— Есть! Чем мы хуже других? — ответил туземец, пожелавший поразить туриста. — Вон напротив, где коза стоит, дворец культуры, а налево будет столовая. Опять же ветеринарный врач у нас герой труда и много прочей этнографии.
Лимонадов записал все это и продолжал:
— А любопытно было бы узнать, как у вас поставлено народное питание? За все время своего путешествия я видел всего одну образцовую столовую. Это было на Памире…
— Зря вперед хулите! — обиделся туземец. — Пойдемте в наш нарпит. Накормим, что надо.
В столовке пешеход привлек всеобщее внимание. Но исполкомовец, втайне гордившийся тем, что он первый обнаружил Лимонадова, отгонял назойливых соседей.
— Приходите во дворец культуры! Там товарищ пешеход поделится своими впечатлениями.
И все последовали за Лимонадовым во дворец.
— Разуйтесь, товарищ пешеход! — заинтересовался кто-то из уголка безбожника. — Небось от ходьбы мозолищи в кулак вскочили.
— А, извиняюсь, какая температура в тайге, и есть ли там кенгуру? — спросил счетовод Зыбин.
— Может быть, в буфет пройдете? — предложил заведующий дворцом.
Лимонадов, окруженный толпой, направился к буфетной стойке, где буфетчица налила ему стакан вкусного кофе и, смущаясь, попросила:
— Напишите мне ваше факсимиле. У меня такой альбом имеется. Можно?
Лимонадов с шиком расписался:
«Пересекая этот кантон, я в восторге от местных бытовых условий. Пешеход по СССР Лимонадов».
— Товарищ пешеход! — обратился к Лимонадову уисполкомовец. — А не прочтете ли вы нам лекцию о вашем путешествии?
Лимонадов согласился и вечером предстал перед огромной аудиторией, которая жадно ловила каждое слово пешехода. О чем только он не говорил!
Он говорил о крымских толчках и о нежинских огурцах, о том, как гостеприимны абхазцы, подарившие ему в дорогу три четверти вина, и о том, как алданские старатели делились с ним последним куском хлеба. Ах, как чутко относится население к отважным пешеходам!
А закончил он свою речь так:
— Не только своей собственной рукой, но и собственной ногой можно расширить свой кругозор!
После этого раздались аплодисменты, и заведующий дворцом сказал:
— Если где-то в медвежьих уголках население так горячо приняло нашего гостя, то неужели же мы, находящиеся в пятидесяти верстах от культурной столицы, не покажем своего одобрения?
И снова все приветствовали Лимонадова.
А рано утром Лимонадов с полным мешком на спине и распухшими от серебра карманами сел в поезд, который быстро довез его до следующей станции, где все повторилось со вчерашними подробностями.
И вряд ли думал Лимонадов о том, что буфетчица из дворца культуры всю ночь рассматривала его автограф и что ей чудились глухая ночь, тайга, северное сияние и безумно смелый пешеход, убивающий голой рукой королевского тигра… [См 22.1928].
2. Тридцать сыновей лейтенанта Шмидта
2//1
По главной улице на раздвинутых крестьянских ходах везли длинную синюю рельсу. Такой звон и пенье стояли на главной улице, будто возчик… вез не рельсу, а оглушительную музыкальную ноту. — Провоз рельс — старая уличная сценка, часто и почти одинаково описываемая в литературе. «Лязг железных полос, везомых в телеге по дурной мостовой» [Тургенев, Степной король Лир]. «Било в самую душу, когда страшные ломовики везли по булыжной мостовой адски грохочущие рельсы» [о Петербурге 1880-х гг.; Добужинский, Воспоминания, 31]. В начале XX в. они же «ехали медленно и грузно, ударяя по лбатым камням мостовой — и длинные полосы железа, свисая сзади, почти касаясь мостовой, дребезжали неистово. Внезапно всю улицу наполнял этот лязгающий стук железных полос, немилосердный и громыхающий… Иногда длинные полосы просто свисали сзади телеги, подпрыгивая по мостовой…» [Горный, Санкт-Петербург (Видения), 2000, 75]. «Сотрясая мостовую, с звенящим грохотом везлись на дрогах куда-то железные рельсы» [Романов, Товарищ Кисляков, гл. 1]. Такой элемент городской сценки, как длинные предметы, провозимые по узким улицам, встречается уже в римской сатире: Целую ель везут на телеге, сосну на повозке: /Длинных деревьев концы, качаясь, бьют по народу [Ювенал, сат. III.255–256] — и у Г. Флобера: «Проехала телега, груженая длинными полосами железа, сотрясая стены домов оглушительным звоном» [Мадам Бовари, Ш.6].
2//12
…Пионерские барабаны, которые своей молодцеватой раскраской наводили на мысль о том, что пуля — дура, а штык — молодец… — Пионеры, шагающие по городу с барабанами, — повсеместная картинка жизни 20-х гг. «Через дорогу под барабан важно проходил отряд пионеров» [Катаев, Растратчики, гл 12]. «Пуля дура…» — изречение А. В. Суворова из его «Науки побеждать»: «Стреляй редко, да метко, штыком коли крепко; пуля обмишулится, штык не обмишулится; пуля дура, а штык — молодец!» Эта цитата могла ассоциироваться с трубами, барабанами и другими выставленными в магазинной витрине военно-музыкальными инструментами, поскольку упоминалась в солдатских песнях, например: Князь Суворов нам сказал, что штык наш удалец, / пуля дура, сказал, штык молодец [Песнь 2-го Гренадерского Фанагорийского полка (Семеновский марш), в кн.: Мантулин, Песенник российского воина, т. 1: 34].
