Как бы в признание символической мощи Брокгауза пишущие о нем почти всегда прибегали к тропам с оттенками престижа, высокой ценности, мощи, с непременным упоминанием драгоценных материалов: «церковное золото» [ЗТ], «золото-черный конногвардеец» [Булгаков], «большая твердая черно-золотая изгородь» [Горный], «Длинная стена громадного кабинета сверкала золотом» [Мариенгоф], «надменно взирая на революцию» [Кольцов], и т. п.
13//9
Подолгу стаивал Васисуалий перед шкафом, переводя взоры с корешка на корешок. — Возможное фразеологическое заимствование из А. Белого: «Тут подолгу он сиживал…»[см. цитату в ДС 11//15] или «Он, бывало, часами простаивал перед зеркалом, наблюдая, как растут его уши» [Петербург, 331]. У А. Белого речь идет о детстве героя, что согласуется с темой регресса в детство в образе Лоханкина [см. ниже, примечание 11].
13//10
По ранжиру вытянулись там… Большая медицинская энциклопедия, «Жизнь животных», пудовый том «Мужчина и женщина», а также «Земля и люди» Элизе Реклю. — Большая медицинская энциклопедия — в 35 томах — выходила в советские годы (1928–1936); так что если речь идет об этом издании, то на полке Васисуалия могли стоять лишь первые его тома. В отличие от других книг Лоханкина, БМЭ имела не золоченый переплет, а строгий темно-зеленый, с простым геометрическим кантом 30-х гг. «Жизнь животных» А. Э. Брема в 10 томах вышла в русском переводе незадолго до Первой мировой войны.
«Мужчина и женщина» — дореволюционное (изд. «Просвещение», 1896) переводное с немецкого издание в 3 томах, наиболее полная для своего времени энциклопедия секса, любви и половой жизни, в золототисненых переплетах, с многочисленными фотографиями «ню» на мелованной бумаге. Она стоит в книжном шкафу старорежимного адвоката, причем в том же окружении, что и у Лоханкина — рядом со словарем Брокгауза и другими книгами с золотыми корешками [Шварц, Живу беспокойно…, 597].
«Земля и люди» — популярный труд по всеобщей истории и географии французского писателя Элизе Реклю (1830–1905), вышел в русском переводе в 19 томах в 1898–1901.
Библиотека Лоханкина состоит из обоймы тогдашних «роскошных изданий», иметь которые считалось шиком среди претендентов на интеллигентность (потом эта роль перешла к книгам издательства «Academia», а позже — к подписным изданиям). В 1929–1930, судя по газетным объявлениям, эти «дивные образцы переплетного искусства» имелись в книжных магазинах в избытке и рассылались по удешевленной цене 9. Спрос на них угас надолго: еще в 1950–1952, будучи школьником, комментатор имел возможность любоваться изданиями «Мужчина и женщина» и «Земля и люди» почти во всех букинистических витринах Москвы.
В повести Ю. Слезкина «Козел в огороде» (1927) нэпман А. Л. Клейнершехет читает увесистый том «Вселенной и человечества» Э. Реклю — другой «книги для чтения» провинциальной интеллигенции начала XX века.
Чтение заведомо устарелых, принадлежащих иной эпохе книг, — мотив, встречающийся, например, в «Истории села Горюхина» Пушкина, где читается «Письмовник» Курганова; в «Домике в Коломне» (В ней вкус был образованный. Она / Читала сочиненья Эмина) и др.
13//11
…Он радостно вздыхал, вытаскивал из-под шкафа «Родину» за 1899 год в переплете цвета морской волны с пеной и брызгами, рассматривал картинки англо-бурской войны, объявление неизвестной дамы под названием: «Вот как я увеличила свой бюст на шесть дюймов» — и прочие интересные штучки. — «Родина» — иллюстрированный еженедельник для семейного чтения, выходил в 1879–1917. Издание того же типа и формата, что и «Нива», с беллетристикой, репродукциями картин, официальной хроникой, популярными научными статьями и др. «Родина», однако, уступала «Ниве» по литературному и общекультурному уровню. Для интеллигенции журнал этот был синонимом посредственного вкуса: например, художник Н. В. Кузьмин вспоминает, что ««Родина» была плохоньким, дешевым журнальчиком». С. Я. Маршак характеризует ее как «мещанский журнал, от которого несет мышами и затхлостью» [Кузьмин, Штрих и слово, 5–6; Маршак, В начале жизни, 451]. Чтение «Родины» как признак низкой культуры упоминается у сатириконовцев Саши Черного [Сатиры, Послание 2-е] и В. Горянского [Сознательный читатель, НС 45.1914], у которого ею упиваются обыватели Петровы (Никогда я не видел семьи более пошлой и узкой). В стихотворении И. Северянина его читает дама, во многом похожая на Эллочку Щукину из ДС: Ее отношенье к искусству одно чего стоит! / Она даже знает, что Пушкин был… чудный поэт! / Взгрустнется ль — «Разлукою» душу свою успокоит / И «Родину» любит просматривать прожитых лет [Роскошная женщина (1927), в его кн.: Классические розы, Белград, 1931].
