В ЗТ 21 многие детали напоминают о подобных символических пожарах в классике. Таковы, например, нагота Лоханкина (перерождающийся герой часто бродит по дорогам босой, оборванный и т. п.); спасение книги «Мужчина и женщина» (герой выносит из пламени дорогой ему предмет); подвиг Пряхина (тот же мотив, и тоже в пародийном виде); падение крыши и поднимающийся к небу столб огня и проч. Более подробную характеристику мотивов, применяемых в данной главе, читатель найдет в статье: О горячих точках литературного сюжета // Жолковский, Щеглов, Мир автора…, 118–150].
21//11
Все жильцы «Вороньей слободки» были в сборе… [и далее: ] Стало горячо. Возле дома уже невозможно было стоять, и общество перекочевало на противоположный тротуар. — Типичная деталь сцен пожара. Ср. в известном приключенческом «романе 25-ти писателей «: «Погорельцы с остатками домашнего скарба расположились на противоположной стороне улицы, образовав нечто вроде цыганского табора»; «Перепуганные жильцы и соседи, на всякий случай, выносили из квартир свое барахло на улицу. И теперь сидели, каждый на своей куче, пересчитывая то и дело кастрюли и перины» [Большие пожары, главы А. Свирского и М. Зощенко, Ог 16.01 и 08.05.27].
21//12
— Не дам ей пропасть. Душа горит… На кровати лежит! — продолжал выкликать Никита. — Цельный гусь, четверть хлебного вина… Что ж, пропадать ей, православные граждане?.. — Выражение «цельный гусь» обозначает не птицу, как могут подумать сегодня некоторые читатели (ср., например, недавний французский перевод: «Une oie entière, avec un quart d’alcool de grain!» [Ilf et Petrov. Le veau d’or, 304]), а меру спиртных напитков — «четверть», которая, в свою очередь, представляла собой не нынешнюю «четвертинку», а бутыль объемом около трех литров. «Хлебное вино» — то же, что водка [см. ЗТ 4//3].
И. Ильф записывает слова из языка пьяниц, обозначающие меры вина: «Диковинка, полшишки, сотка, мерзавчик, гусь, бутылка, сороковка, две полбутылки, двадцатка» [ИЗК, 123]. В первом издании ДС их употреблял персонаж по имени Сапёжников: «У него, бродяги, под соломой целый «гусь» запрятан, четвертуха вина… Вчетвером целого «гуся» одолели и легли спать…» [Ильф, Петров, Необыкновенные истории…, 389; кавычки соавторов]. Еще примеры: «Может, еще по одному гусаку дербалызнем? [Ал. Флит, Братья писатели (Литературные пародии). Шаржи Б. Малаховского. Л., 1935]. «Два «гуся», две таких симпатичных бутылочки по ноль семьдесят пять» [В. Аксенов, Апельсины из Марокко (1963), гл. 5].
«Душа горит» — из экспрессивного языка тех русских пьяниц, которые уже в XIX в. научились трансцендировать свою слабость как порыв мятущейся души. Фраза эта типична для состояния исступления, когда выпить требуется безотлагательно. «Дядечкин выпивает два стакана воды, но… горит душа!» [Чехов, Мошенники поневоле]. «Когда душа горит, из наперсточка ее не зальешь» [Л. Андреев, Дни нашей жизни, д. 4]. «— Стой! — закричал вдруг горбун. — Давай назад! Душа горит» [растратчики в Арбатове; ЗТ 3]. Подайте молодцу вина, / Горит отчаянно душа. / Вином пожара не зальешь, / Метелицей не заметешь 2 [из песен московских извозчиков времен нэпа: А. Явич, Книга жизни, 93]. «Душа горит. Вот она, святая слеза Богородицы, — он поднял стакан на свет» [КП 19.1928].
В воспоминаниях В. В. Вересаева «В юные годы» (вышли в 1927) описана сцена пожара, в которой можно видеть вероятный прообраз подвига дворника Никиты Пряхина. Владелец и спаситель горящего имущества, в романе совмещенные в одном лице, у мемуариста разделены:
«Лавочник кубарем вертелся вокруг пылающей лавки и повторял рыдающим голосом, хватаясь за голову: — Укладочку, укладочку мне вытащить, ах ты боже мой! В задней горнице стоит под кроватью!.. Господи, г-господи! Пустите же меня!.. — Бабы выли и держали его за полы, чтобы он не бросился в огонь». Дворник Григорий бросается в пламя и вытаскивает «оранжевый сундучок, обитый жестью» [Вересаев, Воспоминания, 40–41].
Ср. «огненные слезы» Никиты, его выкрики «На кровати лежит!», попытки удержать его за ноги, а также — более опосредствованная перекличка — сундучок Пряхина, на котором тот дремлет во время пожара.
Примечания к комментариям
1[к 21//1]. Самовыражение — известный штамп, ср.: «Поездка по Волге-лучший отдых»; «Решение математических задач он считал лучшим отдыхом» [из Ог 1927]. В роли «лучшего отдыха» в аскетической культуре пятилеток поощрялись и другие хобби, например: «За столом сидел человек и прилежно снимал переводные картинки. Он всегда, когда очень уставал и знал, что долго не заснет, считал лучшим способом отдохнуть и развлечься — переводные картинки. «Дать остыть мозгам» — называл он этот способ» [Б. Левин, Возвращение //Б. Левин, Голубые конверты; курсив мой. — Ю. Щ.].
