Из воспоминаний Александра Хаджи:
– Мы из Киева всегда уезжали в спешке. Однажды чуть в аварию не попали. Гнали как обычно, а впереди ехал грузовик с трубами. Его развернуло на перекрестке, и трубы полетели на проезжую часть. Наш водитель каким-то чудом вырулил.
И вдруг я узнаю, что в расписании есть фирменный поезд «Москва – Прага», который проходит через Киев и отправляется позже.
Спрашиваю в Москве:
– Нормальный поезд?
– Конечно, фирменный, международный.
Предложил этот вариант Бескову. Он уточнил:
– Точно все нормально будет? Все проверил?
– Да, сказали – фирменный поезд.
Заканчивается игра. Едем на вокзал. Идет наш поезд. Действительно, отличный, вагончик к вагончику. Но в самом конце – единственный грязный, разбитый вагон – наш. На нем только коров перевозить. Оказалось, его цепляли уже в Киеве. Хорошо, мы тогда выиграли. Я быстренько сообразил чайку для Бескова, и он не шумел. Но в следующие годы больше не экспериментировал с киевским поездом.
Конечно, не забыть мне трагических событий, которые произошли в 1982 году на матче «Спартак» – «Хаарлем», когда в послематчевой давке погибло много народу.
Мы о случившемся узнали не сразу. После игры пришли в раздевалку, помылись и пошли с Жорой Ярцевым к моей «копейке». Мы с ним обычно вдвоем уезжали.
Едем и смотрим: навстречу одна «Скорая», другая, третья. Десятки, целый эшелон. Мы с Жорой переговариваемся:
– Учения, наверное. Нашли время, когда учиться.
Приехали, разошлись по домам. Рано утром, часов в пять, ко мне домой приезжает Николай Петрович. Он до этого никогда не приезжал. Я понял: что-то произошло. Он говорит:
– Олег, несчастье. Давка, много погибших. Надо съездить туда.
Приехали. Там поливальные машины смывают кровь. И огромные трубы прямо все вывернуты. Я одним из первых увидел итоги этого несчастья. Тяжело было после этого выходить на поле, даже приближаться к «Лужникам».
Директора, конечно, посадили. Открой он все выходы – такой трагедии бы не случилось.
На нашем стадионе в Красноярске тоже однажды произошло несчастье. Там в толчее на выходе со стадиона погибло больше 50 человек. Мой друг Саша Кишиневский попал в эту свару, но его выбросило из толпы как пробку из бутылки. Без повреждений, конечно, не обошлось. Сломали ребра, повредили челюсть. Но, главное, остался жив.
В «Спартаке» я поначалу получал 180 рублей. А в 1979 году меня перевели на ставку сборной, и мне стало падать от Спорткомитета уже 250. Я тогда был одним из самых высокооплачиваемых футболистов страны. Эта была именно официальная зарплата. А так, конечно, в южных командах платили больше. Реваз Челебадзе рассказывал, что его дядя был хозяином мандариновой плантации – и платил по тысяче рублей за гол. Забьет несколько мячей – я за год столько не получу, сколько он за эти матчи.
О деньгах тогда многие не думали. А зря. С чем сейчас ребята нашего поколения, заслуженные-перезаслуженные? Но такая у нас была психология. Не зря же мы Днепрогэс и БАМ строили, Енисей перекрывали. Все на чистом энтузиазме.
Премиальные, конечно, тоже платились. А еще были отчисления от билетной выручки. Что-то с них капало профсоюзам, что-то городу, а что-то доставалось нам, игрокам. После одного из матчей на стадионе «Локомотив» мы как-то получили ровно… 3 рубля 62 копейки. Для тех, кто не застал то время, – ровно столько в советских магазинах тогда стоила… бутылка водки.
Из воспоминаний Александра Кокорева:
– В чемпионском сезоне – 1979 мы как-то разгромили «Локомотив» со счетом 8:1. У ребят получалось все, летали по полю как на крыльях. Когда седьмой забили, игроки «Локомотива» взмолились: «Ребята, не забивайте нам больше». Я никогда больше такого не видел, чтобы футболисты соперника в открытую просили пощадить их. «Спартак» тогда забил восьмой, и на этом все закончилось.
Как я внедрял в «Спартак» молодежь? Только за счет игры и поведения в быту. Если парень нормально играл, принимали как равного. Отлично влились в коллектив Боря Поздняков и Гена Морозов. Однажды я стал свидетелем забавной сцены. Мы готовились к игре. Дубль жил на втором этаже, а основа на третьем. Вдруг слышу внизу какой-то шум. Что делать? Не к тренеру же идти? Дай, думаю, пойду сам разберусь – мешают же спать. Спускаюсь – а там пацаны, Генка и Боря, борются друг с другом. Думали, что никто не слышит. Я им: «Ребята, у нас же завтра игра!» Успокоились. И после этого к ним никаких вопросов никогда не возникало.
Из воспоминаний Сергея Новикова:
– Дедовщины в «Спартаке» не было. Мы пришли в «Спартак» молодыми – я, Поздняков, Морозов, Родионов. Но ни Романцев, ни Ярцев, ни другие старики нас не гоняли. Они, наоборот, как могли вливали нас в коллектив. А мы росли, глядя на них. Тем более что тренировки дубля и основы были вместе.
