Беспартийность означала социальную неуверенность в себе: например, в романе С. Семенова милиционер задерживает пьяного, но когда возникает подозрение, что тот — партиец, спешит отступить [Наталья Тарпова, гл. 27]. При проверке документов в поезде пассажиру, предъявившему партбилет, почтительно говорят «достаточно» [А. Малышкин, Поезд на юг (1925)]. Чувство неполноценности особенно систематически прививалось интеллигенции, находя опору в ее историческом сознании долга перед народом. В пьесе А. Афиногенова «Страх» некто квалифицируется как «беспартийный христосик». В его же пьесе «Чудак» один из героев говорит: «Ты забыл, верно, кто мы такие? Мы — канцелярские крысы, беспартийные интеллигенты… Нам нужно молча идти своей дорогой».
Наделенная столь большой значимостью, оппозиция «партийный/ беспартийный» проникала в сферы, традиционно свободные от политики, порождая причудливые по нынешним меркам эффекты. В пьесе А. Глебова «Рост» (1927) деление на категории начинается со списка dramatis personae: «Коммунисты-рабочие», «Коммунисты-интеллигенты», «Беспартийные рабочие», «Крестьяне», «Беспартийные интеллигенты», причем члены одной семьи попадают в разные рубрики: муж — в первую, жена — в третью и т. п. К членам партии предъявляются более высокие требования: «После ужина я предлагаю своему собеседнику пачку сигарет, — рассказывает иностранный гость. — Он гордо отвечает: — Предложите моей жене, она беспартийная. Я не курю: настоящему коммунисту это не пристало» [Le Fevre, Un bourgeois au pays des Soviets, 47]; «Тебе в пивной сидеть охота — сиди. Ваше дело беспартийное» [кузнец — обывателю, Н. Погодин, Равнять ряды, Ог 04.12.27]. В романе С. Семенова героиня «не шутила, когда обмолвилась перед видным партийцем, что не может жить с беспартийным» [Наталья Тарпова, кн. 1:85–86]; коллизия этого романа состоит как раз в том, что героиня увлекается беспартийным интеллигентом-спецом («потянуло на спеца», по тогдашнему выражению) 3. В некоторых анкетах по изучению половой жизни спрашивалось: «Удовлетворяете ли вы свои половые потребности с коммунисткой, проституткой или беспартийной?» [Chessin, La nuit qui vient de l’Orient, 135].
Излишне говорить, что юмористы не обошли эту тему своим вниманием. У М. Зощенко упоминается «беспартийный младенец Васька, пяти лет» [Два кочегара]. У М. Булгакова персонажи при знакомстве осведомляются: «Вы беспартийный?.. Вы партийный, товарищ?» [Зойкина квартира, акт 1] и т. п. Кастово-конспиративную мысль партийных отражает рассказанная М. Кольцовым «быль» о том, как на переполненном народом вокзале некто в очках долго ищет глазами кого-то. «Увидел вооруженного, кожаного, подошел к тому и строго секретно: «Товарищ, вы партийный?» Тот: «Да». Очкарик: «Где тут уборная?»» [С. Виноградская, в кн.: М. Кольцов, каким он был, 145]. На журнальной страничке юмора человеку в кожаной куртке, нагруженному книгами, встречный предлагает: «— Товарищ! Тебе не донести. Дай я пособлю. — Что ты! Как можно! Ты же беспартийный» [Кр, по КН 15.1929].
В одном из рассказов соавторов о городе Колоколамске герою снится, что ему, беспартийному, кланяются в ноги несколько партийных (о снах см. выше, примечание 23), и этот крамольный сон становится скандалом городского масштаба. Бендер в ЗТ 35 скажет: «Вы знаете, Зося… на каждого человека, даже партийного, давит атмосферный столб весом в двести четырнадцать кило».
8//48
Называлась она [картина] «Дед Пахом и трактор в ночном». — Тракторная тема получила сильный акцент в 1928–1930 в связи с переходом к индустриализации и коллективизации. Трактор становится эмблемой новой деревни: Демьян Бедный противопоставляет села вчера и сегодня как «Крест и трактор» [название его стихотворения (1929)]. Н. Тихонов афористически возглашает: «Танк и трактор — это война и мир нашей эпохи» [Шутники (1930)]. Трактор стал героем очерков, стихов, фильмов, плакатов, песен, картин. «Трактор… В газетах, в речах, в лозунгах его поднимали сегодня как орудие грозной, небывалой переделки. Извечно крестьянская даль сотрясалась под его железным ходом… Даже поэтики, эстеты… высказывали претензию на этот неуклюжий, но полезный механизм, со слюной спорили, как «обжить» его в стихах и прозе. Да, трактор — это было куда внушительнее автомобиля» [Малышкин, Люди из захолустья: Тают снега]. «Эстеты» не по доброй воле обживали трактор: деятелей искусства активно понуждали приносить дань производственной теме, в том числе писать трактора. Тракторная повинность устраивала ремесленников-конъюнктурщиков, но тяготила художников [см.: Le Fevre, Un bourgeois au pays des Soviets, 191].
Название «Дед Пахом и трактор в ночном» пародирует «советские лубки», подделывающиеся под фольклор, как и вообще продукцию мимикрирующих халтурщиков, перекраску ими старых моделей в советские цвета. Фраза звучит складно и органично, ибо в ней пересекается несколько привычных для тогдашнего читателя стереотипов.
В формальном плане мы узнаем здесь распространенный (независимо от агитпропа) тип двучленных заглавий, где по крайней мере первый элемент содержит имя собственное, часто с тем или иным атрибутом, например, «Дед такой-то…». Двучленность создается или (а) внутренней рифмой, или (б) союзом, или (в) тем и другим вместе.
