6. Антилопа-Гну
6//1
Все в Автодор! — Автодор (Общество содействия развитию автомобильного транспорта, тракторного и дорожного дела) существовал в 1927–1935. Организовывал агиткампании и работы по улучшению и прокладке дорог, лотереи и диспуты («Автомобиль или телега?»), авто- и мотопробеги. Его название было одним из символов современности и прогресса: по словам М. Кольцова, в СССР каждый ребенок «знает, что такое режим экономии, Чемберлен, ячейка, Октябрины, пинг-понг, учком, Шанхай, викторина, Автодор, культшефство, баскетбол».
Средства информации призывают население помогать Автодору и вступать в его ряды. В честь Автодора слагаются стихи и песни. Демьян Бедный рисует согнувшегося в три погибели мужика в лаптях, мимо которого проносится стосильно-моторный / автомобиль автодорный с хорошенькой комсомолкой за рулем. Поэт бросает деревне клич: Ех вы села, деревушки, / Избы черные, / Запузырю вам частушки / Автодорные! В. Маяковский, соблазняя читателя образами автомобильной цивилизации, агитирует за участие в лотерее Автодоровой [ср. ДС 24]. Н. Асеев славит «автомобильного мессию» упругими строфами: Пусть там, где лишь филин ухал /во мгле трясины, / шуршит хорошо и сухо / прокат резины. // Пусть каждому станет дорог, / как голос близкий, / гудок и знакомый шорох / сквозь пыль и брызги. // Чтоб нам бы не тише ехать / вдаль, без задора, / пусть всюду звучит, как эхо, / зов Автодора! [Кольцов, Сановник с бородой, Избр. произведения, т. 1; Пр 05.04.29; Маяковский, Рассказ одного об одной мечте; Асеев, Дорога, МГ 02.1929].
6//2
Железный конь идет на смену крестьянской лошадке. — Метафора «железный конь» столь же стара, как железные дороги и поезда. Она подробно развита в «Уолдене» Генри Д. Торо (1854): «Я слышу, как раскатывается по горам громоподобный храп железного коня, сотрясающего землю копытами, изрыгающего из ноздрей огонь и дым», — так описывает он локомотив, проносящийся через сельскую местность [глава «Звуки»].
Выражение «стальной конь» повторяется в советское время в бесчисленных стихах, песнях, агитброшюрах, плакатах, фильмах, в названиях колхозов и совхозов. «Стальной конь» (автомобиль, трактор, поезд, самолет…) vs. «крестьянская лошадь» — одна из наиболее затертых антитез в агитпропе, бытовавшая в трех версиях: «физическая конфронтация машины и лошади», «историческая смена лошади машиной» и «риторическое сравнение машины и лошади».
Первая версия прямо отражала реальность российских дорог 20-х гг., на которых крестьянский скот еще чувствовал себя спокойно и не спешил уступать дорогу транспорту:
«Признаюсь вам откровенно, — пишет американский автомобилист, проехавший по СССР летом 1929, — что едва ли не наибольшим бременем на моей совести являются те мириады лошадей, которых я напугал своей машиной. Еще и сейчас, в номере московского «Гранд Отеля», встают передо мной видения: лошади и телеги, резко сворачивающие с дороги на поле, и их возницы, сжимающие вожжи с мрачной решимостью стоять насмерть; лошади, вместе со своим грузом и хозяином низвергающиеся вниз с крутой придорожной насыпи; лошади, встающие на дыбы и пятящиеся в ров, будто перед лицом какого-то ужасного рока; лошади, улепетывающие через поля вместе с прицепленными к ним плугами и боронами; лошади, крутым поворотом опрокидывающие возы с сеном, камнем или зерном; лошади, дрожащие всем телом, которым возница прикрывает глаза тулупом, одеялом или рукой» [Counts, A Ford Crosses Soviet Russia].
Две первые версии, «конфронтация» и «смена», сочетаются в есенинском образе рыжего жеребенка, скачущего за поездом: Милый, милый, смешной дуралей, / Ну куда он, куда он гонится? / Неужель он не знает, что живых коней / Победила стальная конница? [Сорокоуст]. Их же находим в стихотворении Г. Гейне «Лошадь и осел» (1853), где трогательный («белый и длинношеий») мерин смотрит на проносящийся мимо фермы поезд и предвидит свое вытеснение машиной. В «Уолдене» Торо сопоставления поезда с лошадью нет, но тема отмирания под воздействием железной дороги некоторых элементов старого пастушеского хозяйства (как, например, профессии скотогонов) уже намечена.
Сравнительные достоинства конного экипажа и автомобиля были популярной темой обсуждений у европейцев начала XX столетия. Как о том свидетельствует специальная главка эпопеи Жюля Ромэна «Люди доброй воли», конь и автомобиль в разговорах обывателей сравнивались со всех сторон: утилитарной (поломки автомобиля и вывихи ног лошади; несчастные случаи при том и другом видах передвижения; когда и где хороша и нужна быстрота, и т. п.), эстетической (машина как «карета, у которой чего-то недостает спереди»; что из двух больше портит воздух, и т. п.), гуманитарной (извечное противопоставление «жизни» бездушной машине), сентиментальной (ассоциации конной езды с детством и ancien regime) и др. [кн. 3: Детская любовь, гл. 12].
В советской риторике 20-х гг. встречаются примеры всех трех разновидностей.
Конфронтация коня и трактора: «Останавливаются, как вкопанные, пугливые деревенские лошаденки. Они расширенными от ужаса глазами всматриваются в надвигающееся им навстречу невиданное чудовище и вдруг со всех ног кидаются в канаву» [А. Гарри, Дорогу автомобилю // А. Гарри, Паника на Олимпе]. В среднеазиатском, «турксибском» варианте роль лошади отдается верблюду, глядящему на поезд, нюхающему рельсы и т. п. [кадры из фильма «Турксиб», КН 32.1929]. Смена лошади стальным конем: «Ленинский завет — пересесть с убогой крестьянской клячи на лошадь машинной индустрии — осуществляется»; «Вы помните толстовского Холстомера? Его вытесняет Форд» [Пж 18.1930; А. Зорич, Русская душа // А. Зорич, Рассказы]. Сравнение живого и стального коня, с предпочтением второму: «Вы восхищаетесь Холстомером — меня не меньше восхищает Фордзон, великолепное создание ума и рук человека. Он в один день вспахивает поле, на котором целую неделю топтались бы, обливаясь поэтическим потом, эти ваши милые брюхатые лошаденки старой России! Я нахожу такую же волнующую прелесть в шуме мотора, какую вы испытываете, слушая, как ржет жеребенок в ночном» [Зорич, там же].
6//3
Автомобиль — не роскошь, а средство передвижения! — Вопрос о том, что такое автомобиль — роскошь или предмет первой необходимости, — дебатировался еще до революции: «Автомобиль все еще составляет до известной степени предмет роскоши», — пишет инженер И. Юровский в «Ниве» [Предшественники современного автомобиля, Ни 10.1912].
Вполне естественно, что вопрос этот всплыл и в советскую эпоху. Ряд критиков утверждал, что автомобиль — буржуазный экипаж, ненужный трудовому народу. Перевес, однако, получает мнение, что «из предмета роскоши, которым автомобиль был еще 10–15 лет назад, он теперь начинает превращаться в предмет первой необходимости» [Безбожник у станка 11.1926; цит. по: Брикер, Пародия и речь повествователя…]. Один из активных пропагандистов автодела Н. Осинский заявляет: «Наша задача — за 10–15 лет посадить на автомашину каждого рабочего и крестьянина СССР». Критикуя крестьянство, которое «боится большого налога на автомобиль как на роскошь», он выдвигает лозунг «Автомобиль для всех» [Автомобилизация СССР]. Эти идеи разделяет и А. Гарри: «Автомобиль в нашей стране становится предметом широкого потребления, острейшая потребность в нем ощущается так же сильно, как, например, потребность в обуви, в готовых костюмах, в пуговицах, ложках или подтяжках» [Паника на Олимпе].
Что касается самой фразы «Автомобиль — не роскошь, а средство передвижения!», то ее образцом послужила, видимо, известная реклама парикмахерских: «Одеколон — не роскошь, а гигиена». В фельетоне Ильфа и Петрова «Пытка роскошью» (1932) говорится о подмосковной парикмахерской, на которой висит «обыкновенный клич: «Одеколон — не роскошь, а гигиеническое средство»». В одном из рассказов об эпохе нэпа приводится вывеска: «Культурная парикмахерская. Употребляйте одэколонь. Одэколонь не роскочь, а гигиена» [Н. Е. Русский, Янтарное ожерелье, Возрождение, 53.1956: 60]; то же — в ИЗК, 275.
Применение этой парикмахерской формулы к автомобилю уже наметилось в разговорном юморе эпохи ЗТ: ««Автомобиль — не роскошь, а гигиена», — говорил нам чебоксарский парикмахер» [Л. Кассиль, Розыгрыш скоростей, КН 17.1930]. В задорно-шутливом контексте, с вероятной ориентацией на одеколонную рекламу, звучит этот штамп в речи энтузиаста автодела: «Автомобиль в реконструктивный период не роскошь, а необходимость» [К. Клосс, Школа шоферов, ТД 04.1930]. Употреблялась эта формула и в серьезном тоне — например, в «Правде», среди рабочих корреспонденций на бытовые темы: «Удобства не роскошь, а необходимость» [Пр 27.12.29; указал К. В. Душен ко].
6//4
Они [газеты] довольно часто сеют разумное, доброе, вечное. — Из стихотворения Некрасова «Сеятелям»: Сейте разумное, доброе, вечное! / Сейте! Спасибо вам скажет сердечное / Русский народ... Строки эти были любимым лозунгом либеральной интеллигенции. «Сколько слов о добром и вечном сыпалось вокруг меня; сеялись семена; я был ими засыпан», — вспоминает А. Белый [На рубеже…, 10]. Традиция их иронического применения восходит к сатириконовцам (см., например, А. Аверченко, «Стихийная натура», Ст 08.1913 и др.) и продолжалась в советской журналистике (см. список «Выражения фельетониста» в записной книжке Кина: В. Кин, Избранное, 219).
6//5
Остап… прочел экипажу «Антилопы» заметку об автомобильном пробеге Москва — Харьков— Москва. — Автомобильные пробеги были заметным и популярным событием уже до революции: в 10-е гг. они носили спортивный и военизированный характер и проводились силами армейских офицеров, иногда под эгидой царского двора, как пробег Петербург — Ковна (Ковно) — Гродна (Гродно) — Минск — Москва — Петербург, с высочайшим смотром в Петергофе [см. Ни 26.1912].
В 20-е гг. были популярны разные виды «покорения пространства» с агитационной целью: лыжные, автосанные и аэросанные пробеги, пешие путешествия [см. ЗТ 1//4], так называемые «большие советские перелеты» [см. ЗТ 8//28] и др. Среди прочего, возобновилась и мода на автопробеги, отражающая растущий интерес в обществе к современным средствам передвижения. Проезд машин окружался невиданной помпой с мобилизацией всего местного населения, встречавшего автоколонны лозунгами, потоками приветствий и приношений. Практическим поводом для этих мероприятий было испытание импортных машин в условиях никуда не годных в те годы отечественных дорог. Испытывались на выносливость также старые, подержанные машины: стоит ли их чинить или отдавать на лом? [см.: На старых автомобилях, Ог 19.08.28]. Но едва ли не более важной целью пробегов была пропаганда нового стиля жизни, демонстрация роста и успехов страны. С большим торжеством проходили пробеги первых автомашин советского производства [см. Ог 02.02.25, Ог 24.07.27 и др.]. Участники пробегов проводили митинги и встречи, популяризуя Автодор, вербуя в него местное население и ратуя за улучшение дорог. Летом 1929 пресса сообщает о целом ряде автопробегов: Москва — Нижний Новгород (22 автомобиля и 15 мотоциклов), Москва — Сергиев Посад — Москва (5 автомобилей, 1 мотоцикл), Москва — Тула — Воронеж — Харьков — Курск — Орел — Москва (4 машины) и др. Некоторые пробеги проводились с участием дружественных СССР иностранцев (совместный пробег с немцами в 1925). В. Шкловский в своем очерке «Проселок «(1928) зарисовывает автопробег, сходный с описанием в ЗТ как по маршруту (Москва — Харьков — Ростов), так и по сопутствующим обстоятельствам. Приведем выдержки из него, выделяя курсивом совпадения с ЗТ. (Обратим попутно внимание на нарочитую, как кажется, стилизацию этого опуса под поспешное, серое «репортажное» письмо: так и кажется, что пишет не автор «Гамбургского счета», а безымянный газетчик.)