Помню одну историю. Ребята отпросились у меня на свадьбу Алексея Мелешина. Я сказал: «Да, конечно. Хорошо вам погулять. Кстати, завтра у нас две тренировки, а с утра максималка». Конечно, я пошутил. И никакой максималки наутро не было. Более того, я назначил всего одну тренировку, чем очень удивил ребят. Но иногда их необходимо было поддерживать в тонусе.
Есть притча в тему про Ходжу Насреддина. Он провожает свою дочь, которая должна отнести кувшин родственникам. И тут – неожиданно для всех – как даст ей оплеуху! Она в слезы.
– За что ты ее ударил? – спрашивают его прохожие.
– Чтобы не разбила!
– Так она еще не разбила.
– Когда разобьет – поздно будет наказывать. А так она будет понимать всю серьезность наказания, которое ее ожидает!
Цымбаларю все можно было простить только за его обворожительную улыбку. Однажды он пропал – не приехал на тренировку. Но вот что значит команда – никто из ребят его не сдал. Но я-то знал, что группа игроков за день до этого как следует отдохнула на даче. Говорю: «Ребята, скажите мне одно: он жив?»
– Жив, – отвечают.
– Хорошо, пусть отдохнет, придет в себя, а потом приезжает на тренировку.
Искать к тому моменту мы его уже начали очень активно, подключили серьезных людей.
Зато потом, когда Цымбаларь приехал, он несколько матчей подряд рвал и метал. Я никогда не был рьяным сторонником штрафов. Человек у меня должен был все отрабатывать игрой. Объясню почему. Во-первых, получали ребята при мне не такие уж и большие деньги. А во-вторых, если человек выплачивал штраф, это вроде как означало, что он искупил свою вину. Мелкие штрафы у нас были. Но именно мелкие. Благодаря им к концу сезона набегало денег на командный банкет.
Все мог простить игроку, если он способен был принести серьезную пользу на поле. Но если вкупе к гулянкам футболист начинал терять свои качества, я с ним расставался. Иногда ждал до последнего, давал шансы. Тот же Цымбаларь стал сильно терять в объеме работы, что для игрока бровки – недопустимо. Я пробовал переводить его в центр поля, но там тогда тоже играли очень сильные ребята – в порядке были Титов и Кечинов, неплохо себя проявлять стал Булатов. А всех при желании на поле не разместишь.
Как я определял, когда футболист на сходе? Как правило, люди в целом сдавали. Сначала футболист теряет в скорости, потом – в объеме выполняемой работы. Это заметно на глаз – без компьютерных тестирований. Объявлять о том, что игрок больше не нужен, мне всегда было тяжело. Подавляющее большинство футболистов считает, что они еще способны что-то сделать. Но уже видно, что им на пятки наступают более молодые игроки, которые интересней и востребованней, нежели ветераны.
Чаще всего я сам объявлял футболисту, что нам придется расстаться. Готовился к таким беседам – хотелось не ранить игрока. Важно было, чтобы он все правильно понял.
Из воспоминаний Виктора Самохина:
– С Цымбаларем решено было расстаться после того, как в 1999 году он нарушил режим в сборной. Явился в отель после отбоя. Его там на пороге встретил Сергей Павлов. Это и стало поворотным моментом.
Расставание с ветеранами, к сожалению, вещь неизбежная. Освежать команду надо всегда. Я понимал, что многие ребята уже свое отыграли. Тот же Цымбаларь нам был уже не помощником. Надо было искать новых игроков. А иначе был бы застой, как в болоте. Тиной покроемся – вот и весь результат. Да, печально понимать, что твое время уходит. Но что с этим поделаешь? Мы каждый год старались брать кого-то нового.
Цымбаларя я хотел оставить в команде и даже вызвал его на сбор в Турции. Но там окончательно стало ясно: он уже не тянет. Поэтому решили расстаться. Хотя обычно до последнего верил в ребят и надеялся, что они помогут нам. Но если окончательно понимал, что время игрока ушло, принимал решение о расставании.
Пятницкий тоже ушел потому, что пришла пора омолаживать команду. Он долго играл на своем потолке, но это не может продолжаться вечно. Рано или поздно наступает момент, когда голова думает, а ноги уже не бегут. Возраст – никуда не денешься.
Примерно в это же время я расстался и с Мамедовым. Рамиз, считаю, провел хорошую карьеру. Просто кому-то чемпионства не приедаются, а он немного расслабился, снизил требовательность к себе. Это наша извечная беда: что перетруждаться, мы же все равно чемпионы! И с режимом у него не все в порядке было. Они с Цылей дружили, а это о многом говорит. Зато он потом еще поиграл в Киеве, стал чемпионом Украины.
Больше всего обсуждали мое расставание с Тихоновым. Слышал слова Титова в телеинтервью – мол, после этого все поняли: подобное может произойти с каждым. Не знаю – может, ребята неправильно восприняли ситуацию. Я не смог донести до них причины этого решения – а скорее всего, не захотел донести. Возможно, в команду в тот момент как раз нужно было искусственно внести напряжение.
С Андрюхой мы эту тему обсудили. Он всего, что можно, в «Спартаке» на тот момент достиг. Был многократным чемпионом, обладателем Кубка, лучшим игроком сезона. Я видел, что они с Егором Титовым переросли нашу команду. Им обоим были нужны новые эмоции. А то все шло как заезженная пластинка: чемпионат еще не начался, а мы уже знаем, что мы чемпионы. И я решил принять такое решение, чтобы ребята друг от друга отдохнули. В итоге оно пошло на пользу обоим. Титов по-другому заиграл в «Спартаке», а Тихонов провел еще несколько звездных лет в «Крыльях Советов», где стал любимцем публики. Я считаю, что именно поиграв в «Крыльях Советов», а потом в «Химках», он приобрел по-настоящему народную любовь.