Примеры: (а) народные и псевдонародные заглавия вроде «О Демьяне Бедном — мужике вредном» (Д. Бедный); «История Власа — лентяя и лоботряса» (В. Маяковский) и др.; «Дед Трудовой идет на хулиганов войной» (рубрика в юмористическом журнале 20-х гг.); (б) литературные заглавия типа «Татьяна Борисовна и ее племянник» (Тургенев); «Дедушка Мазай и зайцы» (Некрасов); «Дед Архип и Ленька» (Горький), «Стенька Разин и княжна» (фильм, упоминается в ЗТ 3) и т. п.; (в) «Работник Емельян и пустой барабан» (Л. Толстой); «О попе Панкрате, тетке Домне и явленной иконе в Коломне» (Д. Бедный) и т. п.
Названия со внутренней рифмой использовались агиткой, подделывающейся под раешник и лубок: «Как Кузьма набрался ума» (фильм, 1924); «Надулся Тит на новый быт» (лубок); уже известный «Дед Трудовой….» и т. п. Пахом — одно из стандартных имен крестьянина в агитпропе; ср. серию фильмов 1924: «Как Пахом, понюхав дым, записался в Доброхим»; «Как Пахом в селе Несмелом занимался летным делом»; «Как мужик Пахом в столице в небеса летал на птице» и т. п.; или приписываемые О. Мандельштаму стихи: Кулак Пахом, чтоб не платить налога, / Наложницу себе завел, или поэму Демьяна Бедного «Шефы в деревне», где фигурирует «середняк Пахом».
В плане содержания также узнаются традиционные мотивы — прежде всего «ночное» поэзии и прозы XIX в. Его признаки — звезды, лошади, невероятные рассказы у костра — представлены у Тургенева («Бежин луг»), Никитина («Ярко звезд мерцанье…»), И. Сурикова («В ночном»), Чехова («Счастье»), Бунина («Кастрюк»), Короленко и у многих эпигонов деревенской темы.
Наложение злободневного «трактора» на традиционный субстрат «ночного» — не выдумка соавторов: оно уже наметилось в литературе 20-х гг. Новая механизированная деревня сопоставлялась со старыми деревенскими мотивами, в частности, трактор — с лошадью: «Новый конь» (подпись под фото, на котором машинист заливает из ведра воду в трактор = «поит коня»), «Механические табуны» (заглавие очерка о тракторах и комбайнах), «Песня о железном мерине» (детские стихи, где мальчик говорит трактору: Я б тебе конюшню / Чистую завел, / Ты на ней послушно / Ночку бы провел...) 4. В очерках и стихах явственно проступает лирический образ «красного ночного» с трактором вместо лошади: «Давно ли — всего в 1929 году! — пробегали при свете звезд пугливые косяки донских скакунов. Теперь над землей свеча «Катерпиллера»»; «Ночная пахотьба под серебряным просом звезд… Ночь расплывчатая, как китайская тушь, лежит на заволжской степи, где проходили детские годы Багрова внука, и на запыленном лице рулевого, который качается на металлическом лопухе сидения». Эти сопоставления полемичны по отношению к лошади и к поэзии «ночного», приветствуют их вытеснение тракторной цивилизацией [см. примеры в ЗТ 6//2]. В других случаях делаются наивные попытки примирить старое и новое, как в стихах селькоров, приводимых С. Третьяковым: Месяц над степями / Как свеча горит, / Тракторов колонна / В комбинат спешит и т. п. Приравнивание трактора к лошади, которое мы видим во всех этих примерах, включая и «Деда Пахома», — вполне в духе времени, когда трудовая тематика включала обязательное одушевление машин [см. ЗТ 14//10].
Халтурщики-приспособленцы, всегдашняя мишень соавторов, спешили эксплуатировать эти скрещения «лошади» и «ночного» с колхозной тематикой. Это соответствовало их всегдашнему методу переделки старых штампов на новый лад. Ср. такие пародии на их продукцию, как статуэтка «Купающаяся колхозница» [ЗТ 9]; сценарий «Ее бетономешалка» в соавторском фельетоне «Секрет производства»; новогодние рассказы про «замерзающую пионерку» в фельетоне братьев Тур; юмореска Ивана Дитя «Спящий трактор. Глубоко актуальное, созвучное, идеологически выдержанное и согласованное с современностью либретто балета», где героиней является «красавица-Трактор».
[Названия фильмов — Советские художественные фильмы, т. 1; «Надулся Тит» — КН 01.1929; «Кулак Пахом» — Катаев, Алмазный мой венец; «Дед Трудовой» — Стыкалин, Кременская, Советская сатирическая печать; «Новый конь» — СФ 08.1930; «Механические табуны» — Б. Кушнер, Ог 30.06.30; «Давно ли» — Л. Пасынков, Ночной сев, КН 12.1930; «Ночная пахотьба» — Д. Фибих, Стальная лихорадка, НМ 07.1930; о романтике ночной работы на тракторе см. также И. Изгоев, Завоевание риса, КН 01.1931; «Месяц над степями» — Третьяков, Месяц в деревне, 140; «Ее бетономешалка» — Собр. соч., т. 2:104, 503; «Замерзающая пионерка» — братья Тур, Новогодняя тема (1926), в их кн.: Средь бела дня; «Спящий трактор» — Чу 13.1929.]
8//49
— Это звучит парадоксом, — заметил он [Мухин], возобновляя посевные манипуляции. — Реплика в ответ на трудный или неожиданный аргумент, характерная для обывательского стиля начала XX века