— В печати сообщалось о западных туристах, чьи пешие путешествия сопровождались рекламной эксцентрикой. «Современные путешественники-оригиналы чаще всего совершают свой путь пешком… Некий Гарри Розен из Сан-Франциско решил прославиться тем, что обойдет всю землю, играя на скрипке… Немец Фред Мориан держал пари, что он в течение 6 месяцев совершит путь из Кёльна до Берлина через Майнц и Мюнхен, катя перед собой огромную винную бочку… разукрашенную рекламами немецких виноделов: «Пейте только немецкие вина!»» Этим эксцессам буржуазного туризма советская пресса противопоставляет «тот крепкий и здоровый идеал пролетарского туризма, за который теперь ведется кампания в нашей общественности… Турист-пешеход, изучающий народности, природу, хозяйство различных областей Советского Союза, соединяющий спортивные задания с законным удовлетворением любознательности, — вот нарождающийся представитель советского туризма… Пусть другие катят бочки, играют на скрипках или идут задом наперед — уральский металлист или иваново-вознесенская ткачиха полетят на аэроплане, выиграв путешествие в лотерею Осоавиахима» [Альде, Будем путешествовать! Ог 06.02.27; см. также: Б. Лешин, Собиратели километров, ТД 07.1929].
1//7
Вход Бендера в г. Арбатов и его визит в горисполком [от слов «Гражданин в фуражке с белым верхом...» до слов «— К вам можно?»]. — Вход героя в город — типичный романный зачин [ср. ДС 5//1]. В данной сцене ряд деталей имеет параллели в классическом романе (Бальзак, Гоголь, Достоевский), а некоторые черты восходят и к более древним образцам. Приведем лишь несколько соответствий:
Гражданин в фуражке с белым верхом, какую по большей части носят администраторы. летних садов и конферансье… — Для первого появления героя типично овнешненное описание его фигуры и одежды, обычно путем отнесения к каким-то известным типам, модам, изображениям в искусстве и проч. «[У незнакомца]…была прическа а ля Каракалла, ставшая модной благодаря школе Давида…» [О. де Бальзак, Дом кошки, играющей в мяч]. «У неизвестного была крупная голова с шапкой густых волос, с широким сумрачным лицом, какие нередко встречаются на полотнах Каррачи» [О. де Бальзак, Вендетта]. «Путешественник… сидел на коне будто влитой, как сидят старые кавалерийские офицеры» [Бальзак, Сельский врач]. Ср. у Чехова: «По одежде его [незнакомца] можно было принять даже за аристократа… Перчатки с модными застежками, какие мы видели ранее у вице-губернатора» [Злоумышленники: рассказ очевидца].
Он двигался по улицам Арбатова пешком, со снисходительным любопытством озираясь по сторонам… Город, видимо, ничем не поразил пешехода в артистической фуражке. — Для персонажей высокого демонического типа характерно впервые оказываться в некотором месте, даже если это не захолустье, а мировой город (граф Монте-Кристо в Париже, Воланд в Москве). Сценки, развертывающиеся перед глазами Бендера, показываемые через его восприятие, — типичный элемент начала романа: так обстоит дело в «Мертвых душах», в «Сельском враче», в «Мастере и Маргарите» (Воланд наблюдает спор между Бездомным и Берлиозом) и др.
Новоприбывший с интересом, хотя и без удивления, разглядывает место предстоящего действия: «[Путешественник]…любовался пейзажем, ничуть не изумляясь его разнообразию» [Сельский врач]; «Чичиков отправился посмотреть город, которым был, как казалось, удовлетворен, ибо нашел, что город никак не уступал другим губернским городам» [Мертвые души, гл. 1]. Для «фамильного» сходства Бендера с Воландом характерны следующие черточки: Он увидел десятка полтора голубых, резедовых и бело-розовых звонниц… [и далее до конца сцены с Талмудовским, до слов: ] — Нет, это не Рио-де-Жанейро; «Иностранец окинул взглядом высокие дома… причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало… Чему-то он снисходительно усмехнулся...» [Мастер и Маргарита, гл. 1].
Девушки… бросали на приезжего трусливые взгляды. Он проследовал мимо взволнованных читательниц парадным шагом… — Не только гость смотрит на город, но и город с интересом (восхищением, страхом…) взирает на него; тот, однако, не обращает внимания на производимое им впечатление. «Юный денди, поглощенный тревожным ожиданием, не замечал своего успеха: насмешливо-восторженные возгласы, неподдельное восхищение — ничто его не трогало, он ничего не видел, ничему не внимал» [Бальзак, Блеск и нищета куртизанок, начало].
— Вам кого? — спросил его секретарь… — Зачем вам к председателю? По какому делу? — Проникая в нужное ему место, посетитель должен преодолевать сопротивление сторожей, охранников, секретарей, лакеев, швейцаров и др. В «Вендетте» Бальзака некий корсиканец добивается аудиенции у Наполеона, офицер охраны его не пропускает; подъехавший Люсьен Бонапарт узнает соотечественника и проводит его во дворец. «Тридцатилетняя женщина» начинается с того, что старика и его дочь не пропускают на парад в Тюильрийский сад; затем начальник караула, узнав девушку, отменяет запрет. В «Идиоте» Достоевского князь Мышкин долго беседует с лакеем, прежде чем получить доступ к генералу Епанчину [1.2]. Драматург Максудов, придя впервые в театр, остановлен швейцаром: «— Вам кого, гражданин? — подозрительно спросил он и растопырил руки, как будто хотел поймать курицу» [Булгаков, Театральный роман, гл. 1]. Эта форма ретардации, оттеняющей явление героя, встречается уже в античной литературе: например, «Эдип в Колоне» Софокла открывается диалогом Эдипа и сторожа, который не решается впустить слепого странника в город.
