в ней всегда останавливались очень солидные коммерсанты, преимущественно иностранцы, артисты, писатели, журналисты, приезжающие из провинций помещики…» [Колесников, Святая Русь, 208]; «Здесь… в номерах жили коммивояжеры, торговцы, интенданты, нажившиеся на военных поставках, здесь шиковали дворяне, приезжавшие из своих имений в губернский город покутить» [Н. Коробков, Нежные воспоминания детства // Ты помнишь, товарищ…].
11//3
В белых ваннах валялись дела… [до конца абзаца]. — Новелла Поля Морана «Ночь в Портофино-Кульм» дает сходную деталь при описании номеров нью-йоркской гостиницы «Уолдорф-Астория», занимаемых приезжим знаменитым писателем: «Ванная комната служила архивом, и ванна была полна рукописей и писем; пишущая машинка стояла на сиденье туалета» [Моран, Закрыто ночью (русский перевод 1927)].
11//4
В одном из таких номеров, в номере пятом, останавливался в 1911 году знаменитый писатель Леонид Андреев. — Л. Андреев бывал в Одессе, см. его очерк «На юге» [Поли. собр. соч., т. 6].
Как на дверях и стенах «Геркулеса» проступают старые надписи, так и в его описании различимы несколько известных мотивов, в частности:
(а) «несмываемые, нестираемые слова, пятна, изображения» — как кровь на руке леди Макбет или самовосстанавливающиеся буквы на шагреневой коже в романе Бальзака. Пародию на тот же мотив находим в ДС 2: несмываемая неприличная надпись на бюсте Жуковского;
(б) «старый дом, замок, парк или отель», населенный тенями прежних владельцев, хранящий память о некогда разыгравшихся в нем драмах, периодически пробуждающийся к призрачной жизни, приносящий несчастье новым обитателям (ср.: Я. Полонский, «Миазм»; А. Ахматова, «Поэма без героя»; Стивен Кинг, «Сияние» и др.). Демонологические мотивы и далее связываются с «Геркулесом» и другими советскими учреждениями [см., например, ЗТ 15//6 и 9; ЗТ 24//15 и 16, и др.].
11//5
…Обвинения, будто бы именно он [Л. Андреев] повинен в том, что т. Лапшин принял на службу шестерых родных братьев-богатырей… — Кумовство и семейственность — одна из главных мишеней антибюрократической сатиры. Ср., например, загадку: «Деверь да сват, да сватов брат, да племянников трое. Что такое?» (ответ: Учреждение [Загадки и разгадки Савелия Октябрева, Кр 20.1927]). Или юмореску: Он был управляющим банком, / Служили с ним жинка и дочь. / Когда Эркака разузнала, / Родню прогнала она прочь. // Пошел управляющий банком, / Кутил с Эркакою всю ночь. / И вскоре на службе мелькали / Опять его жинка и дочь [подпись: Ар., Кр 40.1927] 1. По мнению одного фельетониста, вездесущий плакат «Посторонним вход запрещен» должен быть заменен на Вход запрещается своим — / Родным до пятого колена [Исправленный плакат, Пу 31.1927].
Остроумное совмещение кумовства с чисткой [о последней см. ЗТ 4//10] мы встречаем на карикатуре В. Козлинского «На чистке в «своем» учреждении». На рисунке — зал, комиссия по чистке; отчитывается глава учреждения: «Надеюсь, что биографию мою рассказывать не надо, так как здесь все мои родственники, и они знают мою жизнь» [Чу 28.1929]. Ср. другой пример юморески с совмещением двух злободневностей в ЗТ 8//20.
Шестеро братьев-богатырей — из сказок Пушкина: Входят семь богатырей, / Семь румяных усачей… и Эти витязи морские / Мне ведь братья все родные… [Сказка о мертвой царевне, Сказка о царе Салтане]. Ср. другие контаминации сказочного с советским: «У лейтенанта было три сына…» [ЗТ 1//31], «кулак Кащей» [ЗТ 25], и др.
11//6
…Т. Справченко в заготовке древесной коры понадеялся на самотек, чем эти заготовки и провалил… — Древесная кора — традиционный источник питания в голодные годы (см. об этом хотя бы Повесть об Улиянии Осорьиной, XVII в.). «Заготовка» ее вызывает в памяти катастрофический голод начала 1930-х гг., хотя апогей его приходится на 1932–1933, а роман вышел в 1931. Данное место, однако, может истолковываться как пророческий намек в духе черного юмора на уже имевшие место в 1930–1931 продовольственные затруднения, не раз упоминаемые в ЗТ. О другом подобном намеке на актуальные процессы в деревне («Рога и копыта») см. ЗТ 15//6. Нападки на «самотек» типичны для эпохи усиливающейся централизации, «завинчивания гаек» в народном хозяйстве (см. выступления И. Сталина в конце 1929).
Справченко — фамилия, образованная от «справки» по той же модели, что Савка — Савченко, Аверкий — Аверченко и т. п. Проникновение советских понятий, бюрократизма и агитпропа в малоподходящие сферы — классику, интимную жизнь, природу, имена собственные — дает у соавторов множество забавных гибридов: Гигиенишвили, Кассий Взаимопомощев, Крайних-Взглядов, Гуинпленум [из записей И. Ильфа; ИЗК, 140, 242,269; есть там и Справченко, 150].
