Про японский чемпионат мира я совсем не хочу вспоминать. От него у меня осталось крайне неприятное послевкусие. Это один из самых негативных моментов в моей тренерской биографии. Возможно, мы где-то прогневили футбольного бога. Но логически объяснить ту неудачу я до сих пор не могу. Осадок от того турнира остался очень горький, и еще в Японии я решил, что ухожу из сборной.
Из воспоминаний Владимира Бесчастных:
– На чемпионате мира 2002 года все могло сложиться лучше для нас. Мы обыграли Тунис. Да, затем было поражение от Японии, но вы сами видели, как нас там судили. А затем матч с Бельгией – чудак жахнул и попал в девятку! Но мы сравняли счет и – более того – могли забить второй мяч. У нас было два прекрасных момента. Но, увы, пропустили с углового – человек вышел на замену и сразу же забил гол. Такое бывает. Звезды сошлись не в нашу пользу. При этом Бельгия и тогда была сильной сборной – половина ее состава играла в топ-чемпионатах.
Из воспоминаний Дмитрия Аленичева:
– В 2002 году у нас была едва ли не самая сильная сборная за всю историю. Больше половины футболистов играло в сильных европейских чемпионатах. При этом ребята были там далеко не на самых последних ролях. На чемпионате мира в Японии мы обязаны были добиться большего. Возможно, ребята, как и все вокруг, посчитали, что из такой группы мы выйдем по-любому. И это сыграло негативную роль.
Признаю, что ошибся, не взяв на тот чемпионат мира Сергея Овчинникова. Он тогда здорово играл в чемпионате России, был реально лучшим вратарем. Но ко мне недели за три до отъезда на турнир пришла группа футболистов во главе с капитаном Онопко. «Олег Иванович, мы бы не хотели, чтобы вы его брали. Он непростой, и коллектив может его не принять. Если вы его не возьмете, так будет лучше для общей атмосферы». Привели также аргумент про Нигматуллина. Мол, он отстоял весь цикл и должен быть основным вратарем в финальной стадии. А с присутствием в команде Сергея, по словам ребят, он мог занервничать, замандражировать.
Я поддался на эти уговоры, о чем сейчас жалею. Тогда я сам позвонил Овчинникову и сказал, что не беру его. Разговор получился коротким. Он ответил: «Все понимаю, Олег Иванович. Обиды не держу». Сейчас уверен: если бы на воротах был Овчинников, мы бы прошли групповой этап. Он тогда был действительно в большом порядке. А я испугался командных брожений, наученный горьким опытом чемпионата Европы. Подумал: команда дает обещание, говорит, что она – одно целое.
С Гусевым, которого я тоже тогда не взял на чемпионат вопреки мнению прессы и болельщиков, ситуация была иная. Его игровой стиль не подходил для сборной России. Пронесся по флангу – навесил – вся игра Гусева была такой. И меня она не устраивала. Кто бы замыкал эти навесы в нашей сборной? Если бы у нас в сборной выступал условный Старухин, тогда Гусеву бы цены не было. Но у нас не было высокорослых и мощных нападающих. Мне нужно было, чтобы фланговый игрок смещался, обыгрывал. Из трех раз один обыграешь опекуна – уже моментище страшный!
Да, за год до этого я дал интервью со словами: «Гусев – мой игрок». Мне нравились страсть и азарт Ролана. При этом я надеялся, что в «Спартаке» я смогу его переучить, подстроить под наш стиль. Более того, я был уверен, что у меня получится это сделать. Он умный парень. А в сборной за короткий срок я бы точно его не переучил. При этом я вызывал его по ходу цикла. Но перед поездкой в Японию понял, что Карпин на фланге будет полезней.
Из воспоминаний Валерия Карпина:
– Понятно, что с возрастом Романцев изменился. Но это объяснимо – стала расти возрастная планка между ним и новыми футболистами. А вот отношения с нашим поколением изменились не сильно. Он по-прежнему шутил и балагурил с нами, когда встречал в сборной, был рад нашему приезду. Но если мы играли неудачно, он не стеснялся высказывать свое недовольство.
Из воспоминаний Александра Хаджи:
– Мало кто знает одну историю. Все премиальные, которые Романцев получил на чемпионате мира в Японии, он отдал. Пожертвовал спортивному диспансеру на Курской. Это подтверждает, что он никогда не был жадным.
Несмотря на все возникавшие трудности, я не жалею о том, что оба раза соглашался возглавить сборную. Это были хорошие времена. К тому же в сборной играло 75 процентов моих игроков – или нынешних, или бывших. Да, что-то не получилось. Может, и состав немного не так набирал. Но лучше на своих ошибках учиться, чем на чужих. Работа главным тренером сборной – вершина карьеры, от таких предложений не отказываются. Все остальные шаги – это вниз. Возможно, именно поэтому некоторые тренеры немного терялись, когда покидали сборную. Конечно, это психологический надлом.
Глава 24Нюансы тренерской работы
Я тренер не столько талантливый, сколько трудолюбивый. И никто не знает, чего мне это стоило – учиться. Перед матчами я ночами не спал – просматривал игры соперников по десятку раз. Перематывал пленку назад, смотрел эпизоды в замедленном темпе. Задавал себе вопросы: как действовать против этого игрока, а против того, а против всей команды?