2[к 21//12]. Цитата нами исправлена: у мемуариста стоит кипит вместо горит, хотя второй глагол лучше согласуется с пожаром. Вероятно также, что надо читать водой вместо вином (как у А. Явича) в последней строке.
22. Командовать парадом буду я
22//1
Знакомая мне учительница французского языка Эрнестина Иосифовна Пуанкаре… Того, чего хотел добиться друг моего детства Коля Остен-Бакен от подруги моего же детства, польской красавицы Инги Зайонц. — Остен-Бакен — переиначенное Остен-Сакен, фамилия остзейских баронов. Ср. также: «…друг ее детства… барон Владимир Штраль» [Чехов, Который из трех?]. Эти ссылки на фантастических друзей и знакомых чем-то напоминают формулу «наш добрый доктор математики Бернгард Гернгросс», пародирующую штампы определенного типа переводной литературы [см. ЗТ 18//22], но здесь ситуация несколько иная. В глумливой речи Остапа переплетается лексикон нежных чувств и аристократических воспоминаний (любовное ухаживанье, друзья детства, польская красавица, учительница французского языка и т. д.) с жестким языком криминального следствия и ультимативных требований, долженствующим припереть к стенке подпольного миллионера. Знаменитая фраза «подруга моего же детства» решает это слияние двух манер особенно комично, ибо обходится минимальными средствами — внедрением маленькой частицы «же» (другой пример аналогичного употребления «же» см. в ЗТ 29//11, последняя цитата). По ходу своей речи Остап откажется от сентиментального компонента, оставляя деловой и судебный, хотя также окрашенный пародийно («…я не стану вздыхать напрасно… Считайте серенаду законченной… Я пришел к вам как юридическое лицо к юридическому лицу… господа присяжные заседатели…» и т. д.).
Иностранцы-учителя, гувернеры и т. п., у которых к имени-отчеству приделаны русские флексии, а фамилия имитирует иноязычное слово или имя (в данном случае — с политической окраской), нередки в юмористике. Ср. у Чехова: Альфонс Людовикович Шампунь, Уилька Чарльзовна Тфайс, Бьянка Ивановна Жевузем, Луиза Францовна Пферд; француз Пуркуа («На чужбине», «Дочь Альбиона», «В пансионе», «У телефона», «Глупый француз»).
22//2
Я пришел к вам как юридическое лицо к юридическому лицу. Вот пачка весом в 3–4 кило… Папка продается за миллион. Если вы ее не купите, я сейчас же отнесу ее в другое место. — Фраза «Я пришел к вам…» записана Ильфом в ИЗК, 146.
Предложение купить папку (в ЗТ 20 и ЗТ 30 называемую «жизнеописанием» Корейко) имеет параллель в «Мудреце» А. Н. Островского, где Голутвин предлагает Глумову приобрести составленную им «биографию» Глумова, угрожая в противном случае «продать в журнал».
22//3
Первая ваша жизнь всем известна. От десяти до четырех вы за советскую власть. Но вот о второй вашей жизни, от четырех до десяти, знаю я один. — Оборот, которым в риторике эпохи описывались двуличие и мимикрия враждебных коммунизму граждан. В рассказе И. Оренбурга «Бубновый валет» (в одноименной книге) о гадалке Квачке говорится: «До четырех Квачка честная гражданка». Портрет обывателя, тайного врага советской власти, в фельетоне М. Кольцова: «26-й и 27-й годы. Вошь жива. Она уже совсем приобвыкла, прижилась… От десяти до четырех помогает строить социализм… От десяти до четырех она, затершись в толпах трудящихся, будет вприпрыжку праздновать который-то Октябрь. А после четырех — дома, у самовара, среди своих — у вши полугрустная, понимающая ироническая усмешка…» [В дороге (1927), Избр. произведения, т. 1]; курсивом мы выделили мотив мимикрийного слияния с массой, имеющийся, как известно, и у Корейко [см. ЗТ 4//1 и 5].
22//4
…Вы произошли не от обезьяны, как все граждане, а от коровы… Это я говорю вам как специалист по рогам и копытам. — Первая фраза есть в ИЗК, 235. Вторая, возможно, имеет еврейский акцент, ср. диалоги персонажей Бабеля: «Это я говорю вам как шамес, а не как сват» [Закат].
22//5
…Остап говорил в скверной манере дореволюционного присяжного поверенного, который, ухватившись за какое-нибудь словечко, уже не выпускает его из зубов и тащит за собой в течение всех десяти дней большого процесса. — Ср. частично сходные наблюдения в воспоминаниях А. Мариенгофа о литературных дискуссиях начала 20-х гг:
«Всякий оратор знает, как трудно бывает отделаться от какого-нибудь словца, вдруг прицепившегося во время выступления. Оратор давно понял, что повторять это проклятое словцо не надо — набило оскомину, и тем не менее, помимо своей воли, повторяет его и повторяет» [Мой век… // А. Мариенгоф, Роман без вранья…, 324].
22//6 Подзащитный неожиданно захватил руку [Остапа] на лету и молча стал ее выкручивать… [до слов: ] Он сел на пол, кривясь от боли, причиненной ему потомком янычаров. — Сходная сцена происходит у Бендера с Паниковским, с той разницей, что усмирение Корейко, как достойного оппонента, стоит Бендеру некоторого усилия. Обе сцены имеют прототип в «Графе Монте-Кристо» А. Дюма [см. ЗТ 14//5]. «Потомок янычаров» — иронический оборот того же типа, что и «Потомок Чингис-хана» (название фильма В. Пудовкина, 1929).