Характерно для соавторов ДС/ЗТ, что подобный, по видимости абсурдный, способ пополнения фонда фамилий опирается на некоторые реальные традиции прошлого и тенденции настоящего: с одной стороны, было множество так называемых «семинарских» фамилий, как Десницкий, Преображенский и т. п., с другой — в советскую эпоху часто возникали революционные фамилии (Коммунистов, Октябрев, Тракторов) и имена (Владлен, Октябрина, Смычка и т. п.). Присваивая себе право на имятворчество, бюрократическая стихия в мире ЗТ как бы поднимается до уровня христианства или революции, обладавших таким правом. Нет нужды говорить, что это уподобление бюрократии великим социально-историческим и духовным движениям имеет издевательский смысл.
11//7
Ас недавнего времени в комнате номер 262… засела комиссия по чистке в числе восьми ничем не выдающихся с виду товарищей с серенькими глазами. Приходили они аккуратно каждый день и все читали какие-то служебные бумаженции. — Начало чистки в госучреждении сходными словами описано в современном очерке:
«В первых числах июля в эти наркоматы пришли скромные люди с туго набитыми портфелями — инструктора РКИ, и скромные люди без портфелей — рабочие московских фабрик и заводов. Люди эти тихо уселись за столы в отведенной им комнате, на дверях которой появилась надпись: «Здесь заседает комиссия по чистке госаппарата»» [Т. Тэсс, Чистка наркоматов, Ог 30.06.29; курсив мой. — Ю. Щ.].
11//8
Однако это был не аврал, а перерыв для завтрака… — Разве вы не видите, товарищ, что я закусываю? — сказал служащий, с негодованием отвернувшись от Балаганова. — «Разве вы не видите…» — типичные слова бюрократа, ложно ссылающегося на занятость, общее место антибюрократической сатиры с давних времен. «Разве господин не видит, что я занят?» — кричит у А. Стриндберга начальник канцелярии, отрываемый посетителем от трубки и газеты [Красная комната (1879), гл. 1]. Из советской сатиры: «Товарищ секретарь, — почти почтительно начал неизвестный. — Вы же видите, что я занят, извольте подождать» [Свэн. Обыкновенная история // Сатирический чтец-декламатор]. «Товарищ… неужели вы не видите, что я занят? Обратитесь к делопроизводителю» [М. Булгаков, Дьяволиада, гл. 4]. Адольф Николаевич Бомзе вместо обычного эвфемизма «я занят» открыто говорит «я закусываю». Заметим также остроумный термин «перерыв для завтрака», в котором мотив занятости совмещен с другим фактом учрежденческой жизни — что совслужащие начинают рабочий день с закусок, чтения газет и посторонней болтовни [см. ЗТ 4//14]. Слова Бомзе о занятости находим в ИЗК, 126.
11//9
Разговоры Бомзе с сослуживцами. — Неприязнь совслужащих к властям, равно как и старательное ее сокрытие перед посторонними, в изображаемую эпоху были явлением достаточно типичным. Французский журналист рисует почти в точности те же сцены, что и ЗТ:
«Страх перед ГПУ заставляет [служащих] хранить молчание, когда разговор идет о партии или правительстве, но те, с которыми я познакомился поближе, были со мной достаточно откровенны. Большинство питает к режиму глухую ненависть, вызванную не столько материальными лишениями, сколько моральной атмосферой, созданной в государстве. Слова: комячейка, завком, домком, ГПУ — звучат для них кошмаром… Встречаясь с вами впервые, эти люди обычно прославляют советскую власть, восторгаются строительством социализма и рассказывают вам, как много они трудятся. Но при более близком знакомстве оказывается, что (за исключением немногочисленных коммунистов и сочувствующих) эти убеждения и служебное рвение — не настоящие, а показные. Смотря по обстоятельствам, эти люди быстро переходят от самого пылкого воодушевления к самой беспощадной критике. Тот, кто вчера бурно восхищался последней статистической сводкой по экономике, сегодня встречает вас словами: «Вы же видите, в кооперативах нет хлеба! Нами правят идиоты. Я всегда говорил, что большевики приведут нас к полному краху. Как от них избавиться? Как, я вас спрашиваю?»» [Marion, DeuxRussies, 88, 95].
О подобном двуличии совслужащих говорят также Т. Драйзер и П. Истрати [Dreiser, Dreiser Looks at Russia, 121–122; Istrati, Soviets 1929, 53]. Тонкие и глубокие наблюдения над этим феноменом мы находим в статье Ф. Степуна «Мысли о России» [Современные записки, 19.1924, выдержки в кн.: Чудакова, Жизнеописание М. Булгакова, 162–163].
Как обычно, характерные явления советской жизни совмещены у соавторов с литературными прототипами. Ср. отзывы Бориса Друбецкого о Михаиле Кутузове, попеременно критические и восторженные, в зависимости от собеседника [Война и мир, Ш.2.22], и далее такое же поведение князя Василия: «— Я говорил всегда, что он [Кутузов] один способен победить Наполеона… Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России» [IV. 1.2].
Фамилии многих сотрудников «Геркулеса», в том числе и Бомзе, имеют дореволюционные и частнокоммерческие связи, указывая на мимикрийный характер этого советского учреждения [см. ЗТ 4//12].
11//10
Удалось повидать совхоз. Грандиозно. Зерновая фабрика! Вы себе не представляете, голубчик, что такое пятилетка, что такое воля коллектива!