— Вам кого? Зачем вам к председателю? По какому делу? — как знакомы нам всем эти сухие, нелюбезные слова! Препирательство с секретарем — ходячий элемент советской сатиры на бюрократов (см. также следующий абзац), так что, как это обычно у соавторов, советский мотив наложен на старый и общелитературный.
Как видно, посетитель тонко знал систему обращения с секретарями… Он не стал уверять, что прибыл по срочному казенному делу. — По личному, — сухо сказал он, не оглядываясь на секретаря и засовывая голову в дверную щель. — О приоритете личных дел перед служебными в канцеляриях ср. диалог в современном фельетоне: «— Товарищ, — уже настойчиво повторил неизвестный. — Шестой год знаю, что товарищ… [ответил секретарь]. Вам чего? — Да вот, заведующего нельзя ли… — Вам по личному делу? — Нет, по служебному. — До среды приема не будет» [Свэн, Обыкновенная история // Сатирический чтец-декламатор].
1//8
…Бросилось ему в глаза облезлое американское золото церковных куполов. — Американским золотом назывались разного рода имитации золотого покрытия, например, металл или посеребренное дерево, на которые наносился прозрачный желтый лак [см.: Вентцель, Комм, к Комм., 179–181; там же выдержки из статьи «Позолота» в словаре Брокгауза и Ефрона].
1//9
— Храм спаса на картошке… — Подтекст остроты Бендера — формулы «храм Спаса на крови», «Спаса на бору», «Николы на песках» ит. п., а также такой исторический факт, как массовое закрытие властями церквей и монастырей, их разрушение или приспособление для целей, ничего общего с религией не имеющих. В бывших церквях размещались клубы, кинотеатры, школы, музеи (предпочтительно антирелигиозные), кооперативы, библиотеки, столовые, склады (зерна, сена, инструментов, утильсырья и хлама), колонии для беспризорных, общества политкаторжан и пр. Колокола под звуки «Интернационала» сбрасывались с колоколен и шли на переплавку якобы по требованию самих верующих. В прессе требовали ускорить и ужесточить кампанию по отъему церквей у населения, высмеивались верующие, собиравшие подписи под письмами протеста [Ю. Ларин, Чу 15.1929; Г. Рыклин, Чу 26.1929 и др.]. Пиками этого движения были снос в июле 1929 одной из святынь русского православия — Иверской часовни в Москве и взрыв в январе 193 °Cимонова монастыря, описанного Карамзиным в «Бедной Лизе». Данное место — одно из немногих отзвуков этих событий в ЗТ; о другом намеке см. ЗТ 25//8.
Острота Бендера имеет и другой подтекст. В семинарской речи пришедшая в упадок и небрежение церковь именовалась «овощным хранилищем». Выражение почерпнуто из Псалтири: «Приидоша языцы в достояние Твое, оскверниша храм святый Твой, положиша Иерусалим яко овощное хранилище» [псалом 78].
1//10
…Фанерной аркой со свежим известковым лозунгом: «Привет 5-й окружной конференции женщин и девушек»… — Ср. лозунги: «Привет VII всесоюзному съезду акушеров и гинекологов»; «Привет московской областной конференции»; «Привет Всесоюзному пионерскому слету»; «Наш привет крестьянам, участвующим хлебом в строительстве государства»;
«Наш привет 2-й нижегородской краевой конференции ВКП(б)»; «Привет первому тиражу займа индустриализации» [КП 24.1926; Пр 15.09.29; Пж 32 и 45.1929, 17.1930; КП 05.1928] и др. Частота — не только в столицах, но даже в маленьких уездных местечках — конференций, слетов, съездов и т. п., порой с довольно расплывчатой тематикой, отражена в данном месте ЗТ как характерная черта времени.
Другая примета времени — его архитектурного облика — это триумфальная фанерная арка. Обычай воздвигать импровизированные арки (чаще всего деревянные, и не в виде собственно арки, т. е. дуги, а прямоугольные) по случаю демонстраций, конференций и слетов, ярмарок и выставок, автопробегов, эстафет, открытий новостроек, выборов и т. п., а также при въезде в города и на территорию СССР, перешел в советскую культуру из дореволюционной. Они украшались хвойными ветвями, лентами и изречениями, как, например, арка на советско-польской границе с надписью «Коммунизм сметет все границы», «живо напоминающая такие же досчатые арки, наспех сколоченные в разных городах республики» [М. Колосов, Десять верст, Ог 25.01.30]. В эпизоде пуска трамвая [ДС 13] «новое здание депо обвивали хвойные дуги». В турксибских главах романа упомянута «деревянная триумфальная арка с хлопающими на ней лозунгами и флагами» [ЗТ 28]. Вблизи вокзала в Самарканде старый памятник русскому солдату был заменен «памятником Ленину — триумфальной аркой, сделанной из досок и наскоро окрашенной в разные цвета» [Громов, Перед рассветом, 145]. М. Кольцов отмечает аналогичное строение в центре Астрахани: «Колоннами арки служат две деревянные фабричные трубы, разделанные маляром в вафельные кирпичики. Наверху — путаница из сосновых планок,