прочем, иностранные наблюдатели с уважением отмечают тактичное поведение купальщиков:
«Хотя и купаясь без костюмов [молодежь разного пола] не имеет обыкновения глазеть друг на друга; если случается приближаться друг к другу, то лишь в мутной воде, которая служит всем ширмой… Обычно мужчин и женщин разделяет расстояние в сто-двести ярдов; если мимо группы купающихся наяд проплывает лодка, они погружаются по шею в воду… Вообще и на пляже, и в воде чувствуются безопасность и спокойствие… У русских, как и у других людей центральной Европы, есть сознание физической культуры; гордясь своим телом, они охотно подставляют его солнцу, воздуху, а иногда и взглядам другого пола — нес тем, чтобы кого-либо соблазнить, но с простодушным удовольствием от света, воздуха и красоты. Это отнюдь не выглядит как что-либо неприличное, относится к сфере привычного и общепринятого и не дает оснований говорить о более низких моральных нормах в России» [Noe, 132].
В отличие от известных кампаний «Долой стыд», этот массовый нудизм avant la lettre на советских пляжах был непринужденным и не содержал в себе идеологического вызова. Купавшиеся таким образом не искали «паблисити» и протестовали, когда известный американский фотограф Дж. Эбби, гость СССР в 1928 и 1932, наводил на них свою камеру: «Мы купаемся для своего удовольствия, а не для того, чтобы вы, иностранцы, нас использовали». «Это естественные, еще не испорченные цивилизацией люди», — с симпатией заключает Эбби [Abbe, там же]. Между прочим, согласно некоторым воспоминаниям о В. И. Ленине, именнно такое отношение к купанью считал нормой вождь революции:
«Помилуйте, за границей купаются же вместе сотни и тысячи людей не только в костюмах, но и без костюмов, и однако никогда не приходится слышать о каких-либо скандалах на этой почве. Нам предстоит большая работа за новые формы жизни, упрощенные и свободные, без поповской елейности и ханжества скрытых развратников» [В. Бонч-Бруевич, Как отдыхал Владимир Ильич, Ог 12.02.28].
18//4
На любом пляже мира можно встретить одного такого человека. Кто он такой, почему пришел сюда, почему лежит в полном обмундировании — ничего не известно. Но такие люди есть, по одному на каждый пляж. Может быть, это члены какой-нибудь тайной лиги дураков, или остатки некогда могучего ордена розенкрейцеров, или ополоумевшие холостяки, — кто знает… — Ср. пассаж, сходный по риторической структуре, у А. Аверченко, где речь идет, правда, о другого рода чудаках — о минимальных «двухстах покупателях», которые непременно найдутся у любого, даже самого ненужного печатного издания:
«Кто эти двести покупателей, двести чудаков? Неизвестно. Их никто не видал. Брюнеты они, блондины или рыжие, бородатые или бритые — Бог весть. Их никто не знает. Я бы дорого дал, чтобы лично взглянуть хоть на одного из этой таинственной «секты двухсот». Чем они занимаются? Домовладельцы ли, антрепренеры, библиотекари или конокрады? Это не узнано и, вероятно, никогда не узнается» [Человек, у которого были идеи].
18//5
И мелкая волна приняла на себя Егора Скумбриевича — примерного геркулесовца и выдающегося общественного работника. Через пять минут… его круглое глобусное брюхо закачалось на поверхности моря… — Литературность первой фразы ощутима в сопоставлении с такими строками, как: Волга в волны свои / Молодца приняла [М. Ожегов, Меж крутых берегов]; Волга, Волга, мать родная, / На, красавицу прими [из песни о Стеньке Разине]; Прими меня, матушка Волга [В. Брюсов, Фабричная] и др.
Вторая фраза вызывает в памяти финал рассказа Л. Толстого: «По волнам колыхалось желтое брюхо мертвой акулы» [Акула, из Второй русской книги для чтения]; ср. в связи с этим «рыбью фамилию» Скумбриевича.
18//6
На груди великого комбинатора была синяя пороховая татуировка, изображавшая Наполеона… — Татуировка была распространена среди заключенных. В книге профессора М. Н. Гернета «Преступный мир Москвы» приводилась статистика татуировок в тюрьмах (их имели до 15 % обследованных) и перечислялись наиболее частые рисунки: бабочка, нагая женщина с цветком в руке, сердце, пронзенное стрелой, кресты, птички, надписи, репродукции картин («Три богатыря»), портреты великих людей и монархов (у одного татуированного на груди была вся галерея дома Романовых) и проч. [А. Шумов, Дикарствующие, КН 40.1927]. Что Остапу доводилось сидеть в тюрьме, мы знаем из ДС 30.
Татуированное изображение Наполеона — одно из проявлений наполеоновского мотива в образе Бендера; ср. такие фразы, как «зеленый походный пиджак», «Что же вы не бьете вашего гроссмейстера?», «Битва при пирамидах, или Бендер на охоте!», «…судьба играет человеком…» и др. [ДС 5//5; ДС 34//11 и 26; ДС 38//9; ЗТ 2//27; ЗТ 20//8; ЗТ 23//15; ЗТ 32//8]. Наполеон с примесью тюремных ассоциаций — возможное напоминание о «демонически-плутовской» двойственности Бендера [ср. ДС 5//16, конец].
