ПР//15
Савицкий… пытался водворить нос на прежнее место. Нос не приставал. Тогда Савицкий пошел в уборную и утопил нос в дыре. — Очевидные переклички с «Носом» Гоголя. Ср. действия майора Ковалева: «Осторожно и осмотрительно наложил он его на прежнее место. О ужас! Нос не приклеивался», — и цирюльника Ивана Яковлевича: «…швырнул потихоньку тряпку с носом [в реку]».
ПР//16
Во время «греческого» в третий класс вошел директор «Сизяк»… У директора не было зубов. — Гошпода, — заявил он, — кто ражбил бюшт гошударя в актовом жале? — Опять совмещение мотивов:
(а) Гимназический топос посвящает много места причудливым особенностям педагогов, автоматизму их поведения и возникающим на этой почве сложным системам взаимного мучительства учителей и учеников (один из ярких, сложных примеров — гимназические главы «Истории моего современника» В. Г. Короленко). Наиболее общие места, обязательные штампы любого рассказа о гимназии — прозвища наставников и странности в их манерах и речи. «Инспектор гимназии Соловский, по прозвищу «цуфрик»… Учитель истории Пустовойтов носил прозвище «грача»… Была у него привычка говорить очень медленно, нюхать при этом табак и кстати или некстати повторять присловье: «Так и знайте»» [Каменский, Век нынешний…, 15, 35]. «Вошел наш директор Бурмейстер (Шестиглазый, как мы звали его)… Надзиратель Галкин (он же — Барбос)» и т. п. [Чуковский, Серебряный герб, 387, 508]. Подобно схоластам фарсовых комедий, гимназические наставники говорят со смешным акцентом: «— Гуоворите! — объявил чех-латинист. — Уас уызвали зуатем, чтуоб вы гуоворили! Мы ждюем, чтуо скажет Иуанов Пуавол!» [Дорошевич, Иванов Павел]. В записках В. Зензинова дефекты речи сходны с упоминаемыми в романе: «Другой классный наставник, с бритыми усами, что тогда встречалось редко, назывался «Сифоном», потому что он как-то особенно шипел и свистел сквозь зубы (как вырвавшаяся из бутылки зельтерская вода!)… Инспектор Фишер… говорил на очень плохом русском языке с забавным пришепетыванием и сюсюканьем — мы его звали «Зюзя»» [Пережитое].
В детские годы братьев Катаевых в одесской гимназии был «классный наставник, латинист, поляк Сигизмунд Цесаревич, которому была дана странная, ни на что не похожая, глупейшая кличка Сизик… [Он говорил] с польским акцентом» [Катаев, Разбитая жизнь, 232].
(б) То или иное нарушение дисциплины и «требование начальства указать виновных» — другое общее место гимназических воспоминаний. Ср. у В. Зензинова: «Наш классный наставник… долго требовал сознания и выдачи преступников [стрелявших жеваной промокашкой], угрожая им и всем нам. Мы упорствовали, среди нас не оказалось ни малодушных, ни предателей» [Пережитое; аналогичные рассказы в кн.: Ишеев, Осколки прошлого, 13; Кассиль, Собр. соч., т. 1: 88–89; Гарин, Детство Темы, гимназические главы, и др.]
(в) «Урок, прерываемый входом в класс начальства», как знак чрезвычайного происшествия — еще один известный элемент гимназической топики. «Любил [директор] Рыбий Глаз неожиданно зайти в класс во время урока» [Кассиль, Собр. соч., 1,86]. «Сидим мы вчера… первый урок у нас французский… Только стал [Раевский] писать «рестэ, томбэ», как вдруг отворяется дверь и входят инспектор, директор и классный наставник. Когда мы сели, директор и говорит нам: «Господа, у нас случилось несчастье: ученик вашего класса Спагин убежал из дому… на германский фронт. Многие из вас знали, конечно, об этом побеге заранее…» — и начал, и начал, полчаса говорил» [Гайдар, Школа, гл. 2].
В антологическом мире ДС, как обычно, совмещены многие мотивы: и прозвище, и дефект речи, и бегство гимназистов на фронт, и вход начальства в класс во время урока, и требование выдать преступников.
Разбитый царский бюст — мотив не без символических обертонов, тоже восходящий к общему фонду воспоминаний писателей-одесситов. Ср. у В. Катаева: «В 1917 г. в день Февральской революции, в Одессе произошли сильные оползни… [В юнкерском училище] глубокая трещина прошла через капитальную стену фасада и расколола бюст
государя императора, что было воспринято как зловещее предзнаменование конца трехсотлетней династии Романовых. Я сам видел тогда этот треснувший бюст, еле державшийся на своей расколотой полочке» [Разбитая жизнь, 465].
ПР//17
Липки и резинки водились у него самые лучшие и дорогие. Играл он в перышки всегда счастливо, потому что перья покупали ему целыми коробками… — Ср. у В. Катаева: «Витя Ильин обещал научить меня надувать на липке пузырек воздуха, который с треском лопался, если его раздавить…» Как объяснила нам Александра Ильинична Ильф, липка — это резинка, прижимаемая к написанному, которое хотят удалить, в отличие от той резинки, которой стирают написанное (ластик). На резинках часто печаталось цветное или черное изображение слона.
