В прессе эпохи ДС/ЗТ латинизация всячески пропагандировалась: «Латинский алфавит — этап на великой дороге к завоеванию тюрко-татарскими народами культуры, цивилизации, всех благ прогресса, которыми до сих пор пользовались только европейские народы» [Ог 20.11.27]; «Печатание учебников и перевод делопроизводства в государственных учреждениях на латинский алфавит начнутся в текущем году. Полная ликвидация арабской письменности будет закончена в течение 4 лет» [Пр 12.01.28].
Не следует ли понимать «перевод делопроизводства на латинский алфавит» в том смысле, что канцелярщина представляет собой особый эзотерический язык с демонологическим оттенком? Старая письменность, нуждающаяся в латинизации, прочно ассоциировалась с Востоком, с языками тюркской семьи (ср. выше: «ЦК нового тюркского алфавита», «тюрко-татарские народы» и т. п.). Как мы хорошо знаем, турецко-татарские связи и обличил типичны для нечистой силы [см. ДС 5//16]. «Геркулес», как и учрежденческий топос вообще, окружен инфернальной аурой [см. ЗТ 11//4; ЗТ 15//6; ЗТ 24//15 и 16 и др.]. Не логично ли относить сюда и косвенное уподобление учрежденческого языка турецкому?
Сваливание в кучу разнородных требований, ярлыков и лозунгов, отраженное в «универсальном штемпеле», было чертой стиля эпохи. Харьковский журнал «Нова генеращя» на своей обложке перечислял то, с чем он борется: «Мы против национальной ограниченности; беспринципного упрощенчества; буржуазных мод; бесформенных художественных организаций; провинциализма; трехполья; невежества; эклектизма» [НЛ 08.1928]. Этот катехизисный метод не раз высмеивался фельетонистами, в том числе М. Кольцовым («серия докладов по борьбе с алкоголизмом, протекционизмом и антисемитизмом») и соавторами (Бойтесь, дети, гуманизма, / Бойтесь ячества, друзья. / Формализма, схематизма / Опасайтесь, как огня. / Страшен, дети, техницизм, / Биология вредна… и т. д. [М. Кольцов, Дело на озере // М. Кольцов, Крупная дичь; Ильф, Петров, Отдайте ему курсив (1932), Собр. соч., т. 3]. Соавторы, таким образом, не только высмеивают в лице Полыхаева штемпельный бюрократизм, но и пародируют известный проработочный стиль, поздними пароксизмами которого было «дело Зощенко и Ахматовой» (1946) и другие сборные кампании подобного рода.
«Поголовный» — эпитет, весьма употребительный в 20-е гг. «Рабочие все поголовно бреются», — пишет очеркист. На китайские провокации на КВЖД население отвечало «поголовным вступлением в Красную армию»; в период коллективизации «села вступают поголовно в колхозы»; о смотрах производственных совещаний «Правда» пишет: «…нужен не выборочный, а поголовный смотр» [Кольцов, Кинококки (1926), Избр. произведения, т. 1; Из 08.29; Д. Фибих, Стальная лихорадка, НМ 07.1930; Пр 17.01.29].
19//4
«В ответ на наглое бесчинство бухгалтера Кукушкинда, потребовавшего уплаты ему сверхурочных, ответим…» — Обличениями «наглых вылазок», «безобразных выходок», «бандитских провокаций», «подлыхвыпадов», «мерзкихпроисков», «разнузданныхбесчинств» врагов любой масти (кулаков, сектантов, китайской военщины, оппозиционеров, фашистов), призывами «ответить» на них, пестрят газеты 1929–1930: «На бесчинства китайских генералов ответим третьим займом индустриализации» [ТД 08.1929]. Сослуживцы в порядке критики и самокритики обличали друг друга: «Новая вылазка тов. Матвеева» [Пр 15.11.29].
Каким мог быть этот «ответ» в эпоху ЗТ, видно из очерков Б. Галина о текстильной фабрике (октябрь 1929): «Слушали: О вылазке классового врага (Иванов — партком). Постановили: В ответ на вылазку классового врага мы, рабочие-ткачи, постановляем: Шире развернуть соцсоревнование… Перевести на ударную работу отдельные залы, комплексы и мастерские…»; «В ответ на вылазку классового врага, выразившуюся в попытке помешать проведению в жизнь рационализаторских предложений, мы, подмастерья 12-го зала ткацкой фабрики «Пролетарки»… переходим на коллективную работу». Исходом дела был в данном случае суд и приговор к расстрелу [Галин, Переход]. В «Геркулесе» поводы для призыва «ответить», как и предлагаемые мероприятия, смехотворны, однако сама формула реальна и напоминает о вещах достаточно страховидных.
19//5
Скумбриевич… организовал кроме названного общества еще и кружок «Долой «Хованщину»!», но этим все дело и ограничилось. — Имеется в виду музыкальная драма Мусоргского, поставленная заново в Большом театре в 1928. Тогдашняя карикатура на эту тему: «— С головановщиной покончено 3… что дальше? — Теперь надо покончить с «Хованщиной»!» (Пояснение к рисунку: «В ГАБТе ставят ненужную «Хованщину»» [См 32.1928]).