Англо-бурская война 1899–1902, о которой много писали газеты и иллюстрированные журналы, вносила струю романтики в затишье конца 1890-х гг. «Буров знали все, — пишет В. Шкловский, — знали цилиндр президента Крюгера, и сейчас я помню фамилию бурского генерала Девета и узнал бы его по портрету». Дети и подростки рубежа веков увлекались игрой в англичан и буров, а иные и пытались убежать на театр военных действий, «к бурам». «В Александровском парке хорошо было играть в англо-бурскую войну, известную по картинкам «Нивы», которую выписывали у нас в семье», — вспоминает В. Катаев, и о том же говорит Маршак: «С того времени, как взрослые вокруг нас заговорили о войне в Трансваале, мы, ребята, превратились в буров и англичан» [Шкловский, Жили-были, 36; Катаев, Разбитая жизнь, 420; Дон-Аминадо, Поезд на третьем пути, 12; Дорошевич, Иванов Павел; Маршак, В начале жизни, 526 и др.].
Интерес к картинкам «Родины» может, таким образом, отражать регресс Лоханкина в детство. Он укрывается от тревог взрослой жизни под крылом матери, которую ему заменяет Варвара (ср. слова «осиротевший Лоханкин», упоминание о варвариной «большой белой груди», возглас «Мамочка!» во время экзекуции и др.).
Объявления типа «Вот как я увеличила свой бюст…» не были обнаружены нами в «Родине» конца 1890-х гг., но обильно представлены в последующие годы belle époque, когда господствовало мнение (как видно, разделявшееся и Лоханкиным — см. выше, примечание 6), что «красота женщины несовместима с недостаточной округлостью форм» [Ни 1913]. Предвоенные журналы пестрят рекламами на эту тему, например: «Метаморфоза бюста» (благодаря открытию Жанны Гренье) или «Каким образом можно получить красивую грудь» (с помощью пилюль Марбор), а также письмами читательниц вроде: «Я была очень худа, мой бюст был плоский, а плечи угловаты, так что даже лучшие платья, несмотря на все старания первоклассного парижского ателье, висели на мне, как на вешалке. Однако счастливый случай направил меня на верный путь… Нет больше плоского бюста и угловатых костлявых плеч» [Ни 17.1913]. В той форме, в какой она цитируется в ЗТ, данная реклама могла быть взята из «Синего журнала», где в 1913 печаталось объявление: «Каким образом мне удалось в течение месяца увеличить свой бюст на шесть дюймов».
Чтение дореволюционного журнала — типичное занятие отвернувшихся от советской жизни твердолобых староверов и затхлых обывателей. В «Мандате» Н. Эрдмана бывший генерал читает «Русские ведомости» и «Всемирную иллюстрацию» военных лет: «Не могу без политики. Всю жизнь по утрам интересовался политикой» [д. 3, явл. 1–2]. В рассказе И. Эренбурга «В розовом домике» дочь читает папаше-генералу «Московские ведомости» (««На обеде у предводителя дворянства присутствовали…», «высочайшим рескриптом назначается…»»), скрывая от него падение монархии [в его кн.: Бубновый валет]. В «Крокодиле» описывается «Вечер непьющего обывателя»: Дома вечером Федот, / Он не склонен к пиву. / За четырнадцатый год / Он читает «Ниву» [Кр 19.1927].
Чтение старых новостей как знак застоя и праздности восходит к классике: Сужденья черпают из забытых газет / Времен очаковских и покоренья Крыма [Горе от ума]; Обломов-отец читает домашним третьегодичные газеты: «В Вене такой-то посланник вручил свои кредитивные грамоты». У Чехова семья убивает время, разглядывая «Ниву» 1878 г.: ««Памятник Леонардо да-Винчи перед галереей Виктора Эммануила в Милане»… «Хоботок обыкновенной мухи, видимый в микроскоп»» и т. п. [Накануне поста].
В рассказе А. Аверченко «Скептик» выведен персонаж, в ряде черт предвещающий Лоханкина: «Стеша был молодец 19-ти лет, всю свою пока недолгую жизнь пробродивший из угла в угол, самоуглубленный дурень, ленивый, как корова, и прожорливый, как удав [курсив мой. — Ю. Щ.; см. выше, примечание 4 о «фараоновой корове»; помимо словесного, отметим параллелизм с цитатой из Л. Андреева в синтаксисе]. С утра, восстав от сна, он умывался, напивался чаю и опять ложился на диван… Лежа на диване и перелистывая «Ниву» за 1880 г., ждал обеда» [в кн.: Аверченко, Черным по белому]. О другом возможном прототипе Лоханкина у Аверченко см. ЗТ 21//5.
«Переплет цвета морской волны с брызгами» — гоголизм: ср. у Чичикова фрак «брусничного цвета с искрой» и сукно «наваринского дыму с пламенем» [Гоголь, Мертвые души, т. 1, гл. 7 и т. 2, «заключительная глава»].
13//12
С уходом Варвары исчезла бы и материальная база, на которой покоилось благополучие достойнейшего представителя мыслящего человечества. — «Мнимый гений, живущий за счет жены» (друга, родственника и т. п.) — мотив, представленный столь разными героями как Фома Опискин и С. Т. Верховенский [Достоевский, «Село Степанчиково», «Бесы»], м-р Манталини [Диккенс, «Николас Никльби»], Экдал [Ибсен, «Дикая утка»], Серебряков [Чехов, «Дядя Ваня»], Подсекальников [Эрдман, «Самоубийца»]. Персонаж этого типа претендует на особую чувствительность, свойственную художественным натурам; требует к себе внимания; юродствует, говорит выспренним языком, становится в позу обиженного, изгнанника, нищего; угрожает покончить с собой, уйти, просить милостыню, заняться унизительной работой («…Уйду пешком, чтобы кончить жизнь у купца гувернером…», С. Т. Верховенский — «…Уйду я прочь и прокляну притом», В. А. Лоханкин); иногда и в самом деле уходит, но неизменно возвращается или приводится домой.