугало его спокойствие, его невозмутимость.
Он убил кого-то… Он кого-то убил…
– Смотри, что это я нашёл в твоей комнате, – произнёс Энтони, широко улыбнувшись. Я заметила кровь на его зубах, словно он испил её из бокала. – Твоя душа сейчас в моих руках, получается.
– Нет, – взмолилась я. – Не надо, пожалуйста.
– Я хочу понять твой мир, моя леди. Так что не будем с этим тянуть.
И он начал читать вслух:
Сегодня мама впервые начала пить. Я нашла много бутылок у неё под кроватью во время уборки.
Папа не пьёт. Он предпочитает идти по другому пути. Просто молчит, ни с кем из нас почти не разговаривает.
В школе все только обо мне и говорят. О том что теперь я грязная. Что теперь я потаскуха.
Энтони отвлёкся и задал мне вопрос:
– Почему грязная, Аника?
Я закрыла глаза. Я подавляла яркие воспоминания всё это время. И мне удавалось их сдерживать. Но теперь…
– Прекрати! Пожалуйста!
– Почему ты грязная? – повторил Энтони, совершенно не обращая внимание на мои протесты.
Не дожидаясь ответа, он продолжил:
Не помогло даже то что меня показывали разным врачам. Они меня изучали, смотрели здорова ли я. Конечно не здорова. Пришлось наложить некоторые швы. Говорят они будут долго болеть.
Полиции всё равно что все четверо ходят по улицам свободно.
Не думаю, что доктор Дэрби одобрила бы то что я вечно об этом всём тут пишу. Наверное они хотят, чтобы я вспоминала что-то хорошее, а не только то что со мной произошло.
– Что с тобой произошло? – снова отложив дневник, спросил Энтони.
– Нет, пожалуйста, – прохрипела я. – Я не хочу это вспоминать.
Из глаз брызнули слёзы, в которые превратились мои мольбы.
– Очень недостойно вести себя так передо мной, – зло огрызнулся Энтони, слегка наклонившись вперёд. А потом резко смягчился, словно его подменили. – Я слушаю. Откуда у тебя шрамы на животе?
Я покачала головой, отрицая всё. Его слова, свой голос, весь этот мир.
Энтони Максвон сидел передо мной – связанной на кровати, – в крови человека, которого, вероятно, убил, и хотел слышать мои признания. Он был нетерпелив, но вместе с тем полон терпения.
Он мог убить и меня, но не сделал бы этого, потому что у него было много причин на это.
А мне легче было бы получить смерть, чем то, что от меня требовалось сейчас.
– Их было четверо, – вырвалось у меня из горла. Я исписала этой фразой много страниц в своём дневнике. Она стала самой большой высвобождающей бремя записью. – Четверо мужчин.
Энтони захлопнул мой дневник. В глазах у него заискрился интерес.
– И что дальше? – поторопил он меня.
Я с трудом сглотнула ком в горле. Мне впервые за восемь лет придётся говорить об этом вслух.
– Они меня изнасиловали, когда мне было тринадцать. – Имена слетели с моего языка сами: – Роджер Вэйн, Сойер Кларк, Том Дэзмонд и Шеймус Стил.
– Ты их всех запомнила, – прошептал Энтони.
Слёз стало больше. Они заструились по щекам, превращая всё в моих глазах в бледные размытые цвета.
– Они превратили твою жизнь в ад. – Его рука погладила мои шрамы внизу живота. – Оставили раны. Ты так страдала.
Я всхлипнула, ощущая, как заныло в груди от ужасающих воспоминаний, которые я пыталась скрыть где-нибудь в глубине и никогда не вспоминать.
– Бедная девочка, – произнёс Энтони. Я уже опустила голову и не видела, что выражало его лицо. – Вот, что делает нас такими похожими.
У меня быстро застучало сердце.
Руки затекли от одного и того же положения.
Энтони положил дневник на тумбу и подошёл к кровати. Он нежно провёл окровавленными пальцами по моим завязанным рукам.
– Я тебя понимаю. Я тебя чувствую. Чувствую то же, что и ты. А ты чувствуешь то же, что и я. Мы как единое целое, Аника.
Его пальцы коснулись моих волос.
– Твои волосы.
Затем провели по кончикам моих глаз.
– Твои глаза.
Спустились к шее.
– Твоя кожа.
Я вздрогнула, когда он наклонился к моему лицу и слизнул слезу, покатившуюся по моей щеке. Он обдал мои губы горячим дыханием, когда сказал:
– Всё, что твоё – моё.