Часто мы собирались на квартире у Дасаева. Иногда я приходил с женой – тем более что в 1982 году Дос первым среди всех нас купил за границей видеомагнитофон. Но мы встречались там не для того, чтобы нарушать режим. Интересно было просто поговорить – общения в быту порой недоставало.
Из воспоминаний Георгия Ярцева:
– Один тут написал: «Романцев собирал всех на пьянки». Но что значит – на пьянки? Люди собирались вместе, с женами. Все было цивилизованно, организованно. Так тоже сплачивался коллектив. Конечно, организатором всегда был Олег. Но это же можно повернуть как в одну, так и в другую сторону! Ну да, мы могли выпить по чуть-чуть. Но никто не нажирался же! Как вообще такое можно было представить, если завтра всем на весы?
Начальником базы «Спартака» был Белестов. Сибиряк, служил, кажется, в Норильске. Как-то у меня разболелся зуб, восьмерка. Терпеть не было никаких сил. А куда ехать? Завтра игра. И тут он говорит: «А мы у себя в свое время их щипцами выдирали». И тут я говорю: «А давай и мне вырвешь!» Тот взял плоскогубцы и дернул. Кровищи было много – но со своей работой он справился.
Из воспоминаний Виктора Самохина:
– В каком-то смысле Романцев был невезучим. Идем как-то к самолету. Иваныч говорит: «Смотрите, сейчас подойду к трапу, и сразу скажут: «Стоп! В самолет пока не заходите». И точно – все так и происходит. Мы в изумлении. Ладно, сели, летим, на борту разносят кофе. Олег говорит: «Смотрите, сейчас ровно передо мной закончится». И снова угадывает. Мы потом много смеялись на эту тему. «Смотри, сейчас опять на тебе все закончится».
Бесков в свое время считал, что отпуск футболистам проводить нужно так, как он считает нужным. Он сам ездил в Кисловодск в санаторий «Красные камни». И футболистам тоже брали путевки именно туда. Там есть туристические горные маршруты – «Малое седло» и «Большое седло». Бесков их любил.
В 1979 году я прилетел в Кисловодск одним из последних. Константин Иванович встретил у входа. «Приехал? – спрашивает. – Ну вот сейчас отдохнешь! Завтра собираемся в 7 утра, пойдем в гору».
Ну в гору так в гору. Сил у меня много, не ропщу. А вот ребята были очень огорчены этой инициативой. Я и вперед сбегаю, и обратно вернусь, пока они своей группой еле-еле в гору поднимаются. Вот что значит – молодой.
Из воспоминаний Александра Хаджи:
– Игроки в эти поездки могли брать с собой жен. А Бесков жил в отдельном домике. Как-то приходит в общий корпус: «Три дня уже прошло, а ко мне никто не даже в гости не зашел». Понятно, ребятам хотелось отдохнуть от его деспотии.
Что делать? Пришлось мне составлять компанию Константину Ивановичу – раз уж попался ему в сети. И весь отпуск получился насмарку. Никогда не забуду одну прогулку вместе с ним. Как-то сидели в номере до поздней ночи, разговаривали. Потом разошлись спать. Рано утром Бесков будит:
– Вставай, соня, что разлегся? Пошли гулять в горы.
Я протираю глаза. Время семь утра, а разошлись мы в пять. Я пошел вместе с ним и чуть не помер по дороге. Хорошо, что в конце первого подъема была шашлычная. Говорю ему:
– Константин Иванович, я здесь останусь, а вы идите в горы дальше.
Приезжаю в Москву. Старостин улыбается:
– Ну что, отдохнул?
В конце сезона нам по профсоюзной линии устраивали коммерческие поездки за границу. Это была возможность немного подзаработать, а заодно приодеться и жен приодеть. Мы были в Мексике, в Германии – там у нас вообще был тур по пивзаводам. Нам давали суточные. Не очень большие – около 100 долларов на всю поездку. Но на джинсы и кофты вполне хватало.
Одну поездку – в Марокко в конце 1979 года – я запомнил на всю жизнь. Нас поселили в гостинице в городе Марракеш. Я жил в одном номере с Володей Никоновым (он, увы, ушел из жизни совсем молодым). Я как-то вышел на балкон подышать свежим воздухом – разговорился с Жорой Ярцевым и Хидей. Они жили в соседнем номере, а общий балкон был разделен перегородкой. Перед этим выключил свет – скоро надо было ложиться спать. И тут в номер зашел Володя. Он не думал, что я на балконе, и закрыл стеклянную дверь. Я этого не заметил. Думал, все открыто – и рукой вошел в это стекло. Оно вдребезги. Осколки на меня. Вся рука в крови. Повезло еще, что отпрянул, – в этот момент вниз свалился огромный кусок стекла, который мог разрезать меня пополам. В итоге он лишь чуть задел мне нос.
Меня повезли в военный госпиталь. Сделали противостолбнячный укол в живот. И человек пять зашивали мне руку, каждый лоскуточек кожи. Когда вернулся в Москву и показал свою руку местным врачам, они сказали: «Тебе повезло, а могли не пришивать. Взяли бы и все обрезали. И тогда палец у тебя двигался бы только в одном направлении».
Николай Петрович потом допытывался: