В пробеге участвуют машины «паккард», «агеа», «адлер», «аде», «рено», «пирс-арроу», «мерседес», «линкольн», «фиат», «татра» и др. (в ЗТ — два «паккарда», два «фиата» и один «студебеккер», т. е. речь идет о мероприятии гораздо более скромных размеров). Путь пролегает через сильно пересеченную местность: ухабы, колдобины, моря грязи, пыль; отсутствие знаков, перегруженность машин приводят к тому, что многие из них сбиваются с пути, ломаются и отстают. Отставшим стоит больших трудов найти и нагнать свою колонну,) ибо:
«Дорога рассучена и растрепана, как шерстяная нить. Здесь нет дороги, а есть одно только направление. Дорогу ищет себе каждый сам… Едем по следу, оставленному автомобилями, по мягкой степной дороге. Временами казалось, что сбились, но труп большой черной с белыми пятнами собаки нас обрадовал [sic!]. Значит, здесь проезжали наши».
Участников автопробега горячо встречают местные жители:
«В городе [Чугуеве] нас приветствовали целая расставленная шпалерами дивизия и население, бросавшее в нас цветы и свертки с орехами… [В Славянске] густые шпалеры народа нас приветствуют. Желтые от солнца, серые от пыли стоят ряды детей. Их сотни и тысячи, они приветствуют нас дружными дробными аплодисментами. Нам бросают цветы, цветы. В цветах записки. Тут и приветствия от женщин с подробными адресами писавших, и обстоятельные послания организованных кустарей с изложением значения автомобилизма, и краткие указания — не давите кур, и запросы пионеров — что делают пионеры в Москве. Смеемся в пыли и радости. На углу стоят люди с дынями и бросают аккуратно по дыне в машину. Бросают ветки слив… [Штеровка: ] Ворота с надписью на всех языках «Добро пожаловать». И все увито дубовыми листьями [в ЗТ: хвойными гирляндами] 1. И сразу за воротами работницы приветствуют нас аплодисментами».
В отличие от романа, где сценой действия служит сравнительное захолустье, маршрут реального пробега проходит через крупные индустриальные центры:
«Трубы на горизонте. Считаю — их тридцать… Это — Славянск. Пахнет химией, пылью и промышленностью… К раннему вечеру видим трубы Артемовска. Машины строятся вокруг огромного бетонного памятника т. Артему в ложно кубическом духе… Штеровка — это почти построенная станция для электрификации Донбасса».
О лозунгах, митингах и речах очеркист ничего не говорит, но упоминает обеды и прочие приметы гостеприимства.
«Под Изюмом нагоняем свою колонну, она здесь обедала… Идем ночевать в общежитие металлистов… Пили чай в Парпите… Обед нам изготовлен на верхнем этаже станции».
Назойливый интерес местных энтузиастов к маркам машин и к участникам пробега, юмористически представленный в романе, отмечен и в очерке:
«Инерция навыков у людей такова, что с нас кто-то решил снять анкету: какой марки машины, сколько сил, кто водители, кто механик, где строилась машина. Анкета сия испортила впечатление от Штеровки… [В целом] результаты пробега значительны… [хотя] дорога всем далась тяжело» [Шкловский, Гамбургский счет, 185–192].
6//6
Первое: крестьяне приняли «Антилопу» за головную машину автопробега. Второе: мы не отказываемся от этого звания… Совершенно ясно, что некоторое время мы продержимся впереди автопробега, снимая пенки, сливки и тому подобную сметану с этого высококультурного начинания. — О сценах, когда невовлеченный в «политику» персонаж непроизвольно оказывается в положении вожака (как чаплиновский бродяга, с флагом в руках возглавляющий шествие рабочих в «Новых временах») [см. Введение, раздел 3].
Ильфу и Петрову был, несомненно, знаком очерк Джека Лондона «Two Thousand Stiffs» (печатавшийся по-русски в 1913–1927 не менее семи раз, под названиями «Две тысячи бродяг», «Армия генерала Келли», «Две тысячи хобо» и даже «Две тысячи стиффов»), о котором напоминают отдельные детали в ЗТ 6–7. В нем описывается поход на Вашингтон большого отряда безработных в 1894. Участники похода передвигаются на судах по реке, причем экипаж первой лодки во главе с самим Джеком Лондоном, состоявший, по эвфемистическому выражению очеркиста, из «неисправимых индивидуалистов», далеко опережает остальных. Выставляя американские флаги, лодка присваивает себе все лучшее из провизии, заготовленной прибрежными жителями для флотилии демонстрантов. Чтобы пресечь пиратские действия самозванцев, вожак «стиффов» Келли посылает по берегам верховых, в результате чего значительно ухудшаются отношения экипажа головной лодки с населением. (За указание на источник и присылку текста благодарим М. В. Безродного.) 2
Некоторые места в ЗТ перекликаются с мотивами очерка Джека Лондона. Бендер рассчитывает снимать «пенки, сливки и тому подобную сметану с этого высококультурного начинания» — в очерке поведение головной лодки три раза характеризуется как снимание сливок (skimming the cream). Несколькими главами позже Бендер неодобрительно отзовется о плане Паниковского действовать «под покровом ночной темноты» [ЗТ 12] — в описании похода безработных есть фраза «under the cloak of darkness».
Знаменитые главы ЗТ об автопробеге — не единственный в 20-е гг. сюжет, где частные лица пристраиваются к государственному автопробегу для решения личных задач. Этот же — в широком смысле — мотив разрабатывается в рассказе М. Тарловского «Пробег»:
Старик приезжает из деревни в город к сыну и тяжело заболевает; врачи говорят, что надо готовиться к худшему. Умирающий требует, чтобы его похоронили дома, на Смоленщине, и сын начинает загодя готовиться к перевозке тела и к похоронам. Но транспортировка будет стоить таких денег, каких у молодых нет и не предвидится. Положение кажется безвыходным, когда работающий в Автопромторге друг сообщает сыну, что на ближайший вторник назначен «исторический пробег на машинах советского производства» с остановками в ряде городов, включая Смоленск. Можно спрятать ящик с телом в одну из машин под видом груза и доставить покойника домой благополучно и даже с некоторой помпой. Есть, однако, одно затруднение: для успеха нужно, чтобы папаша скончался ко вторнику, а врачи предсказывают, что конец наступит в среду. Сыну и невестке приходится рассказать обо всем умирающему, и тот добровольно вызывается принять большую дозу сердечных порошков, чтобы ускорить конец. С сердечной мукой и угрызениями совести дают молодые старику лекарство; вскоре наступает смерть, и в назначенный час автоколонна со спрятанным в ней телом торжественно стартует — но не во вторник, а в четверг, поскольку «отложили-таки пробег сукины дети» [Ог 24.07.27].
6//7
Ввиду наступления темноты объявляю вечер открытым. — Бюрократическая формула: объявлять заседание (митинг и т. п.) открытым или закрытым «по случаю» или «ввиду» того-то, «в связи» с чем-то и т. п. Ср.: «…по случаю учета шницелей столовая закрыта навсегда» [ЗТ 2//4]. Применение бюрократического языка к природе — оживленно разрабатывавшийся сатирический прием, ср., например, фельетон Н. Адуева «Похвала бюрократизму» (1929): Как ложится снег на полях? / Он ложится в порядке поступления… / Возьмите клен — все листья клена / Одного, установленного образца!.. / Что самое важное в человеке? Кровь! / А как она движется? Циркулярно! и т. п. [Н. Адуев, Избранное].
6//8
Пассажиры уже уселись в кружок у самой дороги… Покуда путешественники боролись с огненным столбом, Паниковский, пригнувшись, убежал в поле и вернулся, держа в руке теплый кривой огурец… Балаганов схватил цилиндрическое ведро… и побежал за водой на речку… У Паниковского оказалось морщинистое лицо со множеством старческих мелочей: мешочков, пульсирующих жилок и клубничных румянцев. — Из Ветхого Завета: «Господь же шел перед ними днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днем и ночью» [Исход 13.21].
Сцена полна скрытых чеховских реминисценций (о подобных скоплениях элементов одного происхождения см. в ДС 36//3, ЗТ 25//16, ЗТ 35//4 и др.). Привал антилоповцев у ночного костра напоминает соответственные места из «Степи»: «Подводчики и Егорушка опять сидели вокруг небольшого костра… Пока разгорался бурьян, Кирюха и Вася ходили за водой куда-то в балочку» [Степь, гл. 6; в ЗТ с ведром за водой бежит Балаганов].
«Теплый кривой огурец» — ср. чеховский рассказ «Новая дача», где крестьянин «вынул из кармана огурец, маленький, кривой, как полумесяц, весь в ржаных крошках». Кривизна и «турецкий» полумесяц созвучны коннотациям колдовства и нечистой силы в фигуре Паниковского [см. ЗТ 1//32 и ЗТ 15//5]. Еще одно созвучие с Чеховым — в описании внешности Паниковского. Ср. «бородатый, длиннополый выкрест, у которого все лицо было покрыто синими жилками» [Мужики, гл. 8]; «рыжий тощий жид с целою сетью красных и синих жилок на лице» [Скрипка Ротшильда].
6//9
Рассказать вам, Паниковский, как вы умрете? — Ср. сходный вопрос Воланда буфетчику Сокову: «Вы когда умрете?» — и точный прогноз, тут же даваемый его помощником [Булгаков, Мастер и Маргарита, гл. 18].
6//10
— Я не хирург… Я невропатолог, я психиатр. Я изучаю души своих пациентов. И мне почему-то всегда попадаются очень глупые души. — Об интеллектуализме и превосходительной позе Бендера см. во Введении, раздел 3. Бесстрастная, «научная» любознательность по отношению к человеческой суете и глупости характеризует целый класс персонажей, включая Воланда, графа Монте-Кристо, Шерлока Холмса и т. п., на которых ориентирован образ Бендера во втором романе. В частности, герой А. Дюма говорит о себе почти теми же словами, что и Бендер: «Я пожелал подвергнуть человеческий род, взятый в массе, психологическому анализу. Я решил, что легче идти от целого к части, чем наоборот…» и т. п. [гл. 48: Идеология]. О других сходствах Бендера в ЗТ с Монте-Кристо см. ЗТ 2//25; ЗТ 14//5; ЗТ 36//11 и Введение, разделы 3 и 6.