Ныне из этих помещений, оголенных от всех остатков жилья, несся стрекот машинок (вспомним посещение Бендером новых «Рогов и копыт»). По заурядному виду учреждения никак нельзя было бы догадаться ни о его коммунальном прошлом, ни о театральном настоящем. Странно знакомым показался в коридоре громадный бесформенный шкаф, никогда на моей памяти не имевший определенного хозяина, — так сказать, «ничей шкаф», — до потолка заваленный всяким завязанным в брезент и тряпки хламом, и если избежавший переселения на свалку, то единственно благодаря своим мамонтовым габаритам.
Я зашел в этот подъезд еще через пять лет. Театрального транспаранта уже не было, а подход к квартире пресекал вопросом «Вам чего?» человек с ружьем, занимавший пост за столиком на площадке первого этажа. В былое время здесь восседал в своем кресле общий друг, монументальный швейцар и лифтер Василий Васильич в дворницком картузе и черной поддевке, с обширной черной бородой и с «Правдой» в руках. Он приветствовал жильцов радостным лицом и зычным басом, превосходно отдававшимся под просторными сводами лестничной клетки, где чугунные перила змеились растительными узорами art nouveau (вспомним сходный подъезд, где под мыльным дождем танцевал Эрнест Павлович Щукин). Квартирка, где жил Василий Васильич со своей старушкой тетей Пашей и худой, болезненной 40-50-летней дочерью Верой, находилась в традиционном царстве швейцаров и дворников — под парадной лестницей (ср. каморку Тихона, место первой встречи концессионеров). Василий Васильич незабываем, его веселый раскатистый бас (фирменная черта швейцаров, см. ДС 6//8-9) до сих пор звучит в ушах, да и двух его смирных женщин я помню зрительно, как и кабинку подведомственного ему лифта, ажурно отделанную красным деревом, лаком и зеркалами. Колоритную фигуру Василия Васильича нельзя было представить себе на каком-либо ином фоне, например на улице, в очереди или в толпе: он был исконной частью дома и подъезда, и вне этой площадки и лифта не смотрелся (о неразрывной связи дворников и швейцаров с домом см. в ДС 5//22). Как оказалось, вооруженный его преемник охранял ювелирную фирму, водворившуюся на месте театральной студии. Почему-то я счел нужным ответить ему: «Я здесь родился», но домогаться допуска не стал и повернул назад. Надеюсь быть удачливее в следующий приезд.
12 [к 13//21]. Не исключено, что хотя бы некоторая доля соавторского сарказма распространяется и на упомянутое обозрение «Туда, где льды», которое, несмотря на звездный состав создателей, подверглось разносным рецензиям в современной прессе [Уварова, 202].
13[к 13//26]. Двусмысленность мужицкой мимикрии этого персонажа поддерживается тем, что простонародные формы имен — в частности, «Митрич» (Дмитриевич) — были модны в салонной культуре: «Маруся Венкстерн вышла замуж за милого всем Сергея Дмитриевича Бахарева, или просто Митрича, как мы его называли… Маруся и Митрич, как первая пара в полонезе…» [Гиацинтова, С памятью наедине, 437–438].
14. Первое свидание
14//1
Зрелище для богов, как пишут наиболее умные передовики. — Слово «передовик» более привычно для нас в значении «передовик производства». Здесь, однако, оно значит «автор газетных передовиц»: «.. Досталось прочесть статью популярного передовика. Передовик был человек благородный, преисполненный любви к человечеству…» [В. Боровский, Фельетоны (1908), 161]. Оба значения есть у А. М. Селищева [Язык революционной эпохи, 172].
14//2
Кто такой Козлевич, чтобы с ним делиться? Я не знаю никакого Козлевича… Какой может быть в этот момент Козлевич? — Ср. сходную речевую выразительность у героев С. Юшкевича: «Этель: Давид, Эрш здесь. Он принес тебе шубу. Гросман (сердито): Какой Эрш, какая шуба? Значит, я должен бросить все дела ради какой-то шубы?» [Король]; или: «Тина? Кто такая Тина? Не хочу знать Тины»; «Кто это Нахман? Кто это Израиль?» [Miserere]. Ср. также у Чехова: «Что Дымов? Почему Дымов? Какое мне дело до Дымова?» [Попрыгунья].
14//3
В мои четыреста честных способов отъема денег ограбление не входит, как-то не укладывается. — Заимствование из Рабле; см. ЗТ 2//23.
14//4
…Вы хотите спросить, известно ли достопочтенному командору, с какой целью он предпринял последнюю операцию? На это отвечу — да, известно. — Стереотипная формула парламентского запроса (вопрос типа «да / нет»; адресат обычно в третьем лице; в ответной части повторяется часть слов вопроса). Она была взята на примету еще старыми юмористами: «Известно ли господину министру, что… а если известно, то почему…» и т. д. [Из характеристик 3-й Думы, Ст07.1912]. В «Тресте Д. Е.» И. Эренбурга(1922): «— Известно ли м-ру Бровэду, что… — Нет, это мне неизвестно, — ответил м-р Бровэд» [так три раза; гл. 21: Полный переворот в этнографии]. То же в одной из новелл соавторов о городе Колоколамске (1928–1929): «В палату был внесен запрос: — Известно ли господину председателю совета министров, что страна находится накануне краха? На это господин председатель совета министров ответил: — Нет, неизвестно» [Синий дьявол // Ильф, Петров, Необыкновенные истории…, 43]. Та же форма запроса с другим заполнением: «— Не считает ли военное министерство возможным заменить вывеску? — Вывеску заменить военное министерство считает возможным» [В английском парламенте, См 38.1928, к рисунку Л. Бродаты]. Ср. частично сходные риторические формулы в ЗТ 25//16.