18//7
…Раскрывалась дверь, стриженая служебная голова, просунувшись в комнату, растерянно поводила очами и исчезала… — Ср.: «Стекла, звеня, вылетели вон, и страшная свиная рожа выставилась, поводя очами, как будто спрашивая: а что вы тут делаете, добрые люди?» [Гоголь, Сорочинская ярмарка; курсив мой. — Ю. Щ.].
18//8
Погоня Бендера за Скумбриевичем. — Стихийные силы и течения, втягивающие сотрудников и посетителей в бессмысленный бег, равно как и недоступность, неуловимость бюрократов для простых смертных — популярные мотивы учрежденческой темы в советской сатире. Параллель к этой сцене ЗТ — в «Дьяволиаде» М. Булгакова, где герой, делопроизводитель Коротков, гоняется по лестницам за заведующим Кальсонером; последний, предвосхищая Воланда, наделен демоническими чертами и, убегая от преследователя, принимает разные обличил. Инфернальные черты в «Геркулесе» проглядывают неоднократно [см. ЗТ 2//26; ЗТ 4//8 и 9; ЗТ 11//4; ЗТ 15//6; см. ниже, примечания 14,19 и др.].
Мотив учрежденческих лестниц и коридоров, по которым, словно по кругам ада, влекутся помимо своей воли толпы сотрудников, у Ильфа и Петрова встречается несколько раз; помимо данного места ЗТ — в ДС 28 (бег Остапа и вдовы Грицацуевой по коридорам Дома народов) и ЗТ 24 (бега на кинофабрике). Погоня по коридорам за бюрократами отражена в рассказе П. Романова «Машинка» (1926).
В записях Ильфа находим набросок скумбриевичевской темы: «Межрабпромфильм. Система работы «под ручку». Работник приезжает на службу в 10 часов, а доходит до своего кабинета только в 4» [ИЗК, 284].
18//9
Его ждут великие дела. — Фраза, имеющая отношение к биографии А. де Сен-Симона [см. ЗТ 32//2].
18//10
Общественная работа Скумбриевича. — Близкую параллель находим в фельетоне В. Ардова «Разоблаченный лжеактивист»:
«При некоем учреждении Госкакаду в порядке общественной работы состояло 117 комиссий, троек и кружков. С точки зрения работы Госкакаду все 117 объединений были равно необходимы, и существование каждого из них выливалось в самостоятельную историю, чреватую эпохами расцвета и упадка, борьбы за власть, гнойниками и протоколами. Едва отмирал какой-нибудь орган, справившись или не справившись со своими задачами, как вызывалось к жизни новое ответвление. Пятерку по балалайкизации музыкального кружка заменила тройка по обследованию шашечного уголка «Красная дамка». Возникновение секции городошников восполняло убыль по случаю летнего распада группы «На лыжах к социализму».
И надобно отметить, что в Госкакаду был один только человек, который принимал участие решительно во всех упомянутых объединениях. Это был сотрудник отдела рукопожатий тов. Скиселев; он состоял членом 117 комиссий, троек, кружков и комитетов.
Но, как это ни странно, именно такая нагрузка обеспечивала тов. Скиселеву возможность сладостного безделья, нарушаемого только посещением собраний. А так ли уж трудно в наше время посещать собрания?
Тов. Скиселев появлялся обычно между 3-м и 4-м пунктами повестки дня… и громким голосом осведомлял собрание о причинах своего запоздания: — Понимаешь, сейчас только мы кончили в кружке «Лицом к глухонемым»…» [Ог 20.09.30].
Тот же тип общественника выведен в «Мастере и Маргарите» М. Булгакова: «заведующий городским зрелищным филиалом» [гл. 17].
За пределами советской литературы параллели к общественной работе Скумбриевича и ему подобных могут быть усмотрены у Диккенса — в фигурах дам-благотворительниц, которые опекают индейцев и негров, организуют кружки и общества («Союз ликующих малюток», «Перезрелые вдовы»), собирают деньги на памятники («Точильщикам нации») и любят говорить о своей перегруженности работой. Домочадцы, втягиваемые дамами в эту деятельность, чувствуют ту же бессильную ярость, что и сослуживцы Скумбриевича [Холодный дом, гл. 8].
18//11
Геркулесовцы сидели на собраниях по три часа кряду, слушая унизительную болтовню Скумбриевича. — Собрания, заседания, совещания — болезнь совучреждений, многократно отраженная в сатире и в отзывах иностранных наблюдателей. Американский инженер замечает: «Эти вечные собрания, клубы, политические дискуссии… Когда мозг рабочего занят общественными делами, руки его работают медленнее. Русским, конечно, в уме не откажешь, но они — теоретики, а не люди дела…» [цит. по кн.: Viollis, Seule en Russie, 179]. «Служащие смотрят на всякого рода собрания как на одиозную комедию. Присутствие на них — одна из тех скучных обязанностей, которые им приходится выполнять, чтобы жить, но оно усугубляет их неприязнь к «диктатуре пролетариата» и служит предметом постоянных насмешек», — пишет левый французский журналист [Marion, Deux Russies, 93]. Есть, однако, и указания на то, что многие совслужащие были не против собраний, видя в них спасение от еще более скучного домашнего быта, своего рода клуб, где можно посидеть в культурной обстановке, выпить чаю, послушать умные, хоть и не всегда понятные речи. В рассказе соавторов «Авксентий Филосопуло» (1929) сотрудник учреждения проводит жизнь в беготне с одного заседания на другое, судит со знанием и вкусом о подаваемых там чаях и закусках.