Когда матчи предстояли серьезные, стыковые, я по двое суток сидел у видеомагнитофона. Он был для меня очень большим подспорьем. Я садился у себя в комнате и смотрел. Нужно нарезать какие-то куски – звал оператора, Александра Святкина. Он был фанатом своей работы. Святкин делал для меня 2–3-минутные нарезки, которые наиболее четко характеризовали игру соперника. Иногда я включал их на установке и рассказывал: вот с чем сегодня вам предстоит столкнуться. Так соперники подают угловые, а так разыгрывают штрафные. Так переходят в атаку, а так возвращаются в оборону. Тут у них слабые места, а тут, наоборот, сильные – надо предусмотреть контрмеры. Так и учился.
И мало того что я перед матчем смотрел до десятка игр соперника – самое страшное начиналось потом. Надо было обработать, переварить всю эту информацию. Понять, что именно мне говорить футболистам, что им понадобится. Это тоже была большая работа.
Можно ведь было говорить часами, причем одно и то же. Именно это делал Константин Иванович. Но кто его слушал – по крайней мере, из старых игроков, в уши которых одни и те же слова падали по сотне раз?
Я же информацию просеивал. Каждый раз думал: вот эти сведения нужны? Чем они могут помочь? Да, пожалуй, ничем. А вот этот нюанс ребятам надо рассказать – он может понадобиться, повториться в игре. О чем-то догадывался чисто интуитивно.
Из воспоминаний Виктора Зернова:
– Романцев уделял внимание любым мелочам. Однажды перед матчем «Спартак» – ЦСКА сказал мне: «Виктор, лидер «армейцев» Корнеев – твой воспитанник. Я поставлю против него Хлестова. Расскажи ему о том, какие у Корнеева сильные и слабые стороны, как против него лучше обороняться». Мы после этого пошли с Хлестовым в комнату для теорий – смотреть видео. Я показывал Диме, как Игорь любит открываться, какие у него «фишки».
Из воспоминаний Андрея Тихонова:
– Олег Иванович на установках умел находить такие слова, что тебе от них было не по себе. Но все они так или иначе были связаны с футболом. Фразы вроде «Деньги зарыты в чужой штрафной, идите и откопайте их» – это не из его лексикона.
Установку на домашние игры я давал в девятой комнате в Тарасовке. Мы ее так и называли – девятая комната. Ходы придумывал разные. Например, перед встречей с ЦСКА в 1999 году я показал футболистам кассету. На ней был матч предыдущего сезона, в котором армейцы обыграли нас со счетом 4:1. Я включил запись и остановил уже на второй секунде. Момент был показательный: наши только разыграли мяч, а Семак сразу полетел в подкат. И чуть не отобрал его. «Видите, что делает Семак? – спросил я тогда ребят. – Я хочу, чтобы сегодня вы сыграли точно так же». Больше я ничего не говорил. Но ребятам этого хватило. Они сразу застучали копытами. Землю начали грызть уже в раздевалке.
Установки я старался не делать длинными, не перекачивать ребят. Как-то я прочитал слова Ленина: «Я сегодня не готовился, поэтому буду говорить длинно». Они мне понравились, и я их запомнил. А поскольку я всегда готовился, то старался говорить лаконично. Моя максимальная установка на игру составляла 45 минут. Кто-то из ученых в свое время вывел, что человеческий мозг способен адекватно воспринимать информацию именно такое время. Дальше наступает усталость. Я верил в это утверждение.
Другое дело – разборы матчей. Они иногда бывали и дольше – зависело от того, как часто в них ошибались игроки. Но опять же после 45 минут разбора я делал паузу. Говорил ребятам: «Идите прогуляйтесь. Освежите головы. Можно по полю походить. Или в столовую сходить. Но через час снова встречаемся здесь». Если и в этот раз не укладывался, то переносил остаток разбора на следующий день.
На разборах я старался не повышать голос на ребят. Но во время тренировок кричал почти безостановочно – бегал, подсказывал. Важно, чтобы ребята чувствовали: я здесь, я рядом, я переживаю за их работу и в случае чего приду на помощь. Они должны были ощущать: я главный тренер, и я вместе с ними. Кричал я настолько сильно, что в один из первых сезонов у руля команды сорвал голос.
Из воспоминаний Владимира Бесчастных:
– Романцев редко повышал голос, но один раз мне крепко досталось. Мы играли с одной южной командой – и я стал участником потасовки. Вот тогда я услышал от Олега Ивановича слова, которые надолго запомнил: «Еще раз такое сделаешь – сядешь в запас!» Я сразу все понял и присмирел.
Из интервью Александра Филимонова «Чемпионату»:
– Был один разбор матча, который я запомнил надолго. Мы играли с болгарским «Литексом» в предварительной стадии Лиги чемпионов. Выиграли 6:2. А первую игру, в гостях, – 5:0! Один из голов в Москве пропустили следующим образом. Мяч у меня. Парфенов открыт, но на него движется соперник. Я кидаю ему мяч, он в лимите времени делает пас, следующая передача тоже под прессингом. В итоге перехват и гол в наши ворота…