Перышки — писчие перья разного калибра, предмет вожделений гимназистов. С. Я. Маршак, вспоминая писчебумажный магазин своего детства, называет среди его приманок «перышки — богатый набор перьев, от маленького, тоненького, почти лишенного веса до крупных, желтых, с четко выдавленным номером «86»». С. Горный упоминает «резинки «Слон», перышки «блазинпур», алюминиевые, «Наполеон» и 86-е»; В. Катаев — «синие с тремя дырочками, «коссодо», «рондо», «номер 86», «Пушкин» — с курчавой головой знаменитого писателя — и множество других».
В младших классах велась оживленная мена и купля-продажа перышек. Употреблялись они для игр, о которых рассказывает Э. Т. Кренкель: «Перышки выпускались десятками типов, с двухзначными и трехзначными номерами — от мягких или тоненьких до широких лопаточек рондо, позволявших писать с немыслимой сегодня витиеватостью. [В них]…можно было играть не только на переменах, но и на уроках, замаскировавшись спиной впереди сидящего. Вооружившись перышком, надо было одним движением перевернуть перышко другого игрока на спину — и оно тотчас же переходило в твою собственность. Карманы были всегда полны перьями всех фасонов и видов». В рассказе Б. Зозули герой вспоминает, как в училище он «играл в перья — старательно так нажимал на кончик, и перышко взвивалось и переворачивалось» [Катаев, Разбитая жизнь, 337; Маршак, В начале жизни, 570; Горный, Ранней весной, 110; Катаев, Белеет парус одинокий, гл. 30; Дорошевич, Иванов Павел, 17; Кренкель, RAEM, 23; Зозуля, Маленькие рассказы, Чу 23.1929].
ПР//18
Благотворительные базары в Старгороде… устраивались то в виде московского трактира, то на манер кавказского аула… — Ср. благотворительный базар с «избушками и павильонами» в «Анне на шее» Чехова. Аналогичный вечер с киосками в виде избушек и с дамой в костюме боярыни, продающей шампанское, упомянут в рассказе И. Бунина «Ворон». В московском Дворянском собрании в 1911 базар был оформлен как цыганский табор: дамы из высшего общества в роскошных цыганских нарядах, в масках гадали гостям в шатрах [Кривошеина, Четыре трети нашей жизни, 35]. Театрализованные благотворительные базары устраивались и при дворе, с императрицей и великими княжнами за прилавком [см. The Romanov Family Album, 100–101].
ПР//19
Он вынул из жилетного кармана сотенный билет, положил его на край скалы из бурого папье-маше и, громко сопя, отошел. — Ср. начало ухаживания богача Артынова за героиней в «Анне на шее»: «Не отрывая глаз с Ани, выпил бокал шампанского и заплатил сто рублей, потом выпил чело и дал еще сто — и все это молча, страдая астмой…» Сходные детали — благотворительный бал, буфет, сто рублей, отдаваемые влюбленным героем за бутылку шампанского — встречаем в рассказе Бунина «Натали» (1941, действие в 1890-е гг.).
ПР//20
…Следователь… с усмешкой ответил: «Це дило треба розжувати»… — Эта украинская поговорка входила в обиход начала XX века. Мы встречаем ее как заглавие и рефрен эстрадных куплетов [Н. Ленский, в кн.: Лира], а также в «Тихом Доне» М. Шолохова [1.3.23], где ее произносит Гаранжа, чья речь состоит из общих мест («Гора с горой не сходится» и т. п.).
ПР//21
Когда приступили к разучиванию арии Риголетто… баритон с негодованием заметил, что Ипполит Матвеевич живет с его женою, колоратурным сопрано. — Адъюльтер под видом музицирования — тема «Крейцеровой сонаты» Л. Толстого; ср. также рассказ Чехова «Живая хронология».
ПР//22
Скабрезные похождения Ипполита Матвеевича, а в особенности избиение в клубе благородного собрания присяжного поверенного Мурузи, закрепили за ним репутацию демонического человека. — Поступок Воробьянинова принадлежит к почтенной традиции (см. подвиги графа Алексея Буланова, ДС 12//11).
ПР//23
В письме он написал латинскими буквами только два слова: «Накося выкуси». — Выражение «накося выкуси», обычно с показом кукиша, часто употребляют персонажи Чехова: «Живите, живите, а уж насчет корма — накося выкуси! Хоть околевайте» [Нахлебники]; «— Накося! — сказал генерал с презрением и поднес к лицу его два кукиша» [Лошадиная фамилия]; «…Поднес к лицу начальства кукиш и предложил: «Вот, накося выкуси!»» [Осколки московской жизни, 1885, № 8].
ПР//24
На Александровском вокзале в Москве толпа курсисток, носильщиков и членов общества «Свободной эстетики» встречала вернувшегося из Полинезии К. Д. Бальмонта… Поэта осыпали цветами весны — ландышами. Началась первая приветственная речь… торжество… было омрачено выступлением неофутуриста Маяковского… — К. Д. Бальмонт приехал в Москву после кругосветной поездки 5 мая 1913. Проведя 7 лет в изгнании, он воспользовался амнистией по случаю 300-летия дома Романовых. Согласно газетной хронике, речей на вокзале полиция не разрешила, и «К. Д. Бальмонт бросал в толпу ландыши». Выступление В. Маяковского «от имени врагов Бальмонта» в Обществе свободной эстетики 7 мая вызвало отклики в печати; соавторы достоверно передают иронический вопрос Маяковского Бальмонту. Поэтические вечера Бальмонта — наряду с праздновавшимся в те же дни юбилеем царской династии — были одной из больших сенсаций года. [Бальмонт, Стихотворения, 33–34; Катанян, Маяковский, 47–48; Успенский, Записки старого петербуржца, 186–199].