Никакого конфликта с Андреем у нас не было. Мы до сих пор поддерживаем с ним дружеские отношения. Матчу с «Реалом», который стал для Тихонова последним в «Спартаке», предшествовал целый сезон, в котором у него не клеилось. Я понимал, что переход в новую команду, к новым партнерам, мог по-новому раскрыть, завести его. Он получил великолепную прессу, любовь болельщиков, признание специалистов. Трудно после этого поддерживать себя на высочайшем уровне. Для этого надо быть таким по характеру, как Криштиану Роналду. Это тому все мало побед.
Я видел, что он эмоционально выхолощен. Такое тоже бывает. Андрей стал лучшим бомбардиром команды в 1999 году. А год спустя это был совсем другой Тихонов. И в ситуацию необходимо было вмешиваться.
Я так и сказал Андрею: «Ты уже выиграл все в «Спартаке». Тебе надо двигаться дальше. И свежую кровь в тебя вольет новая команда». Тихонов все понял. Если бы он ответил: «Олег Иванович, не нужны мне никакие новые эмоции!», я бы, возможно, его и оставил. Но он со мной согласился. Сказал: «Да, я чувствую, что уже не тот».
Из воспоминаний Андрея Тихонова:
– В 2000 году у меня с самого начала сезона что-то пошло-поехало не так. Не забил пенальти в концовке важной игры с «Локомотивом», хотя играл в том матче неплохо, и уверенность ушла. Полного объяснения, почему тот сезон получился для меня таким неудачным, у меня до сих пор нет. Человек забивал, не раз показывал, что умеет это делать, а потом все резко куда-то пропало – загадка! Возможно, что-то психологически во мне надломилось. Сказалось и отношение некоторых людей вокруг команды. Мы же все видели, кто куда копает. Я не ощутил поддержки в свой адрес. Другое дело, что, если человек силен духом, он не должен обращать на это внимания.
Я предполагал, что дело может кончиться расставанием, такие примеры были и до меня – Юран, Кечинов, Мамедов, Цымбаларь. Таким в тот момент был стиль Олега Ивановича. С теми ребятами, которые не давали результат, он расставался.
Встреча с «Реалом», после которой мне пришлось покинуть «Спартак», стала последней каплей. В раздевалке мы обсуждали игру с Витей Булатовым. Я спросил у него: зачем в конце матча бить с левой с 30 метров? Он же не Роберто Карлос. Витя в ответ предъявил мне претензии по-другому эпизоду, когда я пробил по воротам, а мог отдать пас. В целом это рабочие моменты, ничего особенного там не было. Но Олег Иванович в той ситуации заступился за Булатова. А в самолете ко мне подошел Самохин и сказал, чтобы на следующий день я заехал в клуб. Там мне все и объявили. Приехал на базу, забрал вещи, поговорил с ребятами, и на этом все закончилось. Было неприятно, но я пережил это. В жизни у меня были куда как более сложные моменты – когда я два года служил в Сибири и охранял зону. А здесь я все понял – наступило время, когда мне нужно уйти. Не я первый, не я последний. Я был взрослым, состоявшимся человеком и понимал, куда мне дальше идти и что делать.
Никаких глобальных претензий у меня к Олегу Ивановичу нет – мы до сих пор общаемся, поздравляем друг друга с Новым годом, с днями рождения. Он принял решение, которое на тот момент считал нужным, – и это нормально. Тренер в команде главный, он отвечает за результат. Олег Иванович слишком многое дал мне как футболисту, чтобы я на него обижался.
Считаю, что я был прав, вступившись за Булатова после встречи с «Реалом». Андрей сам провел тот матч не так, как положено. А мое мнение: пихать после игры может только тот, кто отыграл достойно, к кому не придерешься. Я сам, даже будучи капитаном «Спартака», если чувствовал, что сыграл плохо, никогда ребятам ничего не предъявлял. Так, на мой взгляд, и должно быть. Странно, если я сам возил телегу на поле, а потом пришел к тебе и начал тебя учить, как играть.
Конечно, для него, Андрея такой поворот был неожиданным. Но тут сработала поговорка: все, что ни делается, – к лучшему. Если бы Тихонов не ушел, может, он так и затухал бы в «Спартаке» и в итоге закончил карьеру гораздо раньше.
Андрей и Егор друг другу в тот момент не помогали. Не знаю, какие отношения у них были вне поля, я судил по тому, как они тренировались и играли. И почувствовал, что требовательность к себе ребята начали снижать.
В дубль я отправлял игроков, когда понимал, что они допустили действительно грубое нарушение. Такое было с Мамедовым, с тем же Цымбаларем. Закроешь глаза – потеряешь тренерский авторитет. И другие скажут: «Ему, значит, можно, а мне нельзя?» Это педагогика. Отправка в дубль сильно била по самолюбию. И заставляла игроков делать все, чтобы вернуться обратно. К примеру, в случае с Тихоновым отправка в дубль не помогла бы – я сделал бы Андрею только хуже. Ссылка в дубль – это наказание. А за что мне было наказывать Тихонова? Я хотел сделать так, чтобы лучше было для всех.