В тексте ЗТ игра слов: имя драмы переосмыслено как слово с ругательным суффиксом — щин-, активным в проработочном жаргоне 20-х гг. Ср.: маяковщина, воронщина, переверзевщина, чиповщина (от ЧИП — газеты «Читатель и писатель»), венщина (от венских оперетт — повального увлечения тех лет) и другие, с коими надлежало вести борьбу, вплоть до «султангалиевщины» и «полупетуховщины» [см. под этим названием очерк Я. Петерса, Ог 30.11.29, и фельетон Ильфа и Петрова]. Соавторы не раз высмеивали эти новообразования: «лебедевщину» — от фамилии ученика Лебедева [Разговоры за чайным столом], «выдвиженщину» — от «выдвиженцев» и т. п. [ИЗК, 234]. Надлежало стереть с лица земли «упадочную, зараженную на сто процентов урбанизмом есенинщину и ахматовщину» [См 234.1928].
Другим своим компонентом имя кружка напоминает о лозунге «Долой Шиллера!», который выдвинул один из руководителей РАППа А. Фадеев [см. его статью под таким заглавием в ЛГ 28.10.29].
19//6
Уже опустел «Геркулес» и босоногие уборщицы ходили по коридору с грязными ведрами, уже ушла последняя машинистка, задержавшаяся на час, чтобы перепечатать лично для себя строки Есенина… — когда дверь полыхаевского кабинета задрожала, отворилась и оттуда лениво вышел Остап Бендер. — Оборот, не без пародийности примененный здесь, — соотнесение во времени двух событий — имеет два варианта:
(а) «Еще X, а уже Y» (действие Y ожидалось после, но наступило раньше окончания действия X): Еще амуры, черти, змеи / По сцене скачут и шумят, / Еще усталые лакеи / На шубах у подъезда спят, / Еще не перестали топать… / А уж Онегин вышел вон… [Евгений Онегин 1.XXII].
(б) «Уже X, а еще У» (действие У должно было окончиться раньше, чем действие X, или одновременно с ним, но продолжается и после окончания X): «Уже слепец кончил свою песню; уже снова стал перебирать струны… но старые и малые все еще… стояли… раздумывая…» [Гоголь, Страшная месть; курсив мой. — Ю. Щ.]; ср. ЗТ 23//9.
«Машинистка, задержавшаяся после работы» и «машинистка, перепечатывающая на служебной машинке личный материал» (стихи, любовные письма), — два различных штампа учрежденческой темы.
Примеры первого — у М. Чумандрина: «В коллективе запоздавшая машинистка трещала расхлябанными клавишами «Ремингтона» — больше не было никого» [Фабрика Рабле, 247]; у соавторов: «Занятия в Доме народов уже кончились. Канцелярии и коридоры опустели. Где-то только дошлепывала страницу пишущая машинка» [ДС 28].
Примеры второго — у Тэффи: «Конторская Мессалина — переписчица Ольга Петровна деловито стучала машинкой, но оживленный румянец на пухло-румяных щеках выдавал, что выстукивает она приватное письмо и, к тому же, любовного содержания» [Кулич]; в советском фельетоне: «Секретарь озабоченно диктовал машинистке [стихи К. Бальмонта]: «Хочу быть дерзким, / Хочу быть смелым»…» [Свэн. Обыкновенная история // Сатирический чтец-декламатор].
Здесь эти два штампа совмещены — черта сгущенной литературности ДС/ЗТ.
19//7
«Влача стихов злаченые рогожи, мне хочется вам нежное сказать». — Неточная цитата из «Исповеди хулигана» С. Есенина: Я все такой же. / Сердцем я все такой же. / Как васильки во ржи, цветут в лице глаза. / Стеля стихов злаченые рогожи, / Мне хочется вам нежное сказать.
19//8
Вслед за ним [Бендером]… вынырнул Полыхаев… В усах у него, как птичка в ветвях, сидела алмазная слеза. Полыхаев… побежал за Остапом, позорно улыбаясь и выгибая стан [и далее до конца главы]. — Данная сцена имеет параллель в новелле А. Конан Дойла «Silver Blaze» — «Серебряный» (имя лошади). Шерлок Холмс, уединившись с владельцем спортивной конюшни Сайласом Брауном, косвенно замешанным в уголовное дело, убеждает этого поначалу довольно наглого типа, что единственное его спасение состоит в сотрудничестве с Холмсом.
«Прошло полных двадцать минут, и розовые цвета на небе смешались с серыми, прежде чем Холмс и тренер показались вновь. Никогда еще не случалось мне [Уотсону] видеть такой резкой перемены, как та, которая произошла с Сайласом Брауном за столь короткое время. Лицо его было пепельно-серым, капли пота блестели на лбу, руки тряслись… Его наглую высокомерную манеру как рукой сняло, и он льстиво вертелся вокруг моего друга, как собака вокруг хозяина. «Ваши инструкции будут выполнены… Вы вполне можете на меня положиться», — говорил он».
Отметим явные сходства в организации сцены: в обоих случаях долго ожидавшийся выход двух лиц из-за закрытой двери наблюдается третьим (Уотсоном, Серной Михайловной), которое поражено превращением самоуверенного, начальственного персонажа в трусливо заискивающего. Сходства понятны ввиду типологической близости Бендера и Холмса как личностей, своим интеллектом, волей, «харизмой» покоряющих обыкновенных людей, сламливая, когда это нужно, их неразумное сопротивление (другой такой герой — граф Монте-Кристо, с которым у Бендера также имеются моменты сходства, см. ЗТ 2//25; ЗТ 14//5 и др.).
19//9
Полное спокойствие может дать человеку только страховой полис… — Фраза встречается в рассказе Ильфа «Дом с кренделями», имеющем общие черты с историей пожара «Вороньей слободки» [См 48.1928; А. Ильф, Путешествие в Одессу (2004)]. Придумана ли она или откуда-либо позаимствована И. Ильфом — сказать не можем.