Его руки оставили кровавые следы на моей шее, потом опустились ниже к груди. Он прижал ладонь к месту, за которым находилось моё сердце.
– И это грёбаное сердце тоже моё, – подытожил он и усмехнулся. – Ты отдашь мне его без остатка, потому что ты моя точная копия и ты принадлежишь мне. Больше никому. Только мне.
Я не могла говорить, не могла двигаться. Меня парализовало от ужаса.
Что он со мной теперь сделает?
– Скоро здесь будет полиция, – произнёс Энтони, садясь на край кровати и направив обезумевшие глаза на пол. – Я буду рад поведать им о том, что сделал. Будь готова к встрече с ними.
Сказав это, он удалился в ванную комнату, на ходу снимая свою рубашку.
Лёжа всё на той же кровати, я не могла поверить в то, что происходит.
Что будет дальше?
Бруно был прав.
Мне катастрофически нужен был Бруно, но отчаяние возвращалось с удвоенной силой, стоило мне лишь вспомнить, что его только сегодня уволили. И, вероятно, это было сделано неспроста.
Боже мой, Бруно был прав.
Я игнорировала его просьбы одуматься и потеряла рассудок, поддавшись безупречному лицу Энтони. Ну не может же он и в самом деле причинить мне какой-то вред?
Я вдруг начала сомневаться в собственной адекватности. Осмотрелась и почти решила, что всё вокруг – плод моего воображения. Что нет никакой опасности, что он просто решил пошутить надо мной. Не может же он причинить мне боль, когда столько времени так красиво говорил и вёл себя? Когда все вокруг отзывались о нём только в позитивном ключе.
Я начала трясти руками из стороны в сторону. Моё тело почти ныло и успело наэлектризоваться от одного и того же лежачего положения, ноги затекли и силы постепенно покидали меня, а я и без того никогда не была сильной физически.
И Энтони об этом знал.
Конечно знал, раз ограничился одним галстуком, чтобы связать мне руки. Ему не нужно было придумывать более надёжные способы обездвижить меня. Вполне хватило и простой ткани.
Но несмотря на эти неутешительные и давящие мысли, я не переставала сопротивляться. Поняв, что мне вполне удастся повернуться, я потянула в свою сторону руки настолько, насколько это было возможно, и начала медленно переворачиваться со спины на живот, при этом опираясь ногами на кровать, чтобы сесть. И мне удалось этого добиться. Теперь я смотрела на связанные руки прямо перед собой, и в таком положении дёргать ими стало вдвое легче, а сил будто прибавилось. Я шевелила руками до того момента, пока ткань галстука не начала натирать мне запястья почти до красноты и боли. Кожа нагревалась, на лбу выступил пот, но мне не понадобился отдых; наконец я почувствовала, как сковывающая мои движения «верёвка» ослабла.
– Да, боже мой!
Я ухватилась зубами за один край галстука и потянула изо всех сил. Если даже не получится развязать, вполне может получиться превратить ткань в подобие обшарпанного тряпья, из которого во все стороны будут торчать нитки. В теории это возможно.
Я периодически бросала взгляд на дверь ванной.
Мои зубы безжалостно кромсали прочную ткань галстука, я давала себе разве что несколько секунд, чтобы перевести дыхание.
И вот, наконец, запястья получили свою долгожданную свободу.
Не успел галстук соскользнуть с моих рук, как я мигом вскочила с кровати и побежала к двери. Дёргала ручкой, наивно полагая, что она чудесным образом откроется. Наверняка меня слышали и снаружи, но упорно игнорировали.
Потому что знали, что нельзя вмешиваться в дела Энтони Максвона.
Нужно что-нибудь твёрдое, решила я. Что-то, чем можно сломать замок.
Вода в ванной продолжала литься, так что у меня было немного времени, прежде чем спятивший Энтони обнаружит меня пытающейся выбраться.
В спальне не было ничего подходящего, так что я побежала в гардеробную, отодвигала вешалки с одеждой, раскидывала обувь, устроила целый бардак в до этого идеально прибранном помещении, в надежде всё-таки на что-нибудь наткнуться. Обыскала шкафы. Но попытки найти стоящий и полезный в этом случае предмет оказались тщетными, – в гардеробной не было ничего лишнего, только одежда и обувь. И совсем лёгкие в весе пуфики.
Так что последним местом, куда я могла пойти в поисках, был кабинет. Именно туда я и направилась, обойдя рояль.
Я просмотрела стол, внимательно осмотрела книжные полки, открывала в полном беспорядке ящички, натыкаясь лишь на бумаги, лежавшие друг на друге аккуратными стопками, на ручки и карандаши. Я обыскала всё.