14//5
Не переменяя позы… великий комбинатор толчком каучукового кулака вернул взбесившегося нарушителя конвенции на прежнее место и продолжал… — Нападение Паниковского на Бендера напоминает сцену в романе А. Дюма, где преступный тип Кадрусс неожиданно во время разговора делает предательский выпад против аббата Бузони (графа Монте-Кристо) и тоже отбрасывается на место, не причинив оппоненту вреда [гл. 82: Взлом]. Родство Бендера с харизматичными героями, воплощающими абсолютное превосходство, всемогущество, покровительство — Шерлоком Холмсом, Монте-Кристо, Наполеоном, Воландом — не раз подтверждается параллелизмом высказываний и сюжетных положений [ср., например, ДС 5//5; ЗТ 2//25; ЗТ 6//10; ЗТ 19//8; ЗТ 36//11].
14//6
— Отдайте мне мои деньги, — шепелявил он… — Отголосок одесской речи? «В Одессе существует во всех кафе ходячая фраза, обращаемая к должникам: — Одно из двух — отдайте мне мои деньги!» [Волчьи ягоды, НС 42.1915: 8]. Паниковский выступает в своей архетипической роли — как недисциплинированный спутник, склонный бунтовать и вредить общему делу. Сходная сцена есть в «Лесе» Островского: спор Счастливцева с Несчастливцевым из-за денег, которые последний отобрал у купца и отдал Гурмыжской. Счастливцев недоволен и требует своей доли: «Подайте мою часть, подайте!»
14//7
А вы скоро умрете. И никто не напишет про вас в газете: «Еще один сгорел на работе». И на могиле не будет сидеть прекрасная вдова с персидскими глазами… — В романе Гофмана пудель говорит коту: «Ты непременно умрешь с голоду жалчайшей смертью, и ни одна живая душа не спросит о том, какими великими познаниями ты обладал, какими отличался талантами; и ни один из стихотворцев, которых ты считал своими друзьями, не поставит камня с дружеским «Hic jacet…»» [Житейские воззрения кота Мурра, 1.2]. Это общее место (пред)романтической поэзии, ср. у К. Батюшкова: И Делия не посетила / Пустынный памятник его [Последняя весна], у Н.-Ж. Жильбера: …sur ma tombe оù lentement j’ arrive / Nul ne viendra verserdes pleurs [Ode imitée de plusieurs psaumes] и др.
14//8
— He говорите так! — закричал перепугавшийся Паниковский. — Я всех вас переживу. Вы не знаете Паниковского. Паниковский вас всех еще продаст и купит. — Хвастливые, вызывающие речи с именованием себя в третьем лице — черта «еврейского стиля» в литературе. Ср. фабриканта Гросмана в драме С. Юшкевича «Король»: «С Гросманом они [забастовщики] ничего не поделают. Гросман — это Гросман… Гросман плюет на забастовки, на революции, на погромы… Гросман останется Гросманом, он смеется над вами… Что он потерял? Он плюет на вас!.. Гросман не сдается» и т. д. [стр. 355, 373]. Ср. автохарактеристики в других пьесах этого автора: «Никто не знает Сонькина, как я его знаю» или «Вы еще не знаете, с кем вы имеете дело… Вулих не кто-нибудь. С Яшей Вулихом не шутите» [Повесть о господине Сонькине; Зять Зильбермана]. Манера эта фигурирует и в гудковской юмористике: «Старика Собакина протоколом не запугаешь. Старик Собакин все ваше хулиганство на чистую воду выведет. Старик Собакин на хулиганство плюет-с!» [Катаев, Сплошное хулиганство]; «Я вас всех куплю и продам, прежде чем вы успеете гавкнуть!» [говорит главный герой; Ильф, Абрам Половина-на-половину // Ильф, Путешествие в Одессу, 54; курсив везде мой. — Ю. Щ.].
14//9
Ночь, ночь, ночь… лежала над всей страной. Стонал во сне монархист Хворобьев, которому привиделась огромная профсоюзная книжка. В поезде, на верхней полке, храпел инженер Талмудовский, кативший из Харькова в Ростов, куда манил его лучший оклад жалованья… Ворочался на своем диване Васисуалий Лоханкин, потирая рукой пострадавшие места. Старый ребусник Синицкий зря жег электричество, сочиняя для журнала «Водопроводное дело» загадочную картинку… [и далее до конца абзаца]. — Интерлюдия о ночи, с упоминанием того, где и каким образом проводит эту ночь каждый из героев, — популярное общее место классического романа. Ночь позволяет представить всех героев — в том числе незнакомых друг с другом, географически разделенных — под одним и тем же углом зрения сна / бодрствования и этим собрать их в единый ансамбль. Ночь служит мотивировкой для обозрения созданного автором мира. При этом герои, как бодрствующие, так и видящие сны, показываются в типичных для них ролях и позах, в связи со своей основной линией поведения в романе: так, в ЗТ Талмудовский гонится за окладом, Синицкий составляет ребусы (в классическом романе обычно поэт сочиняет стихи) и проч.