Другие возможные коннотации суворовской цитаты восходят к русско-японской войне и к учению видного военного теоретика тех лет генерала М. И. Драгомирова. О Драгомирове и недооценке им современной техники см. статью БСЭ [3-е изд.] «Противники считали его чуть ли не главным виновником нашего поражения в Маньчжурии», — пишет А. И. Деникин. «Это он, — говорили и писали они, — с проповедью устаревшего суворовского афоризма «пуля — дура, штык — молодец» — воспитывал войска в пренебрежении к фактору, решающему на поле боя, — огню» [Старая армия, 184]. Таким образом, цитата пронизана темой «кустарщины», «технологической устарелости». Это согласуется и с тут же выставленными «свежесрубленными, величиной в избу, балалайками, и свернувшимися от солнечного жара граммофонными пластинками». Издевательства над провинциальной отсталостью типичны для соавторов [см. Ведение, начало].
Полководческие, «генеральские» мотивы в образе Бендера отмечаются неоднократно. При этом он имеет турецкие и «янычарские» черты и нередко ассоциируется с русско-турецким фронтом. Ср. далее в этой же главе: «Нам предстоят великие бои… трубите марш!» и т. п., а также «Бендер-Задунайский» [см. ЗТ 35//20], «Я — как Суворов!..» [ДС 39]. Память о русско-турецких войнах была жива в культуре Одессы, часть населения которой происходила от солдат полководцев Румянцева, Суворова, Репнина, Потемкина [см.: А. де Рибас, Старая Одесса, 1913,86; цит. по кн.: Скорино, Писатель и его время, гл. VI]. Эти мотивы часто окрашиваются у Бендера в патриотические тона: «Слуга царю, отец солдатам», «…взвейтесь, соколы, орлами…» [ЗТ 8], «Спите, орлы боевые!», «Соловей, соловей, пташечка…» [ЗТ 23] и др. О переоформлении плутовских мотивов в военные см. ниже, примечание 30.
Вопрос огоньковской «Викторины»: «Какому полководцу принадлежат слова «Пуля дура, а штык молодец?»». Ответ: «Суворову» [Ог 12.08.28].
2//3
Финансовая пропасть — самая глубокая из всех пропастей, в нее можно падать всю жизнь. — Афоризм этот есть в ИЗК, 233. Ср.: «У души человеческой… может быть вечным паденье» [Белый, Серебряный голубь, 1.4: Происшествия].
2//4
…По случаю учета шницелей столовая закрыта навсегда. — Фраза, по словам В. Ардова, была придумана Ильфом, который «долго повторял ее, веселясь и сердясь в одно и то же время на нерадивых нарпитовцев» [Ильф, Петров: Воспоминания и мысли, 129; см. ИЗК, 243]. Ср. у В. Катаева: «По случаю ремонта уборная закрыта» [Случай с Бабушкиной (1925)].
2//5
ПИВО ОТПУСКАЕТСЯ ТОЛЬКО ЧЛЕНАМ ПРОФСОЮЗА. — Товарное голодание в 1930 отражено многими современниками. Установка на индустриализацию и свертывание нэпа привели к резкому снижению жизненного уровня, дефициту товаров и услуг и введению карточек. По воспоминаниям иностранного наблюдателя, список тогдашних дефицитных промтоваров бесконечен, включая почтовые конверты, ножницы, мыло, иголки и нитки, чулки, бумагу, пуговицы, пеленки, пишущие машинки, ножницы, консервные ключи, галоши, простыни и т. д. Тем не менее, среди населения все еще остается много энтузиазма революционных лет [Fischer, Му Lives in Russia, 35–37]. Во втором романе эта двойственность прочерчена весьма резко: сатира на нелепости социалистического быта в «земном», материальном плане здесь куда сильнее, чем в ДС, но зато гораздо заметнее и романтико-идеализирующий пафос строительства новой жизни, перекрывающий и искупающий эти недостатки.
Иностранный специалист отмечает в 1930 дефицит продуктов питания: плохое пиво, искусственный кофе и одно мясное блюдо на все меню — даже в ресторанах при лучших отелях [Rukeyser, Working for the Soviets, 217]. Советский журналист А. Гарри, рассказывая о своей поездке по стране с группой известных людей (в которой был герой-летчик Б. Чухновский), пишет: «В каждом городе мы всегда встречали какой-нибудь кризис: в Самаре — чайный, в Астрахани — сахарный, в Пензе — спичечный, в Покровске — мыльный и т. п.». Когда автор пытается купить в кооперативе чай, завкооперативом требует у него документы, причем командировочного удостоверения Осоавиа-хима оказывается недостаточно: ««Ваша личность меня не интересует. Принесите справку, что вы действительно разъезжаете по делу, из ваших бумаг этого не видно, а также справку о том, что вы действительно нуждаетесь в чае. Без этого я вам выдать ничего не могу»… Чай мы пили из моркови» [А. Гарри, О хорошем и плохом, КН11.1929]. О дефиците различных товаров см. также ЗТ 7//14-15; ЗТ 12//7; хлебные карточки упоминаются в ЗТ 13.
Что касается объявления «Пиво отпускается только членам профсоюза», то соавторы, по-видимому, позаимствовали его из журнала «Бузотер» [24.1925], где указывалось, что такое объявление висело в буфете Гаврилово-Посадского театра [Вулис, И. Ильф и Е. Петров, 146]. В записной книжке Ильфа оно цитируется как «объявление в саду» [